Ветры и деревья... мертвые.. . святые...

И Ноябрь дрожащими руками

Зажигает лампу зимних вечеров.

И смягчить пытается слезами

Ровный ход безжалостных часов.

А в полях всё то же. Мгла все тяжелее...

Мертвые... деревья.. . ветер и туман.

И идут на север длинные аллеи,

И в ветвях безумных виснет ураган.

Серые дороги вдаль ушли крестами

В бесконечность тусклых, дремлющих полей.

Серые дороги и лучи аллей

По полям.. . по скатам... вдаль... между

лесами...

1904

ДЕКАБРЬ

(Гости)

"Откройте, люди, откройте двери,

Я бьюсь о крышу, стучусь в окно,

Откройте, люди, я ветер, ветер,

Одетый в платье сухих листов".

"Входите, сударь, входите, ветер,

Для вас готовый всегда очаг;

Труба дымится, камин побелен,

Входите, ветер, входите к нам".

"Откройте, люди, я непогода,

Во вдовьем платье, в фате дождя.

Она сочится, она струится

Сквозь тускло-серый ночной туман".

"Входите смело, вдова, входите,

Ваш сине-бледный мы знаем лик.

Сырые стены и норы трещин

Всегда готовый для вас приют".

"Откройте, люди, замки, засовы,

Я вьюга, люди, откройте мне,

Мой плащ клубится и платье рвется

Вдоль по дорогам седой зимы".

"Входите, вьюга, царица снега,

Просыпьте лилий своих цветы

По всей лачуге, вплоть до камина,

Где в красном пепле живет огонь".

Мы беспокойны, мы любим север,

Мы люди диких, пустынных стран,

Входите, ветры и непогоды,

За все невзгоды мы любим вас.

1905

ЧЕЛОВЕЧЕСТВО

О, вечера, распятые на склонах небосклона,

Над алым зеркалом дымящихся болот...

Их язв страстная кровь среди стоячих вод

Сочится каплями во тьму земного лона.

О, вечера, распятые над зеркалом болот...

О пастыри равнин! Зачем во мгле вечерней

Вы кличете стада на светлый водопой?

Уж в небо смерть взошла тяжелою стопой...

Вот... в свитках пламени... в венце багряных

терний

Голгофы - черные над черною землей!..

Вот вечера, распятые над черными крестами,

Туда несите месть, отчаянье и гнет..

Прошла пора надежд.. Источник чистых вод

Уже кровавится червонными струями...

Уж вечера распятые закрыли небосвод...

1905

ДЕРЕВО

Одинокое,

Лето ль баюкает, треплют ли зимы,

Иней ли ствол серебрит, иль зеленеет листва,

Вечно - сквозь долгие дни гнева и нежности

Оно налагает свое бытие на равнины.

Сотни и сотни лет видеть всё те же поля,

Те же пашни и те же посевы.

Ныне умершие очи

Очи отдаленнейших предков

Видели,

Как петля за петлей заплеталась кольчуга

Крепкой коры и сильные ветви,

Мирно и мощно царило оно над работами дня,

Ложе из мха в косматых ногах раскрывая

В полдень усталым жнецам,

И сладок был сумрак его

Детям, любившимся здесь

Некогда.

Ранним утром по нем в деревнях

Определяют погоду:

Оно причастно тайнам клубящихся туч

И солнц, на заре замутненных.

Оно - образ былого на страже осиротелых полей,

Но как бы глубоко проедена плоть ни была его

Памятью,

Только январь склоняться начнет

И соки в старом стволе забурлят,

Всеми ветвями своими и завязью почек

Руки и губы его!

Оно, напрягаясь в едином порыве, кидает свой крик

В будущее..

Нитями вешних лучей и дождей закрепляет

Нежные ткани листов, напрягает узлы,

Ветви свои расправляет,

Выше к небу подымает чело,

Так далеко простирает жадные корни,

Что истощает болото и пашни соседние,

И порой

Вдруг остановится-само пораженное

Яростью этой работы немой и глубокой.

Но чтоб расцвесть и царить во всей полноте

своей силы,

Выдержать сколько борьбы приходилось зимою:

Ветра ножи, проникавшие в тело,

Толчки ураганов и бешенство бури,

Иней, как острый напильник,

Ненависть дробного града и снежной метели,

Мертвый мороз, проникавший

Белым зубом до самых глубинных волокон,

Всё было вязким страданьем и болью звенящей.

Но оно никогда и ни разу

Не отказалось от воли к расцвету,

Более полному, более пышному

Каждой новой весною.

В октябре, когда золото блещет в листве его,

Часто шаги мои, тяжко-усталые,

Но всё же широкие, я направлял в богомолье

К этому дереву, пронзенному ветром и осенью.

Как исполинский костер листьев и пламени,

Оно подымалось спокойно в синее небо

Всё напоенное миллионами душ,

Певших в дуплистых ветвях.

Шел я к нему с глазами, повитыми светом,

Трогал руками его и чувствовал ясно,

Как движутся корни его под землей

Нечеловечески мощным движеньем.

Я грубою грудью своей к стволу приникал

С такою любовью и страстью,

Что строем глубоким его и целостной мощью

Сам проникался до самого сердца.

Смешан и слит с глубокой и полною жизнью,

Я прилеплялся к нему, как ветвь средь ветвей,

Глубже любя эту землю, леса и ручьи

Это великое голое поле с клубящимся небом.

Жребий не страшен, и руки

Жаждут пространство обнять,

Мускулы тело легчат,

И кричал я: "Сила - свята!

Надо, чтоб сам человек метил печатью ее

Дерзкие планы свои - грубо и страстно.

Рая ключарница - ей право выламывать двери".

Ствол узлистый без памяти я целовал...

Когда же вечер спускался с небес,

Я терялся в мертвых полях,

Шел неизвестно куда, прямо вперед, пред собой,

С криком, бьющим со дна сумасшедшего сердца.

23 ноября 1916

ГОРОД

Все пути в город ведут...

Там

Из тумана и дыма,

Громоздя над ярусом ярус,

Точно со дна сновидений,

Город встает.

Там

Мосты, из стали сплетенные, кинуты

Прыжками сквозь воздух.

Глыбы камня, пилястры, колонны

Возносят лики Горгоны;

Предместья дыбятся башнями,

Трубы, и вышки, и шпили

В ломаных взлетах над крышами...

Это Город-спрут

Дыбом взметнулся

В глубине равнины над пашнями.

Там

Красные цветы

Вздеты

На столбы и высокие мачты,

Светятся даже в полдень,

Подобно чудовищным яйцам.

Солнца не видно

Света исток затянут

Углем и дымом.

Там

Реки из нефти и олова

Бьют о камни и сваи.

Резкие свисты проходящих судов