Король поначалу обратился за помощью к богатому духовенству и дворянству - кто бы мог помочь монархии в трудный для нее час, как не те сословия, ради которых она существовала!

Но Марат был уверен, что все попытки подобного рода будут обречены на провал. Еще бы! Сиятельные господа, принцы, герцоги и епископы, столетиями привыкшие обирать казну, едва ли были склонны поступиться своей важнейшей привилегией и раскошелиться в пользу оскудевшей монархии!

Так на деле и получилось. Избранные представители высшего духовенства и дворянства, не желая платить, заявили монарху, что окончательное решение по вопросу о раскладке налогов могут вынести только Генеральные штаты.

И вот, под дамокловым мечом полного банкротства, Людовик XVI 1 января 1789 года издал указ о созыве Генеральных штатов.

Генеральные штаты! Старое средневековое учреждение, не созывавшееся монархией вот уже почти двести лет! На что рассчитывали благородные, решив прибегнуть к помощи этого забытого органа? По-видимому, прежде всего они стремились выиграть время. Но при этом они не подумали о том, что в погоне за сохранением своих привилегий и богатств сами рубят сук, на котором сидят: в условиях кризиса абсолютизма Генеральные штаты было легко созвать, но не легко распустить, поскольку третье сословие, хорошо подготовленное просветительной философией, собиралось не обороняться, но наступать, и наступать по всему фронту!

Так вот они, наконец, долгожданные перемены!

Теперь главное - не упустить время. Нужно открыть людям смысл происходящего. Нужно воодушевить их, идейно подготовить к грядущей борьбе. А что борьба, жестокая, смертельная борьба не за горами - в этом теперь у Марата не было ни малейших сомнений.

Ну разве можно было болеть в такое время?..

Зимой и ранней весной 1789 года парк Пале-Рояля стал местом политических сходок. Новоявленные ораторы - общественные деятели, адвокаты, публицисты, - устроившись на скамейках, опрокинутых ящиках и бочках, выступали с пламенными речами, разъясняя народу политику двора и призывая отдать голоса депутатам третьего сословия.

Из числа добровольных агитаторов особенно выделялся один. Это был человек небольшого роста, весьма небрежно одетый. Его смуглое лицо, обрамленное густыми черными волосами, поражало одухотворенностью. Серые глаза его временами метали молнии и казались глазами пророка; голос же, громкий, звучный, очень высокого тембра, был слышен отовсюду.

Этот человек не знал усталости.

Его речь шла под сплошные аплодисменты.

О чем же вещал он?

Он читал и комментировал "Общественный договор" Руссо!..

Вряд ли кто узнал бы сегодня в этом необычном ораторе элегантного доктора Марата из фешенебельного особняка на улице Бургонь.

2. ДЕПУТАТ ПРОВИНЦИИ АРТУА

В древности говорили: все дороги ведут в Рим.

Весной 1789 года можно было бы с не меньшим основанием сказать: все дороги ведут в Версаль.

Уже с середины апреля со всех сторон Франции покатили экипажи господ депутатов, спешивших занять место в одном из версальских дворцов, где должны были начать свою сессию Генеральные штаты.

Путь одних был очень коротким: от Парижа до Версаля всего несколько лье. Путь других растянулся на много прогонов, пересекая десятки провинций, оставляя позади массу городов, деревушек и постоялых дворов.

Из далекого Прованса мчался граф Оноре де Мирабо. Широкоплечий и толстый, едва умещавшийся в своем модном камзоле, он потрясал львиной гривой и улыбался узнававшим его прохожим. Деклассированный аристократ, он был избран по спискам третьего сословия, но это нисколько его не смущало. Граф был в отличном настроении. Он торопился в Версаль, чтобы делать большую карьеру и большие богатства. Выдающийся мастер интриги, он предвкушал свои грядущие победы.

Из провинции Дофине, лежавшей поблизости от Прованса, отправился в путь гренобльский адвокат Антуан Барнав. Он казался полной противоположностью Мирабо. Худощавый и стройный, очень сдержанный и молчаливый, он никому не расточал улыбок. Он был поглощен размышлениями иного порядка. Прекрасно образованный и богатый, он думал о судьбах просвещенной буржуазии и о реформах, которые во благо ей должны будут провести Штаты.

Из своего родового поместья спешил в Версаль Мари Жан Поль Рок Ив Жильбер Матье маркиз де Лафайет. Этого аристократа, получившего генеральские эполеты в американской войне за независимость и поэтому прозванного "героем двух частей света", считали либералом и сторонником реформ. Однако пока еще мало кто знал, что честолюбие генерала вполне отвечает числу его имен и блеску его эполет.

Да, среди господ депутатов вполне доставало недюжинных умов, превосходных политиков и выдающихся честолюбцев.

Но лишь один из них покидал свой родной город с четко продуманной демократической программой.

Это был молодой человек с бледным лицом и близорукими глазами. Садясь в дилижанс на площади Арраса, он стыдливо прятал потертые манжеты своего старенького черного камзола, а весь его багаж состоял из чемоданишки, взятого напрокат.

И тем не менее этот человек был богаче Барнава, Мирабо или Лафайета. Его богатства состояли в чистоте принципов, в непреклонной воле и бесстрашии, с которыми он готов был ринуться в битву за права простых людей.

Это был верный сын третьего сословия, депутат провинции Артуа, Максимилиан Робеспьер.

Он родился 6 мая 1758 года в семье потомственного аррасского адвоката.

Ребенок болезненный и хилый, Максимилиан отличался чувствительностью, любил животных и птиц. Он держал дома нескольких голубей и воробьев, и, когда сестры не сумели сберечь одного из выпрошенных у него крылатых питомцев, мальчик был безутешен.

С ранних лет его поджидало горе.

В семилетнем возрасте, будучи старшим из четверых детей семьи, он стал круглым сиротой. Естественно, Максимилиан не знал радостей детства, а юность его была наполнена тяжелым трудом. И не отсюда ли шли некоторые особенные черты его характера, о которых будут столько твердить позднее: скрытность, замкнутость, подозрительность, самоуглубленность?..

Волею случая он получил стипендию в привилегированном столичном коллеже Луи-ле-Гран, где некогда обучались Вольтер и Гельвеций. Чувствуя себя белой вороной среди других воспитанников, сынков вельмож и богачей, бедный стипендиат с тем большим рвением отдался учебе. Он стал первым учеником. И когда Людовик XVI, возвращаясь с коронации из Реймса, посетил коллеж Луи-ле-Гран, ректорат избрал именно юного Робеспьера, чтобы приветствовать короля.

Он на всю жизнь запомнил этот день. Было пасмурно. Моросил дождь. Он стоял на коленях прямо в придорожной грязи перед нарядным королевским экипажем и читал по листу приветственную речь. Людовик, облокотившись на подушки, искоса поглядывал на избранника коллежа и явно не слушал его; Мария-Антуанетта демонстративно отвернулась в сторону и показывала, что сдерживает зевоту. А потом... Потом, не дожидаясь конца чтения, король подал знак, экипаж тронулся, и коленопреклоненного ученика обдало потоком липкой грязи...

Да, он на всю жизнь запомнил этот день - 12 июня 1775 года. Но были в его школьной жизни и более счастливые дни, дни, которые он проводил вдвоем с любимой книгой. Чем глубже погружался Максимилиан в чтение, тем больше увлекали его героизм и свободолюбие прошлого. Афины, Спарта, Рим... В особенности Рим. Братья Гракхи, бесстрашный Брут, Спартак... Какие люди! Какие дела!..

Один из преподавателей, взявшийся опекать Максимилиана, поддерживал его увлечение античностью и даже прозвал его Римлянином. Но когда Максимилиан добрался до современной философии, античность отошла на задний план. С жаром проглатывая сочинения просветителей, он вскоре обнаружил трактаты Руссо и ушел в них с головой.

Ночь. В дортуаре слышится мерный храп. У одной из кроватей одиноко мерцает едва заметный огонек: свеча загорожена с трех сторон. Максимилиан жадно читает:

"...Первый, кто, огородив участок земли, заявил: "Это мое!" - и нашел людей, достаточно простодушных, чтобы ему поверить, был подлинным основателем гражданского общества. От скольких преступлений, войн, убийств, несчастий и ужасов уберег бы род человеческий тот, кто, выдернув колья или засыпав ров, крикнул бы себе подобным: "Остерегитесь слушать этого обманщика! Вы погибли, если забудете, что плоды земли - для всех, а сама земля - ничья!"