– Где мне тебя искать? Там ведь, наверно, целая толпа.

– Нет, здесь совсем не многолюдно. Я увижу, как ты подъезжаешь по Парковой, и выйду к парадному входу. Поговорим в твоей машине: лишние уши нам не нужны.

Заинтригованный, Квилл попросил Максину закончить с оборудованием и вышел из отеля через чёрный ход.

Никаких торжеств в связи с открытием Мемориального музея Кэрроллов запланировано не было. Предполагалась камерная церемония с оповещением в средствах массовой информации. Явившись на зов Сьюзан, Квиллер обнаружил два ряда припаркованных автомобилей, включая пикапы местных телевизионщиков и лимузин из аэропорта, доставивший ТВ-команду из Центра, и почти полное отсутствие зрителей. Приглашенные, как стало ясно несколько позже, были уже в самом здании. Так что на подъездной аллее стояла одна только Сьюзан, готовая в нужный момент подать знак Квиллеру.

Едва он притормозил, она распахнула дверцу и плюхнулась на сиденье.

– Поставь машину вон туда, – скомандовала она.

– Где Эдит? С ней ничего не случилось?

– Для прессы… ничего. Она принимала участие в церемонии, которая состоялась на парадном крыльце: вручение мэру ключей от дома, розы в знак благодарности, благословение пастора, после чего официальные лица и члены исторического общества направились в дом, где сейчас проходит чаепитие, но когда все закончится и надо будет отвозить её домой… Ох, Квилл, мне так нужен совет!..

– Рассказывай по порядку. Дай только найти удачное местечко для парковки.

С того места, куда он поставил машину, видно было, как постепенно выходят из здания и разъезжаются по домам участники мероприятия. Сьюзан тяжело вздохнула, а рука Квилла на секунду нырнула в карман пиджака.

– Даже не знаю, с чего начать». Эдит всегда бежала светской суеты, и муж любовно оберегал её от всякой шумихи. Им было подарено пятьдесят лет красивой, полной гармонии жизни. Доктор Делл и его Балерина – поистине романтическая история! Зная всё это, я нисколько не сомневалась, что она будет нервничать в преддверии церемонии, и предложила приехать к ней накануне. Вчера вечером мы поужинали в местной столовой, а потом я переночевала на довольно неудобной кушетке в пустой комнатёнке, где она держит свой ткацкий станок и дорожный велосипед доктора Делла, с которым даже помыслить не может расстаться.

Сегодня утром мы неторопливо завтракали в её квартирке, когда снизу, из холла, вдруг позвонили и сказали, что появилась особа, назвавшая себя внучкой миссис Кэрролл. Можно ли разрешить ей подняться наверх?

Эдит дала согласие, но явно обеспокоилась. «Как же иначе? Ведь это моя кровь и плоть», – повторяла она. Обитатели «Уголка на Иттибиттивасси» без конца поминают кровь и плоть, когда приходится оправдывать какой-нибудь поступок. Лично я ненавижу это выражение. Но, так или иначе, раздался звонок в двери, и на пороге нарисовалась «плоть и кровь», весьма замызганная и с потёртой дорожной сумкой в руках. Эдит по-родственному обняла её, хотя эти объятия и выглядели несколько искусственно, и спросила, откуда та вдруг появилась.

«Остановила на дороге машину и попросила, чтобы меня подвезли, – сказала Алисия. – Не могу больше скитаться. Останусь у тебя, и если здесь нет кровати, готова спать на полу».

Эдит провела её в комнатку, где я ночевала, показала, где душ, дала полотенца.

Приняв душ и переодевшись, эта девица всё равно выглядела бродяжкой, и у меня появились чувство, что она собирается явиться на церемонию и опозорить миссис Кэрролл.

Но Алисия заявила, что никуда не поедет.

«Нет, я уж останусь здесь, буду крутить педали дедушкиного велосипеда и растирать кулаком слезы – пока ты там вручаешь мое наследство этому чёртову городишке». «Зачем тебе дом с шестью спальнями? – спросила Эдит. – Ты получишь контроль над двумя имущественными фондами и ещё кое-какую собственность».

Разговор вызвал у меня чувство неловкости, я попросила разрешения уйти и пообещала вернуться к двум, чтобы отвезти мисси Кэрролл на церемонию. Среди жильцов пансиона есть мои клиенты, это пожилые люди, которые собираются продавать антикварную мебель. Когда я вернулась от них, Эдит была совершенно готова – в платье цвета лаванды, которое так идет к её серебристым волосам и алебастровой гладкой коже. Но лицо было серым и измученным. Неудивительно! Алисия состряпала чудовищную ложь. Заявила, что доктор Делл надругался над ней, когда она ещё училась в школе, и именно поэтому она уехала, как только получила аттестат.

Конечно, немыслимо даже представить себе такое, но испорченная девчонка знает, как причинить своей бабушке невыносимую боль. Ни один здравомыслящий человек в Брр не поверит таким измышлениям, но ведь есть сплетники, обожающие распространять любые грязные слухи.

– Могу ли я чем-то помочь? – спросил Квиллер, выключая диктофон. – Эта история повергла меня в шок.

– Можешь. Вызовись поехать вместе с нами. Официально – на чашку чая. По сути – потому, что ты влиятельная персона и, весьма вероятно, твоё присутствие окажется полезным. Эдит не попросит об этом. Но я прошу.

И сразу включился механизм, запускающий внутренние резервы: измочаленный после спектакля актёр на глазах превратился во влиятельную персону. Подкрутил шестерёнки, как он любил говорить.

– Так, – сказал он. – Прежде всего давай войдём в дом, и я пожму руки всем, кому следует.

Рукопожатия были частью работы Квиллера в качестве постоянного сотрудника «Всякой всячины».

Собравшиеся в гостиной были одеты соответственно случаю, а Квиллер появился в костюме для репетиций. Но для влиятельной особы правила не писаны. Вскользь и непринужденно он объяснил, что приехал сразу же после представления «Великого урагана». Все уже знали, что спектакль имел успех.

Когда Квиллер вошёл, чуть больше десятка гостей пили чай, рассредоточившись по гостиной. Раздались приглушённые возгласы. Усы знаменитого автора колонки «Из-под пера Квилла» узнали сразу.

Направившись прямо к Эдит, он взял её руки в свои, заявил, что она изумительно выглядит, выразил восхищение потрясающей щедростью, побудившей её подарить горожанам принадлежавший ей памятник архитектуры, и заверил, что город будет достоин этого дара.

Затем он пожал руку мэра, добродушного весельчака с крепкой, прямо медвежьей лапой, заявившего: «Это вам надо бы речь говорить. У вас это получается куда лучше, чем у меня».

Следующим был обмен рукопожатиями с пастором, который сообщил, что они с женой по очереди читают друг другу его колонку: она по вторникам, а он по пятницам.

Пожал он руку и председателю местного исторического общества, умолявшего выступить в ближайшее время на одном из заседаний.

А потом даже выпил чашку чаю.

Когда с этим было покончено, он предложил миссис Кэрролл руку:

– Вы разрешите мне проводить вас до Иттибиттивасси, в этот чудесный уголок, где живут сливки нашего общества?.. Вы удивительно удачно подобрали цвет платья, он просто создан для вас!

– Благодарю вас, – улыбнулась она. Лаванда -мой цвет. Ведь я родилась в ноябре.

– У вас есть свой цвет, а стихотворение ко дню рождения вы себе подобрали?

– Прежде у меня его не было. Но теперь, когда ваша колонка познакомила нас с такой идеей, думаю взять любимые стихи моего мужа – тринадцатый сонет Шекспира. Деллу особенно нравились две последние строчки.[16]

В вестибюле «Уголка на Иттибиттивасси» Квиллера немедленно окружили, и это укрепило его статус влиятельной персоны.

Они поднялись наверх, и Эдит передала ему ключи от квартиры № 400. Отперев дверь, Квиллер мягко открыл её. Эдит вошла – и сразу же покачнулась. Квиллер успел подхватить её. Лицо миссис Кэрролл, восстановившее во время церемонии свой алебастровый оттенок, снова сделалось серым.

– Неотложку. Быстро! – скомандовал он.

Санитары с носилками появились мгновенно.