А за конурой идет бледная луна, остановилась синяя ночь, звезды по небу, повыть охота!..

XVI

Раз как-то в начале марта случилась такая же пронзительная ночь.

Лежал-лежал детеныш да повернулся к Шарику, взглянул на друга - и как взглянул, так в самом дух и замер:

- Шарик, а Шарик...

- Ну, чево тебе?

А Бурыга замолчал. Потом опять:

- Шарик...

- Да чего тебе, право, не лежится?

- Я, Шарик, домой собрался... туда!

У Шарика под сердце подкатило:

- Зачем тебе туда?

- Не то у вас тут, у нас лучше... Тебе, Шарик, не понять. Я туда пешком пойду.

Опять оба замолчали.

...В небе синяя ладья. В ладье той плывут неведомые сны, по земле цветут синие снежные цветы, - кто Хороший посеял вас?

Только здесь Шарик с ответом собрался:

- Ну что ж, валяй... Оно ведь как, у каждого свое влеченье сердца!

И спиной повернулся к Бурыге. Потому и повернулся, что не хотел показывать свои собачьи слезы.

Бурыга спросил обеспокоенно:

- Ты с чего это, Шарик?

Проскулил Шарик грубо:

- Так это, пустяки у меня... Видать, от старости.

В эту ночь они в последний раз на луну сообща повыли. Больше лун не было, - крались исподтишка по небу сырые низкие тучи, караулили весеннее солнце.

И однажды собрался.

Март на исходе, - у Бурыги в тряпку кости завернуты, хлебца кус там же, на самом кофта ватная старая - кухаркин подарок. Добро вам, люди добрые!

Постояла кухарка на крыльце, поглядела на окаяшку, прошептала жалостливо, как молитву:

- Ну, ступай!.. Замерзла я тут с вами, Да смотри под машину не попади! Эка нескладный зародился...

И ушла.

Подсел Бурыга к Шарику, лизнул его тот в нос-хоботом и опять спиной повернулся: собачьи глаза слез не держат.

Вышел Бурыга за калитку.

И опять в небе ночь была. Она шептала молитвенно вниз:

- Ступай, Бурыга, ступай... Я тебя, где нужно, в тьму закутаю, где нужно - на крыльях пронесу, - ступай.

...В ту ночь до утра выл Шарик на дворе. В одиночку выл, вытянув в небо круглую свою глупую волосатую морду... И выл и выл, не давал графу спать, не давал тишине землю сном окутать...

Понятно: собачья тоска - не фунт изюму!

Так дед Егор из Старого Ликеева рассказывал.

Леонид ЛЕОНОВ.

Январь 1922 г.

----

Повествование о невзгодах, выпавших на долю беспомощного лесного детеныша, было встречено теплом понимания и высокой оценкой: "...необычный фантастический рассказ совсем юного писателя... и уже ясно: это талант, крупный, почвенный, народный русский талант" (журнал "Свирель пана", 1923). Добрым юмором, поэтичностью и крестьянской фантазией пронизаны все эпизоды рассказа "Бурыга": испанский граф, любитель русских щей и чаепития с самоваром; испанский Ваня; Рогуля и Волосатик, Бурыгины приятели из-под лохматого пня; чувствительный Шарик, всю ночь до утра промучившийся из-за разлуки с полюбившимся ему другом. Что же это за странное лесное существо "детеныш-нос-хоботом"? Иван Вихров, один из главных героев романа Леонова "Русский лес", тонкий и глубокий знаток природы со всеми ее тайнами и закономерностями, говорил на лекции своим студентам, будущим лесоводам: "Как установлено народной молвой, лешие - тоже патриоты своих лесов... В общем же русский леший - вполне безвредная личность, хотя и не прочь покуражиться над запоздалым путником, не столько для С В О Е Й забавы, пожалуй, сколько самой жертвы, чтоб было ей о чем рассказать внучатам в новогоднюю вьюжную ночь". Словом, эти жители наших лесов - лешии, окаяшки и лесовики - "попроще и подушевнее" своих соплеменников из немецких баллад. Они вписывались в "поэтический образ - существа живого, чрезвычайно благожелательного и деятельного...", - и неудивительно, что, выходя из него, навсегда оставались в русских сказках и преданиях.

Н. Леонова.