— Наташка — моя, понял!

— Ни хрена подобного. — покачал головой потомок соратников Шамиля: — Я же Бубна просил ее позвать! Для себя!

— Во! — я показал Бабаю фигу: — Говорю тебе — она моя!

— Спорим? — по-восточному сузив глаза, завелся Бабай.

— Спорим. — по-идиотски растопырив свои, согласился я.

— На что?

— На Наташку, конечно!

— Нет, понятно, что на Наташку. А как спорим?

— Эй! Вы чего там? — Бубен выглянул из кухни. Бабай оживился:

— Вовян, иди сюда! Разбей. Мы спорим, что если вот он залпом выпьет… кувшин сухача, то берет себе Наташку. А если нет, то я… беру. Ик.

Про кувшин сухача никакого разговору не было, но водка ударила мне в голову, и я радостно сунул свою руку для ритуального пожатия. Бубен разбил, мы пошли на кухню, закурили, и посвятив Светулю, которая все же «свой чувак», в обстоятельства спора, начали обсуждать нюансы.

Решили так: Бубен наливает в литровый стеклянный кувшин с эмблемой «Олимпиада-80» на боку сухач, я его выпиваю весь, но не залпом, а с перерывами, однако быстро, за две минуты. Если не уложусь во время — я проиграл. Если успею — проиграл Бабай.

Мы вернулись в комнату, где скучали наши подруги, я очередной раз обжегся о дивный взгляд Наташи, которая смотрела на меня практически неотрывно, но за все время так и не сказала ни одного слова, Бубен тем временем залил желтоватого вина в кувшин и протянул мне:

— Держи. Засекаю время. Раз, два, три… Начинай!

Я припал к краю кувшина и глубокими глотками начал вливать, вталкивать, впихивать в себя кислый сухач. Поначалу все шло, как по маслу, и я довольно бодренько выхлебал треть кувшина, перевел дух, и чуть медленнее отпил еще, дойдя до половины. Тут подлое изделие мадьярских виноделов шибануло мне в нос, и пришлось вновь прерваться. Желудок был полон, причем полон был еще до того, как я начал свой беспримерный «запив», в нем были еда, водка, компот-запивалка, а теперь влилось еще и поллитра вина. Принимать еще столько же божественного напитка он отказывался, мало того, он, собака, норовил исторгнуть из себя уже принятое и вроде как усвоенное.

— Я водички… попью! — кивнул я в сторону кухни.

— У тебя еще минута. — напомнил Бубен, мстительно ухмыляясь, а его зеленоватые глазки точно говорили мне: «Не хер было тосты мои комментировать! Мучайся теперь».

Я, а следом за мной вся веселая компания, прочапали на кухню, я отвернул кран, тупо поглядел на текущую воду, соображая, что делать. Вообще-то я думал, что водички попить пойду один, и смухлюю, отолью часть вина в раковину. Однако план мой рухнул, надо было держать марку, тем более что из-за острого Ольгиного плеча на меня все так же пронзительно и зовуще смотрели Наташины глаза. И я решился!

Не понято зачем, я сунул кувшин с вином под кран, долил воды, и принялся пить. Разбавленный «Рислинг» «шел» куда легче, но зато по объему его стало гораздо больше. Я выпил две трети, снова сунул кувшин под кран, опять припал к его краю, точно умирающий от жажды странник в пустыне… Короче, я все выпил. И уложился в две минуты, «тика в тику». Бабай проиграл. Наташка стала моей. Только она об этом не знала. Но это было уже не важно…

Потом мы вернулись в комнату. Потом еще выпили. Кажется, собрались танцевать… Кажется, что-то произошло и танцы не получились… Пошли гулять зачем-то…

Помню еще улицу, заснеженную и темную. Я сижу на скамейке в каком-то дворе, рядом кто-то мнется и уговаривает меня: «Вставай, менты идут! Заберут же…»

И снова улицы, потом, вдруг — освещенное огнями крыльцо Дома Культуры. Рожи какие-то, чайная чашка, в ней водка. Выпил. Кричу: «Не хочу из чашки, буду из горлА!»

Чекушка в руке. Пью. Блюю. Падаю. Провал…

Следующее включение: трое ведут меня домой. Я падаю. Меня поднимают. Все трое — девчонки. Узнаю Светулю (А Бубен-то где?) и Ольгу (А где Бабай?). Третий женский образ тает в алкогольной дымке. Провал…

Родной подъезд. Я прислонился к двери и пытаюсь нажать на звонок. Не попадаю. Никак. Слов нет, только слюни. Открывается дверь. Проваливаюсь в теплое пространство отчего дома, опираюсь о стену (как мне кажется). Прислоняюсь к стене щекой.

По стене ко мне идет мама с огромными от удивления и ужаса глазами. Мой мутный мозг озаряет: лежу на полу.

Начинается допрос — где, с кем и почему. Слов, повторяю, нет, одни слюни. Вброшен в койку. Провал…

* * *

На следующее утро я проснулся и понял, что зря. Лучше бы я умер во сне. Слава Богу, тазик мне подставили. Никогда в жизни, никогда, честное слово, я так долго и мучительно не блевал! Сперва вчерашней едой и пойлом, потом сегодняшним желудочным соком, потом просто желчью. Выпил бутылку минералки, и она тут же вышла из меня. Пеной. Мне казалось, что я похож на работающий огнетушитель.

Объяснения с родителями опущу — это личное. Скажу лишь, что никого не сдал, свалив всю вину за свое такое состояние на каких-то левых чуваков, напоивших меня чуть ли не насильно (Представили себе эту картину? В России насильно поят! Цирк какой-то…).

После обеда ко мне с опаской пришли навещатели — Бабай с Бубном. Их, не смотря на их же опасения, ко мне пустили, само собой, со словами: «Посмотрите на этого охламона!».

Я лежал, зеленый, как капустный листик, прикрытый простынкой, и дышал через раз.

— Здорово. — сказал Вовка Бубен и сел возле меня на табурет: — Ну ты вчера дал! Молоток! Сухач же с водкой мешать нельзя, мне братан сегодня сказал. Вообще помереть можно.

— Я почти… — прохрипел я в ответ.

— А мы вчера смотрим — ты уже никакой. — вступил в разговор виновато улыбающийся Бабай: — Решили тебя домой. Девчонки говорят: «Мы его проводим!». Ну, проводили…

— А вы куда делись, суки? — выдавил я из себя.

— А мы на танцы в ДК пошли. — беспечно ответил Бубен: — Я там с такой телкой познакомился…

— Ты вчера все орал на Наташку: «Чего ты на меня ТАК смотришь?!» перебил Вовку Бабай: — Так я тебе сказать все хотел: она на всех так смотрит. У нее же зрение — минус семь, что ли, а очки она носить стесняется.

«Вот так вот. Конец иллюзий. Лучше б я умер во сне…», — подумал я, но тут спазмы в желудке напомнили мне, что я еще жив, и свесившись с кровати, я начал громкими криками пугать зеленый пластмассовый тазик…

«Обсуждение после просмотра»

— Ну, как история?

— Да ну, фигня какая-то…

— У тебя все фигня! Сам-то что расскажешь, а?

— Ладно, ладно, не наезжай на него. История в натуре говно. Может…

— Пацаны, давайте-ка нальем, а потом я вам расскажу, про холеру.

— Будем здоровы! За удачу! За нас с вами и за хрен с ними! Э, а у меня не нОлито!!

— …

— Ну, а теперь давай про холеру.

История четвертая

Холера

Случилось это, когда я уже второй год служил. По моему, даже стодневка уже началась… Сейчас посчитаем: так, если приказ в сентябре, то… Август, июль, июнь… Ну да, стодневка вроде как шла уже, мы, то есть деды, бритыми ходили, обычай такой.

Часть наша была небольшой, сорок с лишком человек. Правда, все чин чинарем, и казарма отдельная, и штаб свой, и столовая с баней.

Служили у нас в основном водители, соответственно, и автопарк имелся, и машины в нем, двадцать колымаг, давным-давно предназначенные к списанию.

Часть стояла в небольшом сибирском поселке, лесозаготовители в нем жили, вокруг тайга, на сотни верст тайга глухая, ни городов, ни деревень поблизости. Горы, правда, в отдалении имелись, назывались — Становой хребет.

Зимой, весной и осенью стояла в нашей части круглосуточная тоска. Делать нечего, развлечений никаких, телевизор «Горизон» только да работа, ибо, как говорил один из наших отцов-командиров майор Пендицкий: «Солдат без работы — это преступление».

Летом же все менялось. Лето в Сибире — как в Сочах. Жара стоит неимоверная, и днем, и ночью. Все ходят загорелые, как негры, при каждом удобном случае сваливают в тайгу, по грибы, по ягоды, благо, этого добра окрест собирай — не соберешь.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: