Однажды, подняв морду, он уловил в воздухе почти неприметную примесь постороннего для здешних мест запаха. Пометавшись по лесу и внюхиваясь в следы, он, обнаружив искомую нить, побежал по ней размеренным плавным махом, поднимаясь по склону хребта к скалистой стене, изрытой пугающими своей таинственностью черными дырами пещер. Из них тянуло тленом, промозглой сыростью. Откуда-то из земной глыби, из-под камней, доносились далекие, сдавленные, нечленораздельные звуки. Порывшись у входа одной из них, он обнаружил так необычно пахнущий странный деревянный предмет из щелей которого и шел этот волнующий запах.

В один из ласковых майских дней, дремавший на лесине, отощавший за зиму, Смельчак был разбужен хрустом гальки и плеском воды: кто-то переходил речку. Похватав налетные запахи, волк уловил аромат лосихи. Точно! Брюхатая корова осторожно брела по перекату прямо на него. Волк сглотнул слюну, в голову ударила кровь.

Когда будущая мать остановилась под обрывом, чтобы дать стечь воде, Смельчак выверенным прыжком оседлал ее, вонзив клыки в шею. Очумевшая от неожиданного нападения лосиха, оберегая бесценное содержимое живота, опрокинулась на спину и, задрав ноги, с ожесточением принялась кататься по волку. Тот, разжав челюсти, чуть живой, отполз к воде, а потрясенная мамаша поплелась в глубь леса.

Выполняя просьбу травозная-деда, Корней шел по высокому берегу речки, что-то мурлыча в кудрявую бороду в поисках мать и мачехи, необходимой для приготовления лекарственных сборов. Обнаружив очередную плантацию, он присел на корточки и стал с именем Христовым, да с именем Пресвятой Богородицы аккуратно срывать листья. Складывая их в котомку, Корней ощутил на себе до боли знакомый взгляд. По спине даже озноб пробежал. Человек резко обернулся и внизу у воды увидел...Смельчака! Правильнее сказать, его жалкое подобие, но глаза, точнее, один незаплывший глаз, сразу выдал его.

-Вот так встреча! Так ты, старый вурдалак, оказывается жив!?

Волк вздрогнул, еще сильнее прижал к затылку уши и втиснул голову в речную гальку. В темном зрачке засквозили испуг, тоска, чувство полной беспомощности. Он не желал мириться с участью обреченной жертвы, но и реально предпринять что-либо был не в состоянии. У него не осталось сил даже оскалить знаменитые когда-то клыки. Уцелевший глаз тихонечко заслезился: то ли от жалости к самому себе, толи от страха, что настал час расплаты.

А Корней глядел на старого, с обильной проседью в шерсти, зверя сочувственно, можно сказать с грустью. Пристыженный Смельчак отвел взгляд, тяжело вздохнул. Они поняли друг друга без слов, по выражению глаз. Со стороны это выглядело как разговор давних знакомых. В какой-то момент у Корнея, вместе с сочувствием, невольно мелькнула мстительная удовлетворенность.

-Нечего плакаться. Получил ты брат по заслугам,- сказал он взглядом, нацеленным прямо в душу волка.

Смельчак едва слышно заскулил. Просьба о пощаде была настолько открыто выражена, что человек даже смутился. Корней спрыгнул с обрыва на прибрежную полосу гальки и направился к волку. Тот совсем сжался, дернул грязным, как метелка, хвостом и всхлипнул от ужаса.

-Не бойся, лежачих не бьют,- Корней склонился над зверем и отпрянул, наткнувшись на потухающий взгляд ... Волк был мертв.

(вариант для повести)

Корней унес волка в скит. Когда Серый оправился он как-то сам собой остался у Корнея жить. Все отмечали, что он переменился. Добрым его назвать было нельзя, но признательность к людям за спасение и хорошее отношение смягчили его жестокий нрав.

У молодой суки Белки от него родились четыре щенка. Корней оставил себе самого крупного и мохнатого получившего имя Космач, а остальных раздал. В тот же год Серый умер. Лег под крыльцом и затих навеки.

Космач стал любимцем и помощником.

Тонет в горном озере

Впадину в которой находился скит обрамляли два хребта: Северный и Южный. Южный более пологий. а Северный высокий и весь в изломах и трещинах с остроконечными снежными пиками в центре.

Бывая у деда, жившего в предгорьях Северного хребта, Корней много раз заговаривал с ним о своей мечте подняться на хребет, но Никодим строжайше запретил даже думать об этом.

-Деда, почему нельзя в горы? Я уже большой! В долине знаю каждую тропку. Нехорошо хвастать, но лучше меня никто долины не знает.

Видя, что одними запретами трудно будет удержать любознательного парнишку, Никодим поведал внуку про монаха, про страшный мор в пещерном скиту расположенном на склоне Северного хребта. Ты не должен про эти пещеры никому говорить. Об этом знаем только я, да Маркел, ты будешь третьим, кому сия великая тайна открыта. Люди, сам знаешь, зело любопытны, кое-кто может и ослушаться, а результат может быть самый плачевный - весь скит вымрет. Потому и наложили мы с Маркелом запрет на места эти не объясняя причины. А ты действительно уже большой -Никодим с нескрываемой гордостью смотрел на внука- дозволю пойти тебе в горы. Но про пещеры ты помни, и не приближайся к ним.

Совершенно кстати установилась хорошая погода. Готовясь к подъему Корней взбирался на скалу возле дедовой обители и изучал, насколько это было возможно, склоны хребта. изъеденные лабиринтами узких ущелий, ветвящиеся на еще более тесные , но короткие распадки, намечая самый удобный и безопасный маршрут к пикам.

Дед говорил, что с них безгрешной душе может открыться обитель Бога.

-Эх, увидеть бы хотя бы тень Господа!- размечтался Корней,- Увижу и попрошу, чтобы....

Предгорные уступы преодолел быстро. Чем выше поднимался он, тем большее пространство становилось подвластно взору, тем сильнее в нем просыпалось чувство хозяина этой земли.

Предгорная терраса представляла собой высокое плато, упирающееся в круто вздыбленный горный хаос: высоченные гольцы, нехоженые отроги, скалы, трещины, ниши, стрельчатые шпили, угловатые обломки. Все это совершенно лишено деревьев, лишь местами поля низкорослого кедрового стланика. А само плато покрывала густая, тучная трава.

У границы этой горной империи на самом краю плато спряталось в глубоком провале небольшое озерко. Хребет нависал над ним загнутым клювом стервятника. Поодаль на плато стояла еще крепкая часовня и лиственный крест, заваленный снизу высокой грудой камней. Часовня и крест придавали этому месту особенную таинственность.