А покуда что, Яков наблюдал, чтобы жали и молотили как полагается, чтобы ссылали зерно в амбары, чтобы вязали снопы и метали стога. Вскоре после жатвы надо начинать готовиться к вспашке полей для засева их озимью. Якову пригодились пять лет, прожитые в деревне. Теперь, когда он вечером ложился с Саррой спать, они говорили не только о божественных вещах, но и о хозяйстве. Несмотря на то, что Гершон не вел записей, Якову понемногу открывалось его мошенничество. Помещик грабил мужиков, а Гершон помещика. Получалось, что вор у вора крадет, и потому это не подлежит наказанию. Но все равно заповедь "Не кради" нарушалась, что являлось позором для евреев. Кроме того, это усиливало юдофобство.

Якову, конечно, повезло. Но при этом он знал, что взлет его - это взлет перед падением. Те же мужики, которые бунтовали против Гершона, делая ему всякие пакости, прислушивались к Якову и давали советы. Приближенные Пилицкого, от близких родственников до последнего слуги, смотрели на него с уважением. Даже псы, готовые разорвать человека на куски, которых Гершон до последнего дня боялся, каким-то чудом заключили с Яковом мир и виляли хвостами, когда он приближался к воротам. Зная, что Сарра нема и на последних месяцах, помещик послал ей для обслуживания человека. Якова необычайно приблизили ко двору. Помещик беседовал с ним, как с равным, снова и снова удивляясь его хорошему знанию польского языка. В свое время, когда Пилицкий спрашивал у Гершона о евреях и еврейских обычаях, тот не знал, что ответить. Даже помещик догадывался о его невежестве. Яков же на все давал исчерпывающие ответы. Он привык сложные вопросы излагать ясным языком, приводя при этом примеры, доступные каждому. А Пилицкого часто интересовали те же: вопросы, что и Сарру.

Однажды, когда помещик сидел с Яковом в библиотеке и показывал ему в Талмуде латинскую конкорданцию, где в примечаниях на полях встречались древнееврейские слова, растворилась дверь и вошла помещица. Яков поднялся со стула и низко поклонился. Помещица была невелика ростом, полновата, с круглым лицом, короткой шеей я высокой грудью. Золотисто-желтые волосы ее были зачесаны кверху и закручены наподобие новогоднего калача. Черное шелковое платье в складку было со шлейфом. На грудь свисал золотой крест, усыпанный драгоценными камнями. На коротких пальцах сверкали перстни. Несмотря на жирное тело, выглядела она молодо, была курноса, с полными губами, гладким лбом, темными блестящими глазами. Яков слышал, что она очень развратна, но у нее не исчезла девическая свежесть. Она улыбнулась, и на щеках ее появились ямочки. Пилицкий как будто подмигнул ей.

- Это Яков...

- Знаю, я много раз вас видела из окна.

И помещица протянула ему руку. Яков на мгновение заколебался, зная, что ему полагается сделать. Он низко поклонился и поднес ее пальцы к своим губам, покраснев при этом от каштановой бороды и до корней волос на голове. Все равно я уже опустился до преисподней, оправдывался он перед собой. Помещик усмехнулся.

- Коли так, не выпьете ли с нами бокал вина?

- Нет, ясновельможный пан, это запрещает мне моя религия...

Адам Пилицкий сразу рассердился.

- Запрещает, вот как! Воровать у христиан - это можно, а пить с ними вино - это запрещается. А кто это запретил? Талмуд, который велит обманывать христиан?

- Талмуд говорит не о христианах, а о язычниках.

- О язычниках? Для Талмуда все мы язычники. Вы дали миру Библию, но тут же свернули с Господнего пути и не признали Божьего сына. Поэтому на вас ниспосланы все беды. Сегодня карает вас гетман Хмельницкий, а завтра придет другой гетман. Вы никогда не обретете покоя, покуда не познаете истины и...

Панна Пилицка поморщилась.

- Адам, эти дискуссии бессмысленны.

- Надо же мне когда-нибудь сказать им правду. Этот еврей Гершон жулик и в придачу осел. Он ничего не знает, даже собственной Библии. Яков кажется мне человеком честным и понятливым. Поэтому я хочу задать ему несколько вопросов.

- Не теперь, Адам, он занят хозяйством.

- Хозяйство не убежит. Садись, еврей, и не бойся. Мы тебе не сделаем ничего худого. Сядь сюда. Вот так. Ни я, ни панна не собираемся обращать кого бы то ни было в нашу веру. Разве заставишь верить? У нас в Польше нет инквизиции, как в Испании. Польша свободная страна. Даже слишком свободная, потому мы и идем ко дну. Но это не твоя вина. Я хочу спросить вот о чем. Уже столько столетий, больше тысячи лет - что я говорю! - больше полутора тысяч лет вы надеетесь на своего мессию. Но он не является. Он не является потому, что он уже явился и провозгласил перед всеми народами истину Божию. Но вы упрямы. Вы отделяетесь от всех. Наше мясо для вас трефное. Наши вина вам запрещены. С нашими дочерьми сам нельзя сходиться. Вы вбили себе в голову, что Бог избрал вас. Но для чего Он вас избрал? Чтобы вы жили в темном гетто и носили желтые звезды? Я бывал за границей и видел, как там живут евреи... Правда, они богаты. Потому что ваши головы только и думают о прибыли. Но ненавидят вас, как пауков. Так почему же вы не задумаетесь над своим положением и не попытаетесь пересмотреть вашу веру и Талмуд? А вдруг все же христиане правы? Ведь в небо никто из вас не вознесся...

- Ей богу, эти теологические споры не имеют смысла! - воскликнула Тереза.

- Почему бы нет? Люди должны поговорить... Я говорю с ним без гнева, как равный с равным. Если он меня сможет убедить, что евреи правы, я стану евреем.

И помещик усмехнулся.

- Не могу я никого убеждать, Ваша милость, - стал отнекиваться Яков, я перенял веру от моих родителей и придерживаюсь... по мере сил...

- У язычников тоже были родители, и учили их, что камень - это бог. Но вы, евреи, велели разрушить их храмы и уничтожить их и детей их. Об этом есть в вашем писании. Не значит ли это, что не надо считаться с тем, что перенято от родителей?

- Библия священна также у христиан.

- Несомненно. Но ведь должна быть какая-то логика. Все народы, кроме вас и проклятых турок, приняли христианскую веру. А вы, евреи, считаете себя умнее всех на свете. Но раз Бог вас так уж любит, почему он вас в каждом поколении казнит? Почему он допускает, чтобы бесчестили ваших жен в живьем закапывали детей?