5

Я стоял перед зеркалом и не без одобрения рассматривал себя. Добрых полчаса двое портных, как пчелы, жужжали вокруг меня, накладывая последние штрихи на творение своих рук. Должен отметить, что поработали они на славу. На мне были узкие бриджи из отличного серого сукна, высокие черные сапоги из тщательно выделанной кожи, белая полотняная рубаха без воротника и манжет под голубым кителем, застегнутым под самую шею. Отороченная золотом синяя полоса шла до самого низа брюк, и массивные петли золотого шнура были нашиты вдоль рукавов от запястья до локтя. Черный кожаный пояс с большой квадратной пряжкой со шведским королевским крестом поддерживал украшенные драгоценными камнями ножны с тонкой рапирой. Слева на груди, к моему удивлению, размещались с предельной тщательностью все мои награды за вторую мировую войну. На погонах блестели яркие серебряные орлы полковника вооруженных сил США. Я был одет в полный мундир, соответствующий моему новому положению в обществе Империума... Хорошо, что я не позволил себе выродиться в мягкотелого слабака, столь характерного для Департамента иностранных дел США. Размякшего и бледного от долгого пребывания в кабинетах и поздних крепких выпивок на бесконечных официальных и неофициальных дипломатических встречах. У меня сносная ширина плеч, вполне приличная осанка, небольшой живот отнюдь не портит линии моего нового наряда. Хорошая форма позволяет мужчине выглядеть мужчиной. Какого же черта мы обзавелись привычкой заворачиваться в бесформенные двубортные костюмы невзрачной расцветки и соответствующего покроя? Беринг восседал в парчовом кресле в роскошных покоях, отведенных мне Рихтгофеном в своей резиденции. - Вы будто рождены для военного мундира, - заметил он. - Совершенно очевидно, что в вас есть склонность к вашему новому занятию. - Я бы не очень рассчитывал на это, Герман, - сказал я. Его замечание напомнило мне об обратной стороне медали. Относительно меня у Империума были зловещие планы. Что ж, это как-нибудь потом. А сейчас я намерен наслаждаться жизнью. Ужин был подан на террасе, залитой светом долгого шведского летнего заката. По мере того, как мы расправлялись с фазаном, Рихтгофен объяснил мне, что в шведском обществе быть без какого-нибудь титула или звания - в высшей степени труднопреодолимое препятствие. И не потому, что у каждого должно быть какое-либо высокое положение, уверял он меня. Просто должно быть что-нибудь, чем называли бы друг друга при обращении люди: доктор, профессор, инженер, редактор... Мой воинский статус облегчит мне задачу вступления в мир Империума. Вошел Винтер, неся в руках нечто, напоминающее хрустальный шар. - Ваш головной убор, сэр, - сказал он, сияя. То, что было у него в руках, оказалось стальным хромированным шлемом с гребнем и позолоченным плюмажем. - Боже праведный, - изумился я, - уж не переборщили ли вы здесь? Я взял шлем, он был легок, как перышко. Подошел портной, водрузил шлем на мою голову и вручил пару кожаных перчаток. - Вы должны их иметь, старина, - сказал Винтер, заметив мое удивление. - Вы же драгун! - Вот теперь вы само совершенство, - удовлетворенно сказал Беринг. На нем был темно-синий мундир с черной оторочкой и белыми знаками различия. У него был представительный, но отнюдь не чрезмерный набор орденов и медалей. Мы спустились в рабочий кабинет на первом этаже. Я обратил внимание, что Винтер сменил свою белую форму на бледно-желтый мундир, богато украшенный серебряными позументами. Через несколько минут сюда спустился и Рихтгофен, его одеяние представляло собой нечто вроде фрачной пары с длинными фалдами приблизительно конца девятнадцатого века. На голове у него красовался белый берет. Я чувствовал себя превосходно и с удовольствием взглянул еще раз на свое отражение в зеркале. Дворецкий в ливрее распахнул перед нами стеклянную дверь, и мы вышли к поданному нам автомобилю. На этот раз это был просторный желтый фаэтон с опущенным верхом. Мягкие кожаные желтые сиденья полностью гасили тряску. Вечер был великолепный. В небе светила яркая луна, изредка заслоняемая высокими облаками. В отделении мерцали огни города. У автомобиля был очень мягкий ход, а двигатель работал так тихо, что был отчетливо слышен шелест ветра в ветвях деревьев, растущих вдоль дороги. Беринг догадался взять с собой небольшую флягу, и пока нас подвезли к железным воротам летнего дворца, мы успели несколько раз приложиться к ней. Цветные прожектора освещали сад и толпы людей, заполнявших террасы. Мы вышли из автомобиля и прошли в зал для приемов через гигантский холл, мимо множества гостей. Свет массивных хрустальных бра отражался на вечерних платьях и мундирах, шелках и парче. Осанистый мужчина в малиновом костюме склонился перед прелестной блондинкой в белом. Стройный, затянутый в черное, юноша с бело-золотым поясом сопровождал леди в золотисто-зеленом платье в танцевальный зал. Смех и разговоры тонули в звуках вальса, струящихся неизвестно откуда. - Все отлично, - рассмеялся я, но только где же чаша с пуншем? Я нечасто позволяю себе надраться, но когда уж решусь, то не признаю полумер. Я чувствовал себя великим и хотел, чтобы это чувство как можно дольше не покидало меня. В этот момент я не чувствовал ни ссадин после падения, ни негодования из-за моей бесцеремонной задержки. А завтрашний день меня нисколько не волновал. Чего мне не хотелось, так это увидеть кислую физиономию Бейла. Вокруг меня все говорили, о чем-то спрашивали меня, знакомились. Я обнаружил, что один из гостей, с которым я разговорился, не кто иной, как Дуглас Фербенкс-старший. Я увидел графов, герцогов, военных, нескольких принцев и, наконец, невысокого широкоплечего мужчину с загорелым лицом и усталой улыбкой, как будто ему хотелось послать всех к чертям. В этом мужчине я, в конце концов, узнал сына Императора. Я важно прошелся возле него несколько раз, словно у меня в кармане было не меньше миллиона. Кроме того, легкое опьянение лишило меня обычной тактичности, и я заговорил с ним. - Принц Вильям, - начал я. - Мне сказали, что династия Ганновер-Виндзор правит в этом мире. Там, откуда я родом, все мужчины Ганноверского и Виндзорского домов высокие, очень худые и хмурые. Принц улыбнулся. - А здесь, полковник, эта ситуация изменена. Конституция требует, чтобы наследники-мужчины женились на женщинах из народа. Это делает жизнь наследника не только намного более приятной - ведь выбор красавиц из народа очень большой, - но и поддерживает жизнеспособность династии. А время от времени при этом случайно появляются счастливые коротышки, такие, как я. Толпа влекла меня все дальше, я шутил, ел бутерброды, пил все подряд, начиная с водки и кончая пивом. И, конечно же, танцевал со всеми обворожительными девушками. Впервые в жизни многие года посольской толкотни оказались полезными. Печальный опыт, добытый в ночных бдениях, когда я стоял с рюмкой в руке от захода солнца до полуночи, накачивая представителей других дипломатических миссий, которые в свою очередь думали, что накачивают меня, позволил мне пить, не напиваясь. Но все же я решил выйти на свежий воздух, в темную галерею, выходящую в сад. Я облокотился на каменный парапет, взглянул на звезды, ожидая, пока не уляжется звон у меня в голове. Я снял белые перчатки и расстегнул верхнюю пуговицу тугого кителя. Ночной бриз легко струился над темными газонами, донося запах цветов. Позади меня оркестр играл нечто, напоминающее вальсы Штрауса. Старею, - подумал я, - а, возможно, просто устал. - Неужели у вас есть причины для усталости, полковник? раздался за спиной у меня спокойный женский голос, словно прочитавший мои мысли. Я повернулся. - А, это вы, - сказал я. - Очень рад. Лучше уж быть виновным в том, что думаешь вслух, чем в том, что слышишь воображаемые голоса. Я попытался сфокусировать взгляд. У нее были рыжие волосы и бледно-розовое платье. - Да, да, я очень рад, - добавил я. - Мне нравятся золотоволосые красавицы, которые возникают ниоткуда. - Совсем не из ниоткуда, полковник, засмеялась девушка. - Я пришла оттуда, где жарко и людно. Она негромко говорила по-английски, и ее явный шведский акцент делал банальные фразы очаровательными. - Что да, то да, - согласился я. - Эти люди заставили меня выпить чуть больше, чем следовало, и поэтому я вышел сюда освежиться. Мне доставляло удовольствие мое красноречие и эта восхитительная молодая дама. Отец сказал мне, что вы родились не в Империуме, полковник, - сказала она. - И что вы из мира, который точно такой же, как наш, и в то же время совсем другой. Было бы интересно побольше узнать о вашем мире. - Боюсь, вам там бы не понравилось. Мы очень серьезно относимся к себе и придумываем искуснейшие извинения, делая друг другу всевозможные пакости... Я мотнул головой. Мне совсем не нравился такой поворот беседы. - Смотрите, - сказал я, - ведь я без перчаток. А без них я начинаю вести подобный разговор. Я снова натянул перчатки. - А теперь - добавил я высокопарно, - могу ли я позволить себе пригласить вас на танец? Прошло добрых полчаса, прежде чем мы прекратили это прелестное занятие, чтобы заглянуть в зал со спиртным. Оркестр как раз снова заиграл вальс, когда сокрушительный взрыв потряс пол и высокие стеклянные двери в восточной части танцевального зала снесло с петель. Сквозь тучу пыли, последовавшей за взрывом, в помещение ворвалась толпа в разношерстной солдатской форме. Вожак, чернобородый гигант в линялой гимнастерке образца армии США и мешковатых бриджах вермахта, пустил длинную очередь в самую гущу толпы. Под этим убийственным огнем падали и мужчины, и женщины, но те из мужчин, кто оставался на ногах, без всякого колебания бросались на атаковавших. Среди камней, вырванных взрывом, небритый рыжий бандит в короткой куртке британского солдата восемью выстрелами с бедра свалил восемь приближавшихся к нему офицеров Империума. Когда он отступил, чтобы сменить обойму в своем автомате, девятый проткнул ему горло усыпанной бриллиантами шпагой. Я оцепенело стоял, держа девушку за руку. Очнувшись, я крикнул, чтобы она бежала, но спокойствие в ее глазах заставило меня замолчать. Она скорее с достоинством приняла бы смерть, чем побежала через груду обломков. Рывком я вытащил свою шпагу из ножен, метнулся к стене, пытаясь пробраться вдоль нее к пролому. Когда из клубов дыма и пыли вынырнул человек, сжимавший в руках дробовик, я воткнул острие шпаги ему в шею и рывком выдернул ее, прежде чем она вылетела из моих рук. Человек споткнулся, широко раскрыл рот, задыхаясь, и выпустил ружье из ослабевших рук. Я бросился к ружью, подхватил его, но в этот момент появился еще один нападающий с кольтом 45 калибра. Наши взгляды встретились. Он изготовился к выстрелу, но я успел шпагой полоснуть его по руке. Выстрел пришелся в пол, и пистолет выпал из висящей, как плеть, руки. Вторым выпадом я заколол его. Еще один ввалился в комнату. Этот бандит держал наперевес крупнокалиберную винтовку. Двигался он медленно и неуклюже, и я заметил, что из его левой руки течет кровь. Выстрелом из ружья я изрешетил его лицо. С момента взрыва прошло всего около двух минут, но через пролом больше никто не появлялся. Я увидел жилистого головореза с длинными соломенными волосами, упавшего на пол, чтобы сменить магазин в автоматическом браунинге. В два прыжка я оказался рядом с ним и двумя руками с силой вогнал острие шпаги как раз в то место, где должна быть почка. Прощай, элегантный стиль, - подумал я, - но я ведь новичок. Затем я увидел Беринга, боровшегося с высоким парнем за исковерканный ручной пулемет. Вдруг раздался грохот и что-то обожгло мне затылок. Это, очевидно, все-таки выстрелил пулемет. Я обежал эту пару борцов и воткнул лезвие в худые ребра негодяя. Оно сломалось, но нападающий обмяк, и Беринг облегченно выругался. Я не такой уж спортсмен, подумал я, но полагаю, что винтовка против хлыста, с которым пасут свиней, кого угодно сделает ловким. Герман отступил, презрительно сплюнул и бросился на ближайшего бандита. Моя шпага была сломана, и поэтому я нагнулся и поднял с пола автомат. Какой-то головорез как раз защелкивал обойму в свой пистолет, когда я выпустил ему очередь прямо в живот. Я видел, как пыль выбивалась из его потрепанной шинели, когда пули пронзали его навылет. Я осмотрелся вокруг. Теперь уже несколько людей Империума стреляли из захваченного оружия, и остатки банды налетчиков были прижаты к разрушенной стене. Пули пронзили каждого, кто пытался встать, но бандиты продолжали отстреливаться экономными очередями и совсем не помышляли о бегстве. Я бросился вперед, чувствуя: здесь что-то неладно. Выстрелом из подхваченной винтовки я сразил наповал бандита с окровавленным лицом, который стрелял одновременно из двух автоматических мелкокалиберных винтовок. Последним выстрелом я прихватил здоровенного карабинера. Больше патронов не было. Я поднял с полу другую винтовку, но к этому времени в живых остался лишь один бандит, пытавшийся ударами ладони освободить заклинивший затвор своего оружия. - Возьмите его живым! - закричал кто-то. Стрельба прекратилась, и дюжина человек схватила отчаянно сопротивлявшегося налетчика. Толпа хлынула в зал, женщины склонились над убитыми и ранеными. Мужчины переговаривались между собой. Я подбежал к вздымающимся от сквозняка портьерам. - Сюда, - закричал я, - снаружи... У меня не было больше времени ни на слова, ни на то, чтобы взглянуть, бросился ли кто-нибудь за мной. Я перескочил через груду камней, выскочил на взорванную террасу, перепрыгнул через перила и упал в сад. Но тут же вскочил, не чувствуя боли. Освещенный цветными прожекторами, на газоне стоял огромный серый фургон. Неподалеку трое оборванных членов его экипажа тащили что-то громоздкое. На клумбе стояла в ожидании того, что на нее взгромоздят эти трое, совсем небольшая тренога. В моей голове промелькнула картинка - вид этого дворца и его посетителей после взрыва атомной бомбы. Я с криком бросился вперед, стреляя из винтовки. Я старался нажимать на курок как можно чаще, не заботясь о том, точно ли летят мои пули. Трое зашатались и уткнулись друг в друга, упав на землю. Но тут со стороны фургона раздалась длинная пулеметная очередь, и я вынужден был залечь. Этим воспользовались те, кто тащил бомбу. Вместе со своей "игрушкой" они стали отползать в сторону открытой двери фургона. Но тут один из них коротко вскрикнул и замер, и я понял, что кто-то позади меня стреляет поточнее. Еще один из них пронзительно вскрикнул, приподнялся и рухнул на траву. Третий прыгнул в открытую дверь и через мгновение фургон исчез, обдав меня дымом. Звук при этом был похож на хлопок при возгорании бензина. Громоздкий предмет зловеще лежал на траве. Я был уверен, что в нем нет взрывателя, а поэтому встал и обратился к остальным: - Не трогайте эту штуку, господа. Я уверен, что это нечто вроде атомной бомбы. - Хорошая работа, старина, - услышал я знакомый голос. Это был Винтер. Кровь перепачкала его светло-желтый сюртук. - Жаль, что мы не догадались, ведь эти парни устроили пальбу как отвлекающий маневр. У вас все в порядке, полковник? - Кажется, сказал я, едва дыша. - Давайте вернемся во дворец. Необходимо оказать помощь раненым. Мы шли по битому стеклу, по кускам штукатурки, по упавшим портьерам. И наконец вошли в ярко освещенный и ужасно разгромленный танцевальный зал. Мертвые и раненые лежали полукругом под разрушенной стеной. В одной из женщин, лежащих на полу с восковым лицом, я узнал прелестную брюнетку, с которой танцевал. Все вокруг было забрызгано кровью. Я кинулся разыскивать свою рыжеволосую приятельницу и увидел ее на коленях возле раненого, поддерживающую его голову. Вдруг кто-то закричал. Винтер и я всполошились. Один из раненых налетчиков шевельнулся, что-то крикнул и навсегда затих под выстрелами. Я услышал звук падения и, словно загипнотизированный, смотрел, как граната, кружась и тарахтя об пол, остановилась метрах в трех от меня. Я замер. "Все", - подумал я. А я так и не узнал ее имени. Позади себя я услышал глубокий вздох. Мимо меня пронесся Винтер и бросился вперед. Он упал, распростершись над гранатой. Раздался приглушенный взрыв, и тело Винтера подскочило на полметра вверх. Я был потрясен. Бедный, несчастный Винтер. Я почувствовал, как колени подогнулись подо мной. Пол опрокинулся. Надо мной склонилась она, лицо ее было бледным, но спокойным. Я протянул руку и коснулся ее плеча. - Как вас зовут? - Меня? Барбро Люнден. Я думала, что мое имя вам известно. Казалось, она глубоко изумлена. Я привстал. - Лучше окажите помощь кому-нибудь, кто в худшем положении, - сказал я. - Нет, - отказалась она. - У вас сильное кровотечение. Появился Рихтгофен. Он помог мне встать. Моя шея и голова гудели от боли. - Слава богу, что вы не пострадали, - сказал он. - Скажите спасибо Винтеру, - ответил я. - Не думаю, что есть шанс... - Да. Убит наповал, склонил голову Рихтгофен. - Он выполнил свой долг. - Несчастный! На его месте должен был быть я. - Это счастье, что вы остались живы, - сказал Рихтгофен. Но все же вы потеряли в этой свалке достаточно крови. И поэтому вам сейчас необходим... - Я хочу остаться здесь. Возможно, я смогу чем-нибудь помочь. Откуда-то появился Беринг и, положив мне руку на плечо, увел с собой. Спокойно, мой друг, - приговаривал он, крепко сжимая мое плечо, - не нужно проявлять столь сильных чувств. Винтер умер при исполнении служебных обязанностей. Не забудьте, он был офицером! Герман знал, что беспокоило меня. Я мог бы накрыть своим телом эту гранату так же, как и Винтер, но эта мысль даже не пришла мне в голову. Не будь я так парализован страхом в тот момент, первое, что я сделал бы - это пустился в бегство. Я не сопротивлялся. Я чувствовал себя опустошенным, как с похмелья. Манфред присоединился к нам в машине, и мы молча поехали домой. Единственное, о чем спросил я, так это о бомбе, и Беринг сказал, что ее забрали люди Бейла. - Скажите его людям, чтобы ее утопили в море, - посоветовал я. Кто-то встречал нас на лестнице. Я узнал массивную фигуру Бейла. Я не обратил на него ни малейшего внимания. Зайдя в гостиную, я подошел к буфету, вытащил бутылку виски и налил себе полный стакан. Остальные присоединились ко мне. Меня заинтересовало, где это Бейл был весь этот вечер. Он сел, глядя на меня. Он хотел услышать подробности налета. Казалось, он воспринимает новости спокойно, но как-то уныло. Он глянул на меня, поджав губы. - Мистер Беринг сказал мне, что вы вели себя очень достойно, мистер Байард, во время схватки. Вероятно, мое суждение о вас было несколько опрометчивым. - Меня нисколько не заботит ваше суждение обо мне, Бейл, - сказал я. - Кстати, где вы были сами во время нападения? Под ковром? Бейл, побледнев, резко встал и выскочил из комнаты. Беринг откашлялся, а Манфред бросил на меня странный взгляд, вставая, чтобы выполнить свою обязанность хозяина - проводить гостя до двери. - Инспектор Бейл не из тех людей, с которыми приятно иметь дело, - заметил Беринг. - И я понимаю ваши чувства, полковник. Он поднялся и обошел вокруг стола. - Видимо, вам следует узнать, - продолжал он, - что Бейл относится к наиболее искусным фехтовальщикам нашего мира. И поэтому я вам советую не делать поспешных выводов... - Каких выводов? - Вы и так уже имеете болезненную рану. И мы не можем допустить, чтобы нас убили в столь критическую для нас минуту. Кстати, вы уверены в своем искусстве владения пистолетом? - О какой ране идет речь? изумился я. - Вы имеете в ввиду мою шею? Я прикоснулся к ней рукой и поморщился. Там была глубокая царапина, покрытая запекшейся кровью. Вдруг я почувствовал, что спина моего сюртука мокрая. Этот почти промах был гораздо ближе к цели, чем мне показалось. - Я надеюсь, что вы окажете честь Манфреду и мне быть вашими секундантами, - продолжал Беринг, - и, возможно, советчиками... - О чем это вы, Герман? - спросил я. - Какими еще секундантами? - Г-м, - толстяк казался смущенным. - Мы хотим стоять с вами на вашем поединке с Бейлом. - Поединке с Бейлом? - изумился я, только теперь начиная понимать, как плохо я себя чувствую. Беринг остановился и посмотрел на меня. - Инспектор Бейл - человек очень щепетильный в вопросах чести, - сказал он. - Вы позволили себе неподобающие выражения о его качествах, притом при свидетелях. Вопрос другой - заслуживает ли он их. Поэтому я думаю, что Бейл потребует от вас, полковник, удовлетворения. Другими словами, мистер Байард, Бейл вызовет вас на дуэль, и вам придется драться с ним.