Какъ славянинъ, природный художникъ и п?вецъ, русскiй челов?къ вложилъ въ свое церковное п?нiе столько искусства и силы, что подобно икон? и свое церковное п?нiе, какъ въ творчеств?, такъ и въ исполненiи, несомн?нно поставилъ на первое м?сто въ мiр?. Могуществомъ и гигантскимъ звукомъ своихъ колоколовъ онъ также превзошелъ вс?хъ. Въ красот? и благол?пiи богослужебныхъ церемонiй н?тъ равнаго русскому стилю. Въ храмовомъ, въ культовомъ благочестiи у русскаго челов?ка несомн?нно максимумъ его па?оса. Частицу этой храмовой божественной красоты онъ старается перенести въ свой домъ. Въ древней Россiи почти каждый зажиточный челов?къ им?лъ свою домовую церковь. Каждый крестьянинъ им?етъ свой «красный[1] уголъ», наполненный иконами. Всякiй, входящiй въ домъ, сначала сд?лаетъ три поклона съ крестнымъ знаменiемъ иконамъ и лишь посл? этого по-св?тски здоровается съ хозяевами.

Церковь, со вс?ми чарами ея красоты, была въ теченiе тысячел?тiя св?тящимъ и гр?ющимъ, животворящимъ солнцемъ среди б?дной, унылой, особенно въ долгiя, сн?жныя зимы и дождливыя осени, с?верной русской деревни. Не бол?е стол?тiя прошло, какъ народная душа стала систематически питаться школой, книгой, зр?лищами и н?которыми искусствами! 1000 л?тъ единственнымъ св?томъ, радостью и всей р?шительно культурой для русскаго народа была его церковь. За это онъ и любитъ ее. Она была почти на его родномъ язык?, и потому была для народа школой знанiя, богословскаго въ частности. Церкви, дававшiя латинскую библiю и латинскую литургiю, должны были тратить особыя усилiя на катехизическое обученiе народовъ. Русскiй народъ учился непосредственно изъ церковныхъ чтенiй и богослужебныхъ п?сноп?нiй. И самый литературный языкъ его все время держался въ близости отъ языка церкви.

Какимъ историческимъ нев?жествомъ и какой клеветой звучатъ утвержденiя (агента большевиковъ) Dr’a I. Hecker’a, будто русская церковь совс?мъ не учила народъ христiанству[2] . Кто же тогда создалъ этотъ «христiанн?йшiй народъ», названный Достоевскимъ «богоносцемъ»?

Вложивъ столько своей души въ культовое благочестiе, русскiй челов?къ не могъ быть невнимательнымъ и безразличнымъ, когда въ XVII в. правительство царя Алекс?я Михайловича и патрiархъ Никонъ нетактично приступили къ исправленiямъ богослужебныхъ книгъ и обрядовъ. Лучшiя, наибол?е ревностныя, огненныя въ своемъ благочестiи души тогда отпали отъ оффицiальной церкви и породили прискорбный для Россiи расколъ старообрядчества. Во всей исторiи христiанства никогда и нигд? не наблюдалось подобного явленiя раскола изъ за обрядовъ. Ни въ церквахъ высокаго уровня просв?щенiя, ни низкаго, какъ въ н?которыхъ еретическихъ церквахъ Востока. Что же это, позоръ русской церкви, низшая языческая форма христiанства? Ничуть. Это просто несравнимая, математически несоизм?римая форма переживанiя христiанскаго откровенiя, особый мистицизмъ, которыхъ не знаютъ другiе народы. Съ самаго начала русскаго христiанства мы наблюдаемъ у русскихъ необычайную, мелочную, суев?рную приверженность къ разъ принятому литургическому слововыраженiю или обряду. Наши учителя – греки многое передали намъ, и мы покорно восприняли, наприм?ръ, въ сущности чу?ждую намъ острую вражду къ латинству, но «обрядов?рiю» научитъ насъ не могли, потому что сами они въ сравненiи съ нами, въ этомъ отношенiи и были и остаются большими либералами. Русскимъ паломникамъ на православный Востокъ греческое отношенiе къ храмовой святын? представляется просто небрежностью и гр?хомъ. Русскiе оказались особенно чувствительными къ тому общеизв?стному религiозно-психологическому факту, что всякаго рода предметы, слова, формы и традицiи, принятые въ церковномъ употребленiи, прiобр?таютъ отъ соприкосновенiя съ абсолютной, божественной сущностью церкви, особо священное значенiе, вызываютъ къ себ? у в?рующихъ особую благогов?йную осторожность. Все (даже мелочи физическiя – металлъ, матерiи, рисунки), попадающiе въ церковное употребленiе прiобр?таетъ налетъ в?чности, такъ сказать «этернизируется». Какъ растенiя и цв?ты, брошенныя въ горячiй источникъ Карлсбада въ «Sprudel», петрифицируются окамен?ваютъ. Теоретически мы въ этомъ явленiи рацiонально сталкиваемся въ величайшей, непостижимой антиномической проблемой философiи, догматики и мистики: какъ Безконечное соприкасается съ конечнымъ, Богъ съ тварью? Это – проблема, типично разд?ляющая умонастроенiе Востока и Запада, какъ показала посл?дняя генiальная вспышка эллинской метафизики въ XIV в?к?, во время такъ называемыхъ исихастическихъ споровъ. Западъ остался съ ?омой Аквинскимъ и его ученикомъ Варлаамомъ Калабрiйскимъ, а Востокъ съ Григорiемъ Паламой, архiеп. ?ессалоникiйскимъ. Посл?днiй былъ даже канонизованъ за свой метафизическiй подвигъ. Русскiй религiозный опытъ оказался наибол?е р?шительнымъ и адекватнымъ оправданiемъ исихастическаго богословiя. Если, по богословiю Григорiя Паламы, Богъ въ своей чистой Сущности не вм?щается въ лицахъ и вещахъ тварныхъ, то въ своихъ «энергiяхъ», т. е. д?йственныхъ актахъ, онъ реально и существенно имъ сообщается и присутствуетъ въ нихъ. А вещи и лица, въ благодатномъ, аскетическомъ подвиг? удостоившiяся этого обитанiя въ нихъ Бога, сами черезъ это «обожаются» (??????). Церковь есть сокровищница безчисленныхъ «энергiй» Божiихъ, «обоженныхъ» объектовъ: пророки, святые, таинства, слова св. Писанiя и церковныхъ молитвъ, самыя имена Божiи, чудеса, чудотворныя иконы и мощи, вс? освященные предметы – все это сосуды Самого Божества. Ни одинъ изъ народовъ, крещенныхъ греками, кром? русскихъ, не воспринялъ съ такой силой этого, какъ бы физически ощутимаго присутствiя Бога въ тварныхъ, матерiальныхъ, но благодатно преображенныхъ церковнымъ освященiемъ вещахъ. Русскiй въ храм?, прикасаясь къ каждой точк?, ощущаетъ какъ бы б?гущiе повсюду электрическiе токи божественной силы и святости. Онъ какъ бы физически сотрясается ими. Для него немыслимая дерзость и тупость, зайдя въ алтарь, хотя бы на минуту положить свой зонтикъ на престолъ, какъ это д?лаютъ въ Грецiи, или встать на престолъ ногами, чтобы обтереть пыль съ подсв?чниковъ, какъ это д?лають повсюду въ римско-католическихъ церквахъ. Сама русская правительственная iерархiя д?лала въ этомъ отношенiи роковыя ошибки, ибо сама въ сильной степени отравлялась западнымъ рацiонализмомъ черезъ свои школьные учебники, заимствованные у Запада. Такъ было въ XVII в., когда создался печальный расколъ старообрдядчества. Такъ было и недавно, на нашихъ глазахъ въ 1912-13 гг. когда группа русскихъ а?онскихъ монаховъ, продолжая въ точности традицiю исихастовъ, объявила, что «имя Божiе и есть Самъ Богъ». По недостатку образованiя и изъ полемическаго задора они, какъ и старообрядцы XVII в., огрубляли пониманiе этого тезиса. Это дало поводъ русской церковной власти одержать надъ ними легкую вн?шнюю поб?ду. Свободное, неофицiальное русское богословiе встало на защиту этихъ такъ называемыхъ «имяславцевъ». Изв?стный русскiй религiозный философъ Вл. Соловьевъ въ этомъ курс? восточной мысли употреблялъ терминъ «богоматерiализмъ». Не будемъ пугать западную мысль этимъ причудливымъ терминомъ, но скажемъ такъ, что русскому благочестiю присуще особо острое ощущенiе Бога въ матерiи. Но это не им?етъ ничего общаго съ пантеизмомъ. Какъ разъ наоборотъ, это исключаетъ всякiй пантеизмъ, всякую физическую, автоматическую «повсюдность» (ubiquitas) Божества. Божественныя «энергiи» обитаютъ лишь въ душахъ и вещахъ облагодатствованныхъ. Вс? же прочiе предметы или души, не достигшiе путемъ подвига или церковнаго освященiя благодатствованiя, часто не нейтральны, а наоборотъ служатъ сосудами антибожеской, нечистой силы, оругiями злыхъ духовъ. Это не ???-???????, какъ данное, а ???-??-???????, какъ должное. Это заданiе для христiанъ и для церкви, чтобы собрать «все-въ-Бог?» и уготовать подвигомъ благочестiя пути вселенiя «Бога-во-все» (I Кор. 15, 28). Въ этомъ живомъ ощущенiи обитанiя Бога въ земной святын? – корень русскаго обрядов?рiя, «старообрядчества», а не въ элементарномъ нев?жеств? или языческомъ суев?рiи, какъ это рисуется людямъ безрелигiознымъ. Недостатокъ научнаго образованiя, конечно, запуталъ обрядовый споръ въ XVII в., но существо его состояло не въ грамматическихъ или археологическихъ спорахъ, а въ мистик? и теургичности русскаго культоваго благочестiя. Прикосновенiе къ разъ установившимся формамъ богослуженiя было до нестерпимости бол?зненно, ощущалось русскими, какъ профанацiя святыни.