Салют, рукопожатие.
Б л а г и х (медленно, подбирая слова). Дело в следующем, товарищ Эйно. К нам в полк прислали четверых подростков, по имеющимся сведениям, неисправимых. Направлены они сюда политуправлением округа, на сей счет имеется циркуляр от девятого мая тысяча девятьсот двадцать девятого года. Понятно?
Э й н о. Понимаю, товарищ командир полка.
Б л а г и х. С ними должна проводиться соответствующая воспитательная и учебная работа. Из сказанного явствует, что эти неисправимые молодые люди должны перестать быть неисправимыми. Понятно?
Э й н о (улыбается). Понятно, товарищ командир полка.
Б л а г и х. Понятно? А мне вот что-то не совсем понятно. (Меняя тон.) Слушай, Август, мне с тобой надо поговорить. Вот по этому самому поводу. Без официальностей, а просто, как с партийцем. Садись.
Садятся на скамью.
Меня этот подарок совсем сбил с толку. Человек я холостой, в детишках ничего не понимаю, боюсь и... ну их совсем! Какой к ним подход - шут их знает...
Э й н о (улыбается). Погоди, Федор Андреевич. Сколько им лет, твоим ребятишкам? Пять, шесть?
Б л а г и х. Во-первых, они не мои. А сколько лет им - можно посмотреть. (Вынимает из планшета бумагу.) Лет им, если хочешь знать, много. Двенадцать, тринадцать, пятнадцать, семнадцать даже. Ого! Ну, что же, тем лучше. Одним словом, положение таково: раз на нас возложили эту обязанность, то нужно к ней отнестись добросовестно. Ты согласен со мной?
Э й н о. Конечно.
Б л а г и х. Ну вот и хорошо. Для начала мы поручим эту публику тебе.
Э й н о. Что-что?
Б л а г и х. Думаю поручить их тебе. Как ты на эта смотришь?
Э й н о. Никак, Федор Андреевич. Не умею и не хочу браться. Я строевик. В педагоги не гожусь. (Пауза.) Что я с ними буду делать? Инструкции какие-нибудь имеются?
Б л а г и х. А вот мы сейчас посмотрим. (Пробегает глазами бумагу.) Особых инструкций никаких нет. Имеется общее положение: ребята должны жить в лагерях на правах красноармейцев и постепенно втягиваться в строевое обучение. И точка.
Э й н о. Это уже понятнее. Скажу так, Федор Андреевич: сам я не возьмусь. Приказывай.
Б л а г и х. Я считаю, что ты с задачей справишься. Ладно, коли так. (Со вздохом, вставая.) Товарищ Эйно, примите во вверенную вам роту четырех человек, обозначенных в этом списке. Оформите прием. Распорядитесь о выдаче обмундирования. Об исполнении доложить.
Э й н о (официально). Слушаю, товарищ командир полка.
Б л а г и х. Выделите одного из отделенных командиров для постоянной работы с ними. Вопросы есть?
Э й н о. Нет, товарищ командир полка.
Б л а г и х. Можете идти.
Эйно уходит.
Товарищ дежурный.
С т а р ш и н а. Слушаю, товарищ командир полка.
Б л а г и х. Сообщите дежурным по батальонам: через десять минут выстроиться на первой линейке. В шесть тридцать выступаем.
С т а р ш и н а. Слушаю, товарищ командир полка.
Звуки оркестра, играющего марш.
Доносятся слова команды.
Эпизод второй
ЧЕТВЕРКА
Замирает вдали красноармейская песня. Тишина
взрывается хохотом. Занавес. Площадка около лагерной
кухни. Хохочут четверо ребят, развалившихся на земле.
Посмеиваются милиционеры, недоуменно посматривая на
ребят. Из окошка кухни высунул голову любопытный
дневальный в белом колпаке. Пожилая женщина, в
пенсне, худая и остроносая, вне себя от возмущения.
Говорит быстро, слегка задыхаясь.
Б о р и с о г л е б с к а я. Не понимаю, что тут смешного! Абсолютно нечему смеяться. Это глупо и... и нетактично... Только доказывает... только доказывает, что вы совершенно не умеете себя держать. Очень печально, если чужое несчастье вызывает у вас такое веселье. Так поступают только очень черствые и испорченные люди. Да, да! Ах, какая досада! Ведь я прекрасно помню, совсем недавно смотрела. Ваши бумаги, сумочка... Где я могла выронить?
Хохот усиливается.
А вам должно быть стыдно! Я, по-моему, такого отношения просто не заслужила. Да, не заслужила. Фу! Ну, кажется, кажется, так естественно между людьми... ну, я не знаю, помочь, поискать, просто посочувствовать. (Апеллируя к милиционерам и к дневальному в окошке.) Я, знаете ли, в первый раз вижу таких детей. Я тридцать лет работаю с детьми, и со всякими детьми, я имею опыт, но, знаете ли... (с нервным смехом) это что-то непостижимое. Буквально непостижимое.
И р о д. Ну, довольно, цыц! Обсмеетесь.
Ребята примолкают, фыркая в кулаки.
Чего хай подняли? (Борисоглебской.) Вы уж на них, Софья Николаевна, не будьте в претензии. Это такой рыжий народ: готовы кого угодно на зуб взять. Я так полагаю, они и навернули сумочку.
Ребята в восторге.
Б о р и с о г л е б с к а я. Что значит "навернули"? Ты хочешь сказать - взяли? Нет, что ты, никогда не поверю!
И р о д. Верьте спецу, Софья Николаевна. Я по рожам вижу. У, босяки бесстыжие! Вот теперь они прищучат меня за то, что я вам настучал. (Перекрестился.) Истинный Макарка, это они.
Б о р и с о г л е б с к а я. Ни-ни, не может быть! (Волнуется.) Дети, если вы взяли, то отдайте. (Ироду.) Скажи им, чтобы они отдали.
И р о д (горько). Разве они меня слушаются, Софья Николаевна? Они добром не отдадут. Вон мильтоны сидят, руки сложили. Обыскать - и амба.
Б о р и с о г л е б с к а я. Какой стыд! Дети, если вы действительно взяли, это отвратительно. Очень рада, что вас берут в Красную Армию. Вам нужно строгое обращение. Пусть вас наказывают. Товарищи милиционеры! Обыщите их. Или нет... Ну, как хотите... (Мечется.)
Ребята развлекаются.
П е р в ы й м и л и ц и о н е р. Они не дадутся, гражданка. Уж я их знаю...
Б о р и с о г л е б с к а я. Нет, они должны. Вы - милиционер, это в вашей власти...
П а т а ш о н. Чегой-то? Я брал, да? Бросьте! Рязань, ты брал?
Р я з а н ь (рассудительно). Не. На што она мне?
П а т а ш о н. Ахметка, твоя тянула? Ась?
А х м е т (спокойно). Зачем? Совсем мине не интересна.
П а т а ш о н. Вставай, братва! Пускай обыскивают! Чего Ирод треплется?
Ребята вскакивают, вызывающе глядя на Борисоглебскую
и милиционеров. Борисоглебская в смятении.
И р о д. Обыщите, обыщите. Нечего с ними хороводиться...
П а т а ш о н (театрально). Приступайте к исполнению ваших обязанностей, низкие сатрапы! Но помните - близок час возмездия!
Ребята фыркают, милиционеры переглянулись и,
помявшись, приступают к осмотру.
Б о р и с о г л е б с к а я (нервничая). Как это ужасно! Но я обязана, я обязана...
В т о р о й м и л и ц и о н е р (кончил осмотр, растерянно). Не видать ничего, гражданка.
Б о р и с о г л е б с к а я. Я так и знала. Мои дети не могут сделать этого.
И р о д. Конечно, не могут. Это не иначе как мильтоны заначили. Але, ребята, мильтонов обыскивать!
Ребята с гиканьем окружают милиционеров.
П а т а ш о н (издает пронзительный звук). Куик-кик! Вывертайте карманы!
И р о д (запускает руку в карман милиционера). Это что за штука такая? Эге-ге! (Вытаскивает сумочку.)
Милиционеры в изумлении. Ребята торжествуют.
П е р в ы й м и л и ц и о н е р. Это что же?.. Как же это так? (Разводит руками.)
В т о р о й м и л и ц и о н е р (вынул из своего кармана пачку бумаг). Откуда это мне богатство привалило? Ну и бесы!
Ребята хохочут.
И р о д (возвращает Борисоглебской ее вещи). Получите вашу требуху, Софья Николаевна. Дать вам, что ли, совет на прощанье? Не беритесь вы деловых ребят уму-разуму учить. Только себя мучаете, жалко смотреть.
Ребята хохочут.
Ей-ей, как дитё без глаз.
Б о р и с о г л е б с к а я (прячет сумочку). Ну, это ты молод меня учить. Я тридцать лет работаю с детьми. Я - старый педолог.
П а т а ш о н. Куик-кик! Правильно, мадам. Рязань, ты как?
Р я з а н ь. Ничего. Она - не вредная.
Смех. Входят Эйно и Косов. Смех обрывается.