С глубоким уважением

Ваш Федор Достоевский.

(1) было: книги

(2) было: нравящееся.

(3) вместо: падучей моей болезни - было: падучей.

(4) было: которые

(5) далее было: и даже

(6) было: Похоже, что

(7) далее начато: по-ви<димому>

Любезнейший Михаил Александрович, посылаю оригиналу от 11-го до 16-го полулистка включительно. К 16-му полулистку есть вставка: v=. Недостает еще трех страничек, (1) а то была бы кончена "Глава первая". Доставлю завтра же. Надо бы поторопиться, чтобы успеть и к цензору (Ратынскому, мы помирились). Корректур ни в субботу, ни вчера не прислали (?). Прилагаю (2) объявление "Русской старины", пойдет, как и в прошлый раз, в конце. Можно набирать. До свидания. Завтра непременно увижусь с Вами.

Весь Ваш Ф. Достоевский.

28 февра<ля>

NB. Я объявил в газетах, что выйдем 5-го марта. А потому надо спешить.

(1) далее было: до 1-ой гла<вы>

(2) было: Прибавляю

Любезнейший Михаил Александрович,

Посылаю Вам оригинал для главы второй с 18 по 22 полулисток включительно.

Обратите особое внимание на следующее: наше объявление, которое в декабре и генваре печаталось в заглавии "Дневника", на первой странице, перед первой главой - и теперь точно так же должно пойти в начале "Дневника", в заглавии и на первой странице. Так и распорядитесь. Я это решил по необходимым соображениям.

Это объявление при сем прилагаю с добавками и дополнениями, которые все необходимо вставить.

Затем прилагаю еще объявление.

"Только что поступила в продажу новая книга" и т. д. Это объявление пойдет уже на самой последней странице вместе с объявлением о "Русской старине". Причем "Р<усская> старина" хоть на предпоследней странице, а это (о книге) самым последним, то есть чтоб виднее.

Полагаю, что у Вас теперь далеко за лист, особенно если наше объявление (о подписке) напечатать в заголовке. Особенно попрошу Вас, при первой возможности, рассчитать, на сколько страниц у Вас уже есть и на сколько недостает, чтобы знать, сколько писать.

Надо бы спешить к цензору и спешить с корректурами. Надо непременно выйти 5-го.

Посылаю корректуры.

Ваш Ф. Достоевский.

Любезный Михаил Александрович, вот Вам всего только 4 странички. Наберите, но к цензору раньше дальнейшего окончания статьи нельзя посылать.

А что-то он с нашим первым листом? Если будет у Вас, пришлите мне его в 3-м (1) часу.

Ваш весь Достоевский.

2 марта

Завтра, может быть, дам еще тексту.

(1) было: 4-м

Любез<ный> Михаил Александрович,

Вот текст. Ради бога, скорее корректуру (часа бы в три, в четыре). И, ради бога, рассчитайте мне страницы. Кажется, осталось (1) три страницы или 2

1/2, но всего бы лучше знать в самом точном виде.

Очень прошу вас.

Ф. Достоевский.

3 марта

(1) далее было: одна

С.-Петербург, 7 марта 1877 г.

Милостивая государыня, г-жа Герасимова,

Письмо Ваше измучило меня тем, что я так долго не мог на него ответить. Что Вы обо мне подумаете? И в Вашем тяжелом душевном настроении примете, пожалуй, мое молчание за оскорбление.

Знайте, что я завален работой. Кроме срочной работы с моим "Дневником" я завален перепиской. Таких писем, как Вы написали, приходит ко мне по нескольку в день (буквально), а на них нельзя отвечать двумя строчками. Я выдержал три припадка моей падучей болезни, чего уже многие годы не бывало в такой силе и так часто. Но после припадков я по два, по три дня ни работать, ни писать, ни даже читать ничего не могу, потому что весь разбит, и физически, и духовно. А потому, узнав это теперь, извините меня за долгий неответ.

Письмо Ваше я ни в коем случае не мог счесть ни детским, ни глупым, как Вы пишете сами. Главное то, что теперь это общее настроение, и таких молодых страдающих девушек очень много. Но много я Вам писать на эту тему не буду, а выражу лишь основные мои мысли и вообще по этому вопросу и относительно Вас в частности. Дело в том, что просить Вас успокоиться и, оставшись в родительском доме, приняться за какое-нибудь интеллигентное занятие (за специальность какую-нибудь по образованию и проч.), кажется не послушаетесь. Но, однако, чего же Вы спешите и куда торопитесь? Вы торопитесь быть поскорее полезною. А между тем с таким душевным рвением, как Ваше (предполагая, что оно искреннее), можно бы, действительно, не торопясь бог знает куда, а занявшись правильно своим образованием, приготовить себя на деятельность во сто раз более полезную, чем темная и ничтожная роль какой-нибудь фельдшерицы, бабки и лекарки. Вы рветесь на медицинские здешние курсы. Я положительно бы Вам отсоветовал поступать на них. Там не дается ни малейшего образования, мало того, происходит нечто худшее. И что в том, что Вы когда-нибудь будете бабкой или лекаркой? Этакую специальность, если уж слишком захотите пойти по ней, можно взять и после, а не лучше ли бы теперь преследовать другие цели, заняться высшим образованием? Посмотрите на всех наших специалистов (даже профессоров университета), чем они страдают и чем вредят (вместо того, чтобы приносить пользу!) своему же делу и призванию? Тем, что у нас большинство наших специалистов - все люди глубоко необразованные. Не то в Европе, там встретите и Гумбольдта, и Клод-Бернара, и проч<их> людей с универсальной мыслью, с огромным образованием и знанием, не по одной своей специальности. У нас же люди даже с огромными талантами, Сеченов, например, в сущности человек необразованный и вне своего предмета мало знающий. О противниках своих (философах) не имеет понятия, а потому научными выводами своими скорее вреден, чем приносит пользу. А большинство студентов и студенток это все безо всякого образования. Какая тут польза человечеству! Так только, поскорее бы место с жалованьем занять.

Здесь, в Петербурге, на Васильевском острове, при одной гимназии, стараниями некоторых влиятельных лиц, начались уже для женщин университетские курсы. Теперь многие из этих влиятельных лиц всё хлопочут, постоянно и неустанно, чтоб правительство соединило с этими курсами и известные права, по возможности такие же, которые, по выдержании экзамена, дает университет мужчинам, то есть возможность поступления на известные места и службы и проч. Я говорил про Вас одной из очень влиятельных дам, именно старающейся устроить эти женские курсы уже на правах. Она мою просьбу приняла горячо и обещала мне, если Вам можно перебраться в Петербург, поместить Вас на эти курсы в непродолжительном времени, хотя несколько все-таки надобно погодить. Поверьте, что Вы здесь, по крайней мере, раздвинете и возвысите Ваше образование, а может быть, и дождетесь прав, о которых хлопочут покровители этих курсов. Тогда могли бы выбрать специальность или прямо место по выдержании экзамена. Я из Вашего письма уяснить себе Ваше домашнее положение не мог и не знаю, как принимать Вашу фразу: бежать от отца, ибо не понимаю, почему бы отцу Вашему не согласиться и не позволить Вам продолжать Ваше образование в этих университетских курсах на Васильевском острове? Это не Медицинская академия, не карьера повивальной бабки, которая могла бы пугать его совершенно натурально, как бы и я испугался за мою дочь (ибо желал бы для моей дочери возвышения образования и полезной человеческой деятельности, а не понижения). К тому же, в крайнем случае, Ваш отец всегда бы мог сам справиться об этих курсах и именно у одной из их покровительниц, вот этой самой дамы (благородной сердцем и благодетельной), которую я за Вас просил. Это Анна Павловна Философова, жена государственного статс-секретаря Философова. По крайней мере я с моей стороны могу Вам обещать покровительство этой дамы вполне. Она же всей молодежи, и особенно женщинам, ищущим образования, глубоко и сердечно сочувствует.