— Ах, дорогой мой! Ты совсем позабыл, что там есть и Крыса, которая ненавидит меня. И потом, как же мне может быть весело с девочками, которые, вероятно, боятся лазить по деревьям, скакать верхом, как я умею! А петь песни они уже и наверное не умеют, как я, милый дедушка.

— А ну-ка спой мне песенку, Южаночка! Покажи твое искусство!

Южаночка кинулась к роялю, стоявшему в углу комнаты, подняла крышку, положила на клавиши рояля пальчики, заиграла и запела. Это была хорошо знакомая дедушке песня про ангела, улетавшего на небо с душою умершего человека, песня, часто петая ему его покойной Сашей.

Серебристый голосок Южаночки то звенел колокольчиком на всю квартиру, то затихал до шепота.

Из кухни пришли Марья Ивановна, кухарка и мальчишка-поваренок. Из буфетной появился Сидоренко с полотенцем в руках, и все с блаженными лицами замерли на пороге. И Марья Ивановна плакала от умиления, кухарка тоже вытирала грязным передником слезы. У Сидоренко шевелились его тараканьи усы, а мальчик Прошка так широко разинул рот от изумления, точно хотел проглотить разом и самый рояль, и маленькую певицу, обладающую таким чудесным голоском.

Что же касается дедушки, то он не спускал глаз с Южаночки, его сердце билось сильно, его душа трепетала, сжимаясь сладкой и нежной тоской. И вот когда все присутствующие, поддавшись очарованию пения, почувствовали себя словно отрешенным от земли, вдруг свершилось нечто совсем неожиданное. Южаночка неистово забарабанила обоими кулаками по клавишам, вскочила с места, повалив с грохотом табурет, и, растрепав свои черные кудри, завертелась волчком по комнате, неистово завывая во весь голос:

Последние слова она взвизгнула так пронзительно перед самым носом Прошки, что злосчастный поваренок отскочил к дверям залы и бросился дальше на кухню. А Южаночка кинулась к дедушке, уткнулась ему в колени и разразилась смехом… Дедушка смеялся. Смеялись и Марья Ивановна, и кухарка. Что же касается Сидоренко, то его рыжие тараканьи усы и морщинистые щеки плясали от удовольствия, а сузившиеся от смеха глаза с явным обожанием устремились в веселое личико маленькой шалуньи.

— Это медвежий танец, дедушка! Разве не хорош? Как ты его находишь, — хохотала Инна, целуя руки дедушки и блестя своими черными, как угольки, разгоревшимися глазами.

— Очень хороший танец. Ты его прекрасно танцуешь, Южаночка! — со смехом отвечал генерал.

— Рады стараться, Ваше Превосходительство! — вытягиваясь в струнку и скосив глаза в сторону, отрапортовала, как настоящий солдат, Инна.

В тот же вечер, тяжело вздыхая, Марья Ивановна раздевала Южаночку.

— Первую и последнюю ночку под дедушкиным кровом проводите, пташка вы наша голосистая, — говорила она, любуясь разгоревшимся личиком девочки. — Мамашеньку вашу, покойницу Сашу мою, вынянчила, — продолжала со слезами старушка, — мечтала на старости лет и вас понянчить, да, видно, не привел Господь! Ах, кабы вам, птичка наша, пожить бы хоть недельку под крылышком дедушки.

Южаночка мысленно соглашалась с доброй старухой. Если бы хоть одну недельку только можно было провести под крылышком этого милого, доброго дедушки. Как прелестно выглядела ее комнатка, оклеенная новыми голубыми обоями с мягкой будуарной мебелью с японскими ширмочками, за которыми приютилась уютная нарядная кровать и похожий на игрушку умывальник.

А все эти фарфоровые безделушки, расставленные с такой заботливостью на прелестном туалете и изящной этажерке в углу комнаты. А изящный столик со всеми принадлежностями для письма, не исключая нарядного бювара из голубой кожи с вытесненными на нем золотом миниатюрными голубками. На всем чувствовалась любящая и заботливая рука дедушки. И со всем этим приходилось расстаться не далее, как через сутки. С этою мыслью Южаночка, помолившись Богу, легла в постель. Институт представлялся ей каким-то мрачным и чудовищным замком, где орудовала злая волшебница в лице Крысы и где маленькие заколдованные принцессы-девочки томились у нее в неволе.

Не скоро уснула в эту ночь Южаночка. Но вот незаметно подкравшаяся дрема так цепко опутала истомившуюся с дороги головку, что девочка и не слышала, как с легким скрипом открылась дверь ее комнаты, и дедушка осторожно вошел сюда. Легкими шагами, затаив дыхание, генерал Мансуров приблизился к нарядной постели внучки, склонился над нею и осенил спящую девочку широким крестом. Потом нежно-нежно коснулся губами ее влажного лба и, опустившись в кресло, долго любовался темнокудрой головкой и ее красивым смуглым личиком.

Через сутки Южаночка подъезжала с дедушкой к большому каменному зданию, окруженному деревьями и высокой железной решеткой.

Лишь только их карета подкатила к подъезду, из дверей вышел старик швейцар, увешанный медалями и орденами. Он высадил и дедушку, и Южаночку из экипажа и ввел их в просторный вестибюль.

— Доложи-ка, любезный, Эмилии Федоровне Бранд, что генерал Мансуров привез внучку и просит их выйти на минуту, — попросил дедушка швейцара.

— Слушаю-с, Ваше Превосходительство! — почтительно отвечал тот. Не прошло и пяти минут, как перед дедушкой и Инной с деревянной улыбкой на сухом недовольном лице уже стояла г-жа Бранд:

— Вы немного опоздали, генерал. Госпожа начальница уже не может принять вас сегодня. Я отведу девочку к ней завтра представиться, а теперь прошу вас проститься с вашей внучкой, так как поздно и девочке необходимо сейчас же лечь, чтобы успеть хорошенько выспаться до завтрашнего утра.

— До скорого свидания, милая моя Южаночка! — произнес дедушка и, обняв Инну, он несколько раз перекрестил ее дрожащей рукою и нежно поцеловал в щечку.

— До свидания, моя дорогая девочка, завтра я приеду навестить тебя, а пока… — и еще раз прижав к своей груди черненькую головку, генерал Мансуров поцеловал ее.

— Извините меня, генерал, — неожиданно зазвучал неприятный скрипучий голос классной дамы, — но мы не можем, к сожалению, допустить вас повидать вашу внучку. Посещения родственников у нас бывают по четвергам и воскресеньям, два раза неделю. Завтра пятница и, стало быть…

— Значит, завтра я не увижу моего дедушку? — перебила свою новую наставницу Инна.

— Ты увидишь твоего дедушку в воскресенье, через три дня!

— Никогда в жизни не соглашусь я на это! — вырвалось из груди Южаночки. — Или пустите дедушку завтра, или я ни за что на свете не останусь в вашем противном институте! Клянусь вам!

— Ты невозможная девочка! — пожала плечами г-жа Бранд, и длинное лицо ее стало еще длиннее.

— Дедушка, миленький, золотенький, ненаглядный. Возьми меня сейчас же отсюда, возьми сейчас! Или я умру, дедушка! — с отчаянием вырвалось из груди Инны.

— Южаночка! Дитя мое! — мог только произнести генерал и так грустно взглянул в лицо внучке, что и гнев, и отчаяние Инны исчезли в тот же миг.

— Если тебе это будет так неприятно, — пробормотала она краснея, — то я здесь останусь, но только, ради Бога, навещай меня, дедушка!

— Разумеется, дорогая моя! Разумеется!

Инна подставила дедушке свое личико.

Лишь только эта дверь захлопнулась за дедушкой, Инна обернулась к Эмилии Федоровне и произнесла тоном, недопускающим возражений.

— Пожалуйста, ведите меня скорее в спальню, только как можно скорее, а то мне расхочется туда идти.

Услышав этот тон, это приказание, в первую минуту г-жа Бранд была так удивлена, что не могла произнести ни слова от изумления. С минуту она стояла истуканом, с полуоткрытым ртом, с вытаращенными глазами. И вдруг разразилась, как буря.