Девочки хохотали без удержу и не могли остановиться. Дуся делала то сердитое, то страдальческое лицо и всеми силами старалась в свою очередь подавить улыбку.

Пока Инна мылась в умывальной, к ней подошла Верховская и произнесла без всяких предисловий:

— Ты мне очень понравилась, Палтова, и Гаврику тоже, и мы с Гавриком решили взять тебя к нам.

— Куда к нам? — фыркая под струей студеной воды, спросила Инна.

— К нам, в подруги. Я и Гаврюша подруги с первого дня поступления до самой гробовой доски! Хочешь быть подругой втроем с нами?

— Хочу! — проговорила Инна, потому что и Верховская, и Гаврик показались ей забавнее и живее других девочек младшего класса:

— Ну вот и отличник! — обрадовалась Даня. — Сидеть в классе ты будешь около Гаврика, спать тебя положили рядом со мной, — вот только одно грустно: сидеть в столовой тебе придется около фискалки Фальк.

— Этой, белобрысой?

— Да, да. Она совсем скверная девчонка, хотя учится на ура. Ты не обращай на нее внимания, пожалуйста. Не стоит, право. Впрочем, я и Гаврик не дадим тебя в обиду, поверь мне. Итак, ты отныне будешь нашей подругой, и мы обязаны помогать тебе чем только можем. Хочешь, в знак дружбы и любви к тебе я разлиную твои тетради, я очень, очень хорошо линую. — И Даня гордо вскинула плечиками.

— А я выучу тебя петь про ангела, уносящегося на небо с душой ребенка, и танцевать медвежий танец! — предложила Инна.

— Какой это танец? — полюбопытствовала Даня.

Южаночка открыла было рот, желая объяснить, что это за танец, но в эту самую минуту раздался звонок, призывающий к утренней молитве, и одновременно с ним на пороге умывальной появилась высокая дама в синем платье с седой головой.

— Ага, новенькая! Здравствуй, девочка. Еще не готова? Дети, помогите же ей! Надо вставать раньше, моя милая! — серьезно, но без гнева, проронила седая дама.

— Я будила новенькую, но она не вставала! — заявила Лина.

— Фальк! Как тебе не стыдно! — прозвенел с укором голос Дуси. — Я удивляюсь тебе, Фальк, как это тебе доставляет удовольствие наносить постоянно неприятные минуты твоим подругам?

Лицо белобрысой Лины из бледно-желтого стало мгновенно малиновым от стыда и гнева.

— Все из-за этой дрянной девчонки! — процедила она.

Можно было понять сразу, что она, Лина Фальк, объявляет новенькой непримиримую войну.

Но Южаночка не знала страха.

Молились девочки в большой столовой, куда их свели по широкой лестнице, построив предварительно парами. Анна Васильевна Вощинина, французская дама, и папиньерка m-lle Надин шли во главе класса. Лишь только шеренга младшего отделения вошла в длинный коридор, как неожиданно легкие смешки и сдавленное фырканье заставили чутко насторожиться классную даму.

— Кто там шалит в парах? — недовольно окликнула Анна Васильевна девочек, и, повернув голову, окинула зорким взглядом свою маленькую паству.

Смуглая черненькая девочка, одетая в синее, собственное платье, высоко взбрасывая стройными ножками, маршировала, как заправский солдат, громко отсчитывая:

— Раз! Два! Раз-два! Левой, правой! Левой! Вот и этак, вот и так! Так солдаты ходят!

— Это еще что такое! Палтова, сейчас же перестать! — стараясь быть строгой, остановила Анна Васильевна расшалившуюся девочку. Дуся же красноречиво, не говоря ни слова, погрозила Южаночке пальцем.

— Сейчас же перестань вести себя как мальчишка! — снова проговорила классная дама.

— Так точно, ваше… — начала было Южаночка, но не договорила, так как Даня Верховская изо всей силы дернула ее за платье.

— Перестань же, перестань, ради Бога! У нас так не полагается разговаривать с классными дамами, — прошептала она.

— Не полагается? — удивленно вслух проговорила Инна. — У нас все солдаты так к начальству обращались, а мы чем лучше их, что…

— Солдатка! — оборвал ее чей-то сердитый голос. Инна обернулась. Белобрысое лицо и красные золотушные глазки Фальк были с ненавистью обращены на нее.

Между тем, девочки успели войти в столовую, огромную комнату, уставленную столами, с кружками дымящегося чая и румяными «казенными» булками. По обеим сторонам стояли деревянные скамейки, на которых полагалось сидеть воспитанницам. Но нечто совсем иное привлекло внимание Южаночки. Никогда еще Инна Палтова не видела столько девочек, больших и маленьких, черных и белокурых, красивых и некрасивых, одетых совершенно одинаково в зеленые камлотовые платья, белые передники и пелеринки. Точно какое-то пчелиное жужжанье наполняло огромную комнату.

Лишь только младшее отделение заняло "свои столы", «иноземки», то есть воспитанницы других классов, повскакали со своих мест, вытягивая шеи в сторону "седьмушек".

— У вас новенькая? Откуда она? Когда поступила? Как фамилия? Отчего такая смуглянка?

Некоторые из воспитанниц, преимущественно старшего класса громко восхищались внешностью Инны, посылали ей издали воздушные поцелуи и улыбки, выкрикивая звонко на всю комнату:

— Какая душка! Какая прелесть! Очарованье! Душонок! Божество! Ангелок! Восторг!

Быстроглазая Гаврик согнулась в три погибели и, прошмыгнув к столу «первоклассниц», уже успела овладеть вниманием последних, уверяя, что новенькую зовут Фекла, а фамилия ее Дурындова-Умноголовая, и что прилетела она ночью через форточку на воздушном шаре. Гаврик хотела еще что-то прибавить в этом роде, но тут одна из взрослых воспитанниц вышла на середину столовой и громко, отчетливо прочла:

— "Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь".

Молитва началась. Девочки притихли. Старшие пропели "Отче наш", и снова зажужжали пчелы, застучали скамейки, зазвенели веселые детские голоса, обрываемые шиканьем воспитательниц.

За чаем Южаночка сидела между Фальк и Гавриком. Первая то и дело фыркала на нее. Но девочка не обращала внимания на это. Черненькая головенка Гаврика то и дело шептала на ухо Инне забавные замечания.

Едва успели отпить чай, как раздался оглушительный звонок, возвещающий о начале уроков.

— Mesdames, mettez vous par poires (становитесь в пары), — вторили ему классные дамы, и снова белые передники и пелеринки построились в пары.

Было ровно девять утра, когда «седьмушки» под предводительством Анны Васильевны и Дуси вошли в класс. Это была большая светлая комната с окнами в сад, с двумя десятками пюпитров, за которыми помещались по две девочки. Пюпитры были расставлены таким образом, что стенка одного составляла подпору для скамьи другого. Они стояли тремя рядами, образуя четыре прохода, которые на институтском языке назывались «переулками». У правой стены от входа находилась кафедра с колоннами вместо ножек. Между колонн было пустое пространство, огороженное с трех сторон фундаментом кафедры. В это пространство учителя и учительницы имели обыкновение протягивать ноги, и девочки прозвали его «пещерой». Кафедра помещалась на возвышении, по обе стороны которого шли большие черные доски, на которых девочки писали мелом. Еще одна доска, красная, висела на стене, и на ней красовались фамилии воспитанниц, отличившихся примерным поведением так называемых парфеток,[1] в отличие от мовешек,[2] девочек, приводивших в ужас своими шалостями «синявок», то есть классных дам. У одного из окон находились столик и два мягких кресла для воспитательниц и почетных посетителей. Во всю длину задней стены класса тянулись шкафы для верхних платьев воспитанниц. Сюда же прятались и всевозможные лакомства, которые приносили родители детям в приемные дни.