— Командует ею Дюденя, а ведет ее, увы, русский князь Андрей Городецкий.

— Тогда тем более нечего бояться. Откроем ворота, встретим с хлебом-солью. Обойдется.

Владимира поскакали на Переяславль, три дня ехали. Князь Константин стал уговаривать брата не заезжать в Переяславль, проехать мимо, а предупредить об орде послать кого из гридей.

— Да ты что, Константин, у меня дочь в Переяславле, как же я мимо проеду?

— А что ты скажешь Дмитрию Александровичу за орду?

— Скажу, что Тохта позвал, вот и поехали. Что он, проверять будет? Он Золотой Орды как огня боится.

— Ну, гляди.

Великий князь встретил свата не очень приветливо, и Дмитрий Борисович понял, что он уже знает о его поездке. Поэтому сразу объяснил:

— Тохта вызывал нас.

— Хватит врать, князь,— проворчал Дмитрий.— Вас, дураков, Андрей утащил.

— Сейчас не об этом речь, Дмитрий Александрович. Орда у порога.

— Как? — испуганно вскинул брови Дмитрий.

— А так. Если бы мы не поехали, они б тебя тут накрыли тепленьким. Беги, Дмитрий Александрович, со всем семейством беги. А что касается Андрея, я с ним поругался из-за этого.

— Из-за чего?

— Из-за татар, конечно, что опять позвал их на Русь.

— Вот скотина,— стукнул великий князь по подлокотнику.— Неужели отец с Неба не видит, что творит этот говнюк? Неужели Бог простит ему это? Сколько их идет?

— Я думаю, не меньше тьмы¹.

— Где же мне с моими пятьюстами противостоять?

— Я думаю, Дмитрий Александрович, надо оповестить весь народ о беде, пусть спасаются, в леса бегут. Если орда увидит: пуст город — может, не станет поджигать.

— Да, да, да. Ты прав, сват.

— А где дочка, мне бы повидаться.

— Она с Иваном в своем дворце.

— Я добегу до них.

— Давай. А я буду с отъездом распоряжаться.

Дочка встретила отца у входа, ей сообщили слуги о его приезде. Обняла, ткнулась в грудь, всхлипнула.

— Батюшка, как я рада видеть тебя.

— Я тоже, доча. Из-за тебя и заехал. Бежать вам надо, орда идет. Ну как ты? Еще не понесла?

— Нет,— крутнула головой с горечью.

— Что так-то?

— Не знаю, батюшка.

— Ты вроде здоровая. Может, у Ивана что по мужской части не так?

— Все так, батюшка,— смутилась дочка.— Все так.

— Ну, не переживай, дочка. Вы еще молодые. Успеете. Может, это и к лучшему сейчас-то, в такую замятию. Зимой с дитем мученье б было. Все образуется, доча. Не переживай. Еще будешь матерью.

— А как там Анница?

— У-у, Анница уже невеста. И жених вроде есть.

— Кто?

— Тверской князь Михаил. Но ноне не до свадеб.

— Кланяйся ей, батюшка. Поцелуй за меня.

— Хорошо, милая. Поговори с мужем, может, ко мне в Ростов убежите.

— Ты думаешь, до Ростова не дойдут?

— Кто знает. Но уж Перяславль на щит брать будут, это точно. Они ж на твоего свекра охотятся.

— А куда ж он-то денется? Дмитрий-то Александрович?

— Он скорее всего по старой стежке удалится, на Псков побежит.

А меж тем Дюденя со своей тьмой подходил к Владимиру. Князь Андрей Александрович ехал с ним едва ли не стремя в стремя. Тут же был и князь Федор Ростиславович со своими боярами. Федор не стесняясь ворчал перед близкими:

— Вот времечко пришло. Сами поганых в города наши ведем, деды-то наши их мечами потчевали, а мы калачами. Тьфу, прости Господи. Дожили.

Понятно, что Андрей Александрович не повел Дюденю ни к Нижнему Новгороду, ни к Городцу — берег свой удел. Он вел его на Владимир — главный город великокняжеский. Возьмет его, объявит себя великим князем, а там можно и за братцем поохотиться.

Предупрежденные владимирцы частью разбежались по лесам. Но зима же, в лесу долго не насидишься. Хорошо, у кого там заимка или избушка своя, а если и дупла нет знакомого? Небось на следующий же день назад в город побежишь у печки греться. Да и зачем разбегаться? Иереи вон готовятся всем клиром незваных гостей встретить, в ризы позлащенные облакаются. Поди, отмолят от беды.

Наместник куда-то исчез, бежал, наверное. Вместо себя никого не оставил. Кто хочет что узнать, к епископу бегут, в Успенский собор:

— Святый отче, что делать?

— Молиться, дети мои, молиться.

— Ворота затворять али как?

— Ворота все отворить настежь, дабы зрели поганые, что мы без зла и меча их встречаем. Умилостивятся сердца их нашим миролюбием, не взнимутся сабли их поганские над нами. Ведь с ними идет наш князь, Андрей Александрович, он не позволит им творить беззаконие во граде, где покоятся мощи отца его достославного, князя Александра Ярославича Невского. Не посмеет позволить.

Увы, посмел наследничек героя. Еще как посмел!

Клир не согласился с епископом Яковом, отказался встречать поганых хлебом-солью: «Еще чего! Мы их звали?» Не оттуда ли пошла русская поговорка: «Незваный гость хуже татарина»?

Епископ Яков, рукоположенный на святой владимирский стол митрополитом киевским Максимом всего лишь три года назад, не стал упрямиться, согласился с клиром. Решено было и в Успенском и в Дмитриевском соборах и в других церквах отправлять службу, как будто ничего не случилось. Всем ведь известно, что орда ныне церкви не трогает, иереев не тиранит.

Не оттого ль оставшиеся жители поспешили под крыши храмов, едва завидев приближение татарского войска.

Когда Дюденя въехал в город, он показался ему безлюдным.

— Где ж народ? — спросил он Андрея, ехавшего рядом.

Князь пожал плечами, мол, откуда мне знать, но, заслышав от Успенского собора тихие звуки церковного пения, молвил:

— В храме литургия идет, там и народ, наверное.

По чистому снегу мутной волной втекала в город татарская конница и, разбиваясь на темные ручейки, растекалась по улицам.

Знали поганые, где можно поживиться, на клети мизинных не спешили набрасываться, искали терема побогаче. И первые, самые удалые, кинулись к Успенскому собору.

Ворвались в храм — охнул народ испуганно. Засвистели плети, закричали татары:

— Прочь с дороги! Прочь, русские свиньи.

Они рвались туда, к блестевшему золотом иконостасу. Епископ Яков, обернувшись, поднял было ввысь длань, дабы остановить святотатство. Но где там. Его сбили с ног, стащили с него ризу, митру, золотом расшитую, и тут же набросились на иконостас. Сбрасывали вниз иконы, срывали с них блестевшие оклады, ломали царские врата. Ворвались в алтарь, хватали там дароносицы, кадила, подсвечники, сосуды. Все, все, что блестело и напоминало золото.

Народ разбегался из храма в ужасе от творящегося святотатства, в притворе образовался затор, кого-то придавили так, что он кричал смертным воем: «Рятуйте-е-е!»

Епископ, оставшись в одном подряснике, простоволос, ползал у царских врат, бормоча едва не с плачем: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, заслони! Господи, вразуми!»

Но вразумить разбойников уже никто не мог. Князья Андрей и Федор слышали крики насилуемых женщин, мольбы ограбляемых прямо на улице, но не вмешивались. Впрочем, Андрей попросил Дюденю:

— Скажи своим тысячникам и сотникам, чтоб не зажигали город. Завтра я здесь буду садиться на великокняжеский стол.

— Погоди, князь, со своим столом. Успеешь,— отвечал Дюденя и, криво усмехнувшись, добавил: — Дай воинам обогреться возле русских баб. Они заслужили это.

— Пусть греются, разве я возражаю. Но чтоб не вздумали у «красного петуха» греться.

Три дня «грелись» во Владимире татары, обобрав до нитки все храмы, изнасиловав сотни женщин и девиц, убив более двух десятков мужчин, пытавшихся защитить честь своих жен и дочерей. Наконец на четвертый день на площадь татарами были согнаны оставшиеся жители и им был представлен новый великий князь — Андрей Александрович,— под высокую руку которого отныне переходил город Владимир.

И двинулась тьма поганская далее, на Переяславль. Надежды захватить там князя Дмитрия Александровича не было никакой. Ясно, что он, как и прошлый раз, удрал со всем семейством. И поэтому Федор Ростиславич просил Андрея: