— Вы обещали вести себя нейтрально, — дрожащим голосом напомнила Клэр. — А сейчас дразните меня, позволяя недопустимые между хозяином и служащей вольности.

— Вам ничего не угрожает, Кьяра, — довольно натянуто проговорил он. — Мне только непонятно, почему вы так болезненно принимаете мои попытки, или, как вы говорите, вольности, наладить дружеские отношения?

— Лучше я пойду. — Она все еще не решалась взглянуть на него. — И раз я вынуждена оставить это платье, то настаиваю, чтобы его стоимость вычли из моей зарплаты.

— Как скажете! — отрезал он.

— Кстати, Паола, — Клэр решила оставить последнее слово за собой, — не так уж уверена в себе, как вы думаете. И кое-что в ее поведении об этом говорит. Хотя бы то, что в вашем сердце есть место и для другой женщины.

Она повернулась к двери, чтобы выйти, но он схватил ее за руку и развернул к себе лицом.

— Что вы имеете в виду? — спросил он. — Что она вам рассказала?

— В детали она не вдавалась. — Клэр безуспешно попыталась освободить руку. — Просто сказала, что у вас есть еще одно увлечение.

— И вы ей поверили?

— Почему бы и нет? — дерзко поинтересовалась она. — В конце концов, маркиз, ваше поведение не позволяет мне сделать вывод, что верность — один из ваших жизненных принципов.

Не успела она закончить фразу, как пожалела о сказанном: лицо у него помрачнело и напряглось, в глазах появился злой блеск.

— Если ты так думаешь, Кьяра, то за чем же дело стало?

Быстрым движением он притянул Клэр к себе, прижавшись к ней всем телом. Он был возбужден, и она почувствовала все так отчетливо, словно они были обнажены. У Клэр замерло дыхание от прикосновения его жестких волос на груди к ее нежной коже. Какое-то время он смотрел на нее, разглядывая губы, и постепенно холод в его глазах сменился нежностью, рука медленно поднялась к ее еще влажным волосам, придерживая ей голову, чтобы она не смогла увернуться от его поцелуя.

Клэр чувствовала, что должна сопротивляться, по крайней мере, попытаться оттолкнуть его, но не могла. Она была буквально парализована его близостью, ожиданием ласки.

Он наклонил голову, и его губы нежно коснулись ее губ, но язык, словно огонь, ворвался в ее раскрытые губы.

Какой-то миг Клэр была пассивна, позволяя первым острым вспышкам удовольствия превратиться в полыхающий в ней огонь.

Потом, когда его поцелуй стал более требовательным, она ответила на него. Ее жаркие губы двигались нерешительно, но она услышала, как он застонал от удовольствия.

Кончиками пальцев он касался ее затылка, запускал пальцы под волосы, затем скользнул ниже, лаская линию шеи, изгиб плеча. Клэр теряла под собой почву и дрожала от желания, так велико было ее возбуждение.

Гвидо запрокинул ее назад, оставляя дорожку поцелуев на шее, затем медленно касаясь губами мягкой выпуклости груди.

И в это время кто-то постучал в дверь. Когда Гвидо, нахмурившись, выпрямился, она высвободилась из его ослабевших рук, отступила назад и прижала ладони к пылающему лицу, стараясь сдержать учащенное дыхание.

— Кто там? — спросил Гвидо.

— Синьор, это Маттео, я пришел сказать, что приехала синьора Андреати. Ее машина у входа.

— Спасибо, Маттео, я сейчас выйду. И проинформируй, пожалуйста, моего дядю.

Он посмотрел на Клэр, лицо у него было холодным, даже отстраненным.

— Как вовремя приехала твоя крестная, красавица моя. Она спасла пас обоих от ужасной ошибки. — Он замолчал. — Я встречу ее, а ты, наверное, предпочтешь пройти в сад. Через некоторое время я пошлю горничную найти тебя.

— Хорошо, — чуть слышно согласилась она.

Клэр выскочила через французские двери, спотыкаясь на ходу. Ей показалось, что он позвал ее, но она не остановилась и не обернулась. В голове снова и снова стучало: «Ужасная ошибка».

Клэр как бы раздвоилась: поведение ее и Гвидо постыдно, недопустимо, но… жизнь без его объятий, его поцелуев превратится для нее в пытку.

И самое невыносимое будет, когда она уедет и больше не увидит его, не услышит его голос… Ей позволили одним глазком заглянуть в рай, и тут же захлопнули щелочку навсегда. Она никогда в жизни не испытывала такой горечи и отчаяния.

Бесполезно убеждать себя, что они с Гвидо Бартальди знакомы несколько дней, что она испытывает к нему лишь физическое влечение, которое скоро позабудется. Нет, сердце совершенно определенно подсказывало, что ее чувства гораздо глубже, она хочет провести с ним всю жизнь — любить его, смеяться с ним, иногда спорить, родить ему детей…

Но это ее мечты, и они в планы Гвидо не входят. Он может держать ее на задворках своей жизни, как ту женщину в Сиене, но ей, Клэр, это не нужно.

Да она и не видела объективных причин, почему, женившись на очаровательной девушке, он должен продолжать вести свободный образ жизни? Ей хотелось плакать от своего цинизма, от презрения к нему.

Дура, ругала она себя, сентиментальная идиотка.

Возле цветущей живой изгороди вдали от дома она нашла скамейку и бессильно опустилась на нее, дрожа от озноба, несмотря на палящее солнце. Разумеется, Гвидо не повторит своей «ужасной ошибки», и она застрахована от дальнейших поползновений, но радовало ли это ее? Ужасный неутолимый голод гложет ее, как бы она ни лгала себе, что это аморально. Но, по крайней мере, надо сохранить хоть клочья самоуважения.

Она взглянула на часы и неохотно поднялась. Близилось время ланча, и ей не хотелось, чтобы на ее поиски кого-то посылали. И тут она обнаружила, что не запомнила дорогу к вилле. Она шла наугад, полагая, что все дорожки ведут к дому, но, когда оказалась на узкой тропинке, вдоль которой выстроились кедры, та привела ее к небольшому романскому сооружению с колокольней — видимо, семейной часовне Бартальди. Оглядевшись, Клэр поняла, что подошла к ней с задней стороны.

Прищурившись от солнца, она взглянула на фронтон часовни. Фигуры святых на нем выглядели так, словно у них были времена и получше, а водостоки и вовсе висели незакрепленными. Заинтересовавшись, Клэр подергала ручку массивной деревянной двери, и та неожиданно легко подалась. Клэр вошла внутрь.

В часовне оказалось темно. Единственным источником света было грязное, наполовину забитое досками, круглое окно над алтарем. В воздухе витал аромат ладана, но он не мог заглушить спертого пыльного воздуха.

Расстроенная убогостью сооружения, Клэр уже развернулась, чтобы уходить, как вдруг боковая дверь открылась и на пороге появился Тонио Леруччи с пачкой каких-то бумаг.

Заметив Клэр, он замер от неожиданности.

— Синьорина Мэрриот, что вы делаете здесь?

Клэр пожала плечами.

— Люблю старые церквушки. Я нечаянно на нее наткнулась и зашла. Это запрещено?

— Нет, что вы, — поспешно произнес он. — Но вы же видите, часовня и еще больше колокольня очень пострадали во время последнего землетрясения, здесь небезопасно.

— Но вы не боитесь, — отметила Клэр.

Он засмеялся.

— Но я не почетный гость Бартальди. Я делаю предварительный осмотр, на следующей неделе приедет архитектор, и мы определим, что необходимо сделать для полной реставрации.

— Значит, она будет отреставрирована? — Клэр осмотрелась. — Я очень рада. По-моему, здесь не так уж плохо, просто немного запущено.

— Я тоже надеюсь, что все не слишком серьезно, но мы не можем сказать наверняка без тщательного осмотра самой конструкции. Колокольню придется сносить, а здесь, возможно, восстановление будет не слишком капитальным. — Он усмехнулся. — В любом случае мы должны сделать все на высшем уровне, иначе Гвидо будет недоволен.

Клэр последовала за ним и подождала, пока он запрет дверь.

— А разве он так религиозен? — постаралась легко произнести она.

— Ну, как и все мы, — пожал плечами Тонио. — Но реставрация часовни важна для него потому, что в ней будет совершен обряд венчания — так он хочет.

— О. — Неожиданная боль пронзила Клэр. — Я не знала.