– Ротмистр, – перебил Кукольникова граф, – я все сказал. Иначе мы с вами не сговоримся. Можете мне поверить.

– Какие гарантии вы дадите нам, что все будет без обмана?

– Мое честное слово.

– Что ж вполне подходит… – поколебавшись некоторое время, согласился Кукольников.

– Отпустите якутов сейчас же, сию минуту, – твердо отчеканил граф. – И без сопровождающих.

– Но ружья они не получат, – твердо отчеканил ротмистр.

– Согласен, – после небольшого раздумья сказал Владимир. – Но тогда обеспечьте их провиантом на пару недель.

– Это можно. Собирайся… Кукольников брезгливо кинул Макару его засаленную кухлянку.

– Ладимир! Моя не ходи! Моя оставайся!

– Нет, Макар, так надо. Уходите. Жив буду – свидимся. Уходите!

– Возьми это. Моя не надо… – совал якут Владимиру мешочек с остатками целебных мазей и трав. – Твоя спина лечить будет…

Якуты ушли. Но вылазку к золотой жиле пришлось отложить до тех пор, пока хотя бы немного подживет обожженная спина Владимира. На этом настаивал граф. Пришлось Кукольникову с Деревяновым согласиться почти на все его условия. В том, что он их не обманет, Кукольников был твердо убежден, – не такой это человек. Но факт времени, неумолимый своей неотвратимостью, настойчиво поторапливал новоявленных золотоискателей. Из личного опыта ротмистр знал, что якуты рано или поздно возвратятся (если, конечно, дойдут в обжитые места), и не одни, а со своими соплеменниками. Обычно туземцы были безропотны и податливы. Но если кто-то затронет их гордость или честь, тогда этому человеку не позавидуешь. Опытные охотники и следопыты, великолепные стрелки, они могут месяцами выслеживать в тайге врага. И редко кому удавалось уйти от них безнаказанным. Поэтому, решил Кукольников, пока туземцы вернутся, они, нагруженные добытым золотом, должны быть вдалеке от этих мест.

Воронцова-Вельяминова стерегли денно и нощно. Христоня стал его тенью, всегда с карабином в руках. Кукольников рисковать не хотел: слово словом, а меры предосторожности не помешают.

Но граф о побеге и не помышлял; отупляющее безразличие ко всему происходящему погрузило его в меланхолию. Он днями сидел под избушкой, благо дни были теплыми и солнечными, уносясь мыслями в прошлое, которое казалось ему сном. Израненная спина зажила быстро благодаря мазям Макара. И примерно через неделю после ухода якутов он повел всю троицу к золотоносной дайке.

Увиденное ошеломило Кукольникова, а в особенности более простодушного Деревянова. Самородки буквально валялись под ногами, а первые промывки показали, что и на самом деле золотоносное месторождение чрезвычайно богатое. Опьяненные неожиданно привалившим богатством, новоявленные старатели ковырялись в ручье с раннего утра до ночи. Граф не захотел участвовать в добыче и сидел в избушке под присмотром все того же Христони. Решение его судьбы отложили на неопределенный срок по настоянию Кукольникова. У ротмистра были свои виды на графа. Деревянова так и подмывало пустить пулю в лоб строптивому гордецу. Но Кукольников в этом вопросе был непреклонен – граф должен жить, он им еще нужен. И поручик, скрепив сердце, согласился до поры до времени подождать с выяснением отношений, хотя и не понимал, куда гнет хитроумный ротмистр. От этой неопределенности Деревянов временами зверел и бил, чем ни попадя, несчастного Христоню за малейшую провинность – настоящую или мнимую, без разницы. Бедный казак не знал куда от него спрятаться.

А все было очень просто – Кукольников про себя уже давно решил судьбу Христони и Деревянова. По замыслу ротмистра, им суждено было вечно охранять золотую жилу, – чересчур уж ненадежными были его «друзья».

Графу же ротмистр мог верить, заручившись его словом. К тому же, только он способен был вывести Кукольникова из тайги, потому что обратную дорогу ротмистр и Деревянов, не говоря уже о Христоне, успели основательно подзабыть – когда их вел Колыннах, никто особо не присматривался к таежным приметам. Ко всему прочему, одно дело идти по тайге зимой, другое – летом, когда она изменяется до полной неузнаваемости.

Христоня сидел у избушки на древесном стволе и что-то строгал ножом, время от времени бросая свирепые взгляды в сторону Владимира. Казак почему-то считал его виновником всех своих бед. Тут в самый раз покопаться бы в ручье, так нет же, сиди и сторожи этого недожаренного графа, с ненавистью думал вестовой.

«Убежал бы ты, что ли, сволочь дворянская…» – размечтался Христоня, с тоской поглаживая затвор карабина, прислоненного к стене. Зажмурившись от удовольствия, он представил на миг, как ловит на мушку своего врага, как плавно нажимает на спусковой крючок, и как граф дергается в конвульсиях, испуская дух. А еще лучше шашкой, да со всего размаху, да чтобы до пояса…

Додумать казак не успел. Аркан змеей взвился в воздухе и упруго захлестнул туловище Христони.

Казалось, что свитая из тонких кожаных ремешков веревка упала прямо с неба. Вестовой дернулся, охнул с испугу, и в следующий миг валялся на земле, опутанный ремешками с ног до головы.

– Ладимир! Моя приходи, однако…

Широко улыбаясь, Макар Медов забил кляп в рот казаку и поднялся на ноги.

– Макарка?! Владимир мигом подскочил к якуту и обнял его.

– Ты как здесь очутился? Он никак не мог прийти в себя от изумления.

– Пришел, – не вдаваясь в подробности, коротко ответил каюр. – Твоя выручай хотел, однако.

– Ну, спасибо, дружище! Не знаю, как и благодарить тебя.

– Уходи надо, Ладимир. Колыннах ждет…

Собрались быстро. Владимир взвалил на плечи добытое золото и часть продуктов. Остальное забрал Макар. Связанный Христоня лежал, цепенея от страха за свою жизнь. Но Макар лишь проверил надежность ремней и пошел вслед за Владимиром. У края поляны он вдруг остановился, повернул обратно и, плюнув в физиономию помертвевшего от страха Христони, заспешил вверх по распадку.

Мешок с золотом был чересчур тяжелым, чтобы можно было уйти от погони (что она будет, в этом Владимир не сомневался), и граф спрятал его на перевале, хорошо приметив место, где был оборудован тайник. В последний раз окинув взглядом мрачные скалы и узкую, кипящую расплавленным серебром ленту ручья, Владимир Воронцов-Вельяминов быстро зашагал по гребню перевала среди чахлого редколесья к пестрой каменной осыпи – безопасному спуску в речную долину.

Красильников с тоскливой миной на постном лице пялил глаза на капитана Володина. Длинный, чуть сплющенный на кончике утиный нос Батона шевелился, морщился, багровел, когда очередной вопрос оперуполномоченного МУРа заставлял его напрягать хитросплетение мозговых извилин. Он защищался с отчаянной решимостью хорька, попавшего в западню. Время от времени Батон смахивал с трудом выдавленную слезу, при этом украдкой поглядывая в сторону Савина, сидевшего сбоку, возле окна. Присутствие незнакомого ему человека в штатском заставляло видавшего виды пройдоху нервничать. Он никак не мог понять, какое ведомство представляет Савин. И панически боялся, что на этот раз его угораздило каким-то макаром перебежать дорогу всесильной «конторе» – ФСБ.

В свое время служба безопасности, тогда еще КГБ, немало потрепала нервы Батону, который сначала занимался фарцовкой, а затем, погнавшись за большими деньгами, однажды дернул у одного из своих клиентов-иностранцев портмоне с двумя тысячами долларов. Наверное, кражу спустили бы на тормозах, как это случалось не раз. Тем более, что потерпевший почему-то не спешил заявлять о пропаже в милицию. Но оказалось, что за этим иностранным гражданином вели наблюдение. А в портмоне находились, кроме денег, еще и какие-то бумаги, весьма интересующие комитет безопасности.

Красильникова взяли с поличным спустя полчаса после кражи. И сидеть бы Батону в зоне лет пять, не подвернись ему счастливый случай. Оказалось, что он должен лично вернуть портмоне иностранцу. Дело облегчалось тем, что во время кражи иностранный гражданин был на хорошем подпитии, а потому мало что помнил.