Но и нам до мостика было рукой подать! Борис первым ворвался на непрочный настил, и ту случилась беда. Добежав почти до того берега, искатель поскользнулся и слетел в холодную октябрьскую воду!

Я подбежал к Борису, помог ему выбраться на доски. С искателя ручьями лилась вода, мало того — он по прежнему сжимал в руке гранату!

Мы потеряли драгоценные секунды, Судаков уже несся, сломя голову, по заречному лугу, на котором виднелись стоги оставленного на зиму снега.

— Вперед! — упрямо прохрипел Борис, и зашлепал вверх по пологому берегу. Бежать в мокрой, сразу отежелевшей одежде ему было неудобно, я вырвался вперед, но догнать стремительно несущегося Судакова у нас уже не было никаких щансов.

— Эх, жалко, не доброшу! — кричал Борис, потрясая гранатой: — Все равно бежим, Серега! Загоним его, никуда не денется, скотина! В рот ему ноги, трах-тарарах!

На бегу я пытался рассуждать. За нешироким лугом темнел лес, посредине которого угадывалась просека. Судаков мог бежать только туда — вломись он в лес без дороги, мы вдвоем быстро бы его настигли. Но убийца почему-то уклонялся левее, приближаясь к копне сена недалеко от леса.

— Быстрее, Серега! — вопли Бориса, как мне казалось, должны были перебудить все Корьево.

— Не ори, дыхание сбиваешь! — крикнул я ему, а Судаков тем временем добежал до копны и с ходу зарылся в нее, что-то ища в сене.

До него оставалось буквально сто метров, когда бывший археолог выволок из сена черный, блестящий никелем мотоцикл!

— Борис, гранату! — отчаянно закричал я, понимая, что — все, не догнали! Но искатель слишком сильно отстал от меня, и ни один человек в мире не добросил бы тяжелую «феньку» с того расстояния.

Рыкнул мотоцикл, и как на зло, завелся с первого «пинка»! Судаков вскочил в седло, плеснула светом фара, и ровный рокот мотора начал удаляться, а спустя несколько секунд «мистер Рыба» скрылся во мраке, сгустившимся на просеке.

Я остановился, тяжело, с надрывом дыша. «Все же надо бросать курить!», — мелькнула в голове мысль: «Дыхалка совсем никуда!».

Подбежал злой, тоже запыхавшийся Борис:

— У, гад! Ушел! Обштопал нас, как сосунков, и ушел! Сволота! А ведь могли бы грохнуть его! Э-эх!

Я выпрямился, посмотрел на сыплющего ругательствами искателя:

— Борь, что с гранатой-то делать?

— Да это-то фигня! — отмахнулся он: — Кольцо на место вставить, и делов-то!

Борис сунул руку в карман, пошарил там, потом удивленно-испугано глянул на меня, снова, как и во время нашего путешествия на телеге, сверкнув белками, и полез левой рукой в другой, правый карман.

— С-серега, нету!

— Чего нету? — похолодел я.

— Кольца… Е-мое, потерял, когда бежали!

Я испуганно уставился на Бориса:

— И что теперь?

Искатель решительно рубанул воздух рукой:

— Что делать, что делать!.. Бросать придется! Давай, пошли подальше, в лес, а то у меня рука замерзла, нету сил чеку держать!

Мы, снова бегом, помчались через луг к лесу. По просеке, как я и думал, проходил грязный проселок, по которому уехал Судаков. Разбрызгивая жидкую грязь, мы со всех ног побежали по нему подальше от Корьево, чтобы шум взрыва не был очень слышен в деревне.

— Не могу больше! — простонал минут через десять Борис: — Руку судорога ведет, боюсь, не удержу! Ой!

Раздался ощутимый, металлический щелчок — сработал взрыватель. Борис с криком размахнулся, кинул гранату вперед, и в прыжке свалил меня, накрывая свои телом. Я от неожиданности не успел среагировать, и пропахал лицом мокрую землю на обочине. Сверху на меня всем своим не малым весом навалился Борис, и тут так шарахнуло, что у меня заложило уши!

— Все! — сказал Борис, сел в лужу — ему, мокрому, было теперь все равно, и тоскливо глядя на луну, сказал: — Другой возможности больше не будет! Судаков ушел…

Грязные, мокрые, мы вернулись В Корьево. Лена только руками всплеснула, и тут же начала хлопотать на счет помыться. Загремело выволакиваемое из чулана огромное жестяное корыто, Борис был отправлен греться рубкой дров для кипечения воды, а я, как более сухой — на колонку, за самой водой…

Через пару часов, помывшееся, «сугревшиеся» стопочкой «смородиновки», облаченные в просушенную на печи одежду, мы сидели за столом, и Борис в лицах рассказывал, как он, «стралей угро, вместе с товарищем капитаном…». Почему Борис присвоил мне титул выше, чем у себя, я так и не понял…

Утром, разбуженные истошными воплями петуха, мы быстро позавтракали и взялись за топоры.

Борис, как почти деревенский житель, возглавил рубку дров, а я был, что назывется, на подхвате, но час спустя мне надоело выполнять его указания: «Тащи вон ту корягу!», или «Наколотые дрова складывай у сарая!», и я тоже ухватился за тяжеленный колун.

К обеду мы перекололи все, что нашли, и довольные, с законным чувством гордости за хорошо выполненную работу, зашли в дом обьявить хозяйке, что сдержали вчерашнее обещание.

Лена встретила нас пельменями — прощальный обед! Признаюсь честно, на что уж я, любитель этого блюда, пробовал разные виды пельменей, но такие, как приготовила художница, мне есть еще не приходилось!

Мы с Борисом умяли каждый штук по пятьдесят, а довольная хозяйка все подкладывала, приговаривая:

— Еште, ребята, еште, пельмени — еда для настоящих мужиков!

Прощались мы долго. Борис подробно объяснял, где он живет, и как к нему доехать — Лена заинтересовалась некоторыми рецептами приготовления самогона, которые знала Светлана, сестра Бориса.

Уже на крыльце, перед тем, как окончательно покинуть гостеприимный дом художницы, я не удержался и тихо спросил у Бориса:

— Может быть, дать ей мой телефон?

— Не надо! — решительно отрезал искатель: — Я сам ее найду, если захочу!

По-моему, если бы не я, Борис с Леной даже обнялись бы на прощание, но мое присутствие смутило хозяйку, и Борис лишь поцелова ей ручку…

Уже в электричке, когда мы отъезжали от Вязьмы, Борис сказал с какой-то странной, плавающей улыбкой:

— Лена приглашала меня в гости…

— Да ну? — «удивился» я.

— Ага! Надо будет обязательно съездить, как считаешь?

Я кивнул, а про себя подумал: «Не было счастья, да несчастье помогло! Упустили Судакова, зато что-то родилось между Борисом и Леной, вдруг у их романа будет большое будущее?».

Электричка набирала ход, мы возвращались в Москву…

Вернувшись домой, я первым делом позвонил Виталику, узнать, все ли в порядке, не передумал ли его шеф брать меня на работу. Бывший родственник уверил меня, что все в порядке, мы договорились созвониться после собеседования, и я, полный радужных надежд, занялся, как говорят в армии, «Подготовкой к завтрашнему дню».

Настроение у меня было удивительно хорошим. Казалось бы, наша деревенская миссия окончилась провалом, но чувство какой-то внутренней радости, душевного света жило во мне, видимо, потому, что на встречу с Судаковым я не рассчитывал с самого начала, а свежий воздух российских просторов повымел из меня московскую хандру, скуку и лень… Так или иначе, но в четверг утром я проснулся бодрым и полным энергии.

В офисе Виталиковой фирмы меня ждали. Вежливая плосколицая секретарша уточнила фамилию и пригласила пройти в кабинет к инспектору по кадрам — на собеседование.

Инспектор по кадрам, немолодой лысоватый мужчина, подтянутый, аккуратный, явно бывший военный, усадил меня в кресло, сел напротив, пододвинул к себе ежедневник:

— Воронцов Сергей Степанович? Очень приятно! Мы с вами тезки, только я Константинович. Сергей Константинович Новиков. Сначало я расскажу вам кое-что о нашей фирме, а потом, если вы не возражаете, вы ответите на кое-какие наши вопросы в письменной форме и пройдете к Руслану Кимовичу, главе фирмы, на собеседование.