– Взятки он брал? Брал. Бюджетные деньги прокручивал? А то как же. Может, ему за это орден дать?

Я наступал на бедного Баранкина по инерции, нежели для того, чтобы еще больше усугубить ситуацию. – Он осознал. Кается. – Ну-ну… Я скептически ухмыльнулся.

– Он хочет порвать с прошлым. Это правда! – горячился Баранкин. – И не думай, что все творилось по его инициативе. – А я так и не думаю. – Над ним сам знаешь, кто стоит. – Знаю. Ну и что? – Попробуй возразить или не подчиниться… Такова система.

– Так ведь твой родственничек как раз и является одним из творцов этой системы. Не так ли? – Нет! Он просто плыл по течению. – Это точно…

Я старался держать себя в руках.

– Твой тесть плыл по течению молочной реки с кисельными берегами, на которых растут шоколадные деревья и марципаны.

– Я говорю серьезно! – взвился Баранкин.

– А я не менее серьезно отвечаю: дорогой мой Слава, не нужно лепить горбатого. Все твои ути-пути мне до лампочки. К проблемам твоего тестя у нас с тобой разные подходы.

– Как это понимать? – Очень просто. Я считаю, что вор должен сидеть в тюрьме. Без всяких исключений. – Кончай меня учить! Я что, не знаю прописных истин?

– Знаешь. В этом нет сомнений. Но ты предлагаешь разделить воров на сознательных и несознательных… – Глупости! – фыркнул Баранкин.

– Ты сначала дослушай. По-твоему тот, который намеренно украл кошелек с двумя червонцами, должен получить на полную катушку и мотать срок от звонка до звонка. А чиновнику, за компанию (чего не сделаешь за компанию!) зачерпнувшему из бюджетных денег полмиллиона "зеленью" и положившему бабки в свой карман, нужно лишь покаяться на исповеди, где ему отпустят все грехи. Ведь он не виноват, он лишь совершенно бессознательно поддался бесовскому искушению. – Это все казуистика! А речь идет о конкретном человеке. – О твоем родственнике… – Что ты к нему приклепался!? – Действительно… Ведь он, можно сказать, святой человек… – Серега, я прошу тебя – как друга – перестань. Мне и так тяжело. Не веришь? – Верю. Извини. Я так устал от этой пахоты… Нервы на пределе. – Да ладно… Будто я не понимаю…

Я тяжело вздохнул и без энтузиазма спросил:

– Что ему известно о нашем расследовании? Только давай по-честному, не крути. – Он знает самую малость. Я ведь не дурак и не предатель. – Второе точно, а насчет дурака…

Меня опять начала забирать злость.

– Я представил все как личную инициативу, – сдержанно сказал Славка. – Так сказать, из уважения к его сединам и для сохранения семьи. Наверное, он понял и впрямь мое состояние, а потому решил сдерживать свое ретивое.

– Прижал?

Я спросил и нехорошо ухмыльнулся.

– Не так, чтобы очень… Но убедительно.

– Как он отреагировал?

– Запаниковал.

Я сокрушенно вздохнул.

– Этого я больше всего и боялся…

– Ты меня за недоумка держишь? Мы с ним все обсудили в деталях. Ему ведь тоже соскочить на ходу не так просто – нужны веские причины.

– Нашел? – Да. Он лег в больницу – у него давно сердце пошаливало… – Конечно, конечно, сердце – это серьезно. Работа у твоего тестя чересчур нервная.

Славка посмотрел на меня с подозрением, но я сидел с невинным видом.

– Там у тестя старый друг работает завотделением, – продолжил Баранкин свой рассказ. – Он откопал еще кучу болячек и нацарапал такое медицинское заключение, что хоть сразу в гроб ложись. Тестю, конечно, выразили глубокое соболезнование, но тут же стали подыскивать человека на его место.

– Понятное дело – процесс должен идти непрерывно…

Я говорил издевательским тоном, однако казалось, что Баранкин этого не замечал.

– На это мы и рассчитывали, – сказал он спокойно.

– И что ты предлагаешь?

Славка посмотрел на меня исподлобья и тихо сказал: – Спустить дело на тормозах… – Даже так?

– С материалами, которые мы имеем, еще работать и работать, но, я так понял, не он наша главная цель.

– Ты прав, не он. Ну, а если его сделают козлом отпущения?

– Не успеют. Есть человек – есть проблема, нет его – и тю-тю.

Я саркастически умыльнулся и спросил:

– Похоже, твой тесть думает сделать ноги? – Угадал. – И куда? Если это, конечно, не большой секрет.

– От тебя у меня секретов нет. У тестя есть небольшой домик в Крыму, наследство от родителей, вот он туда и переберется. Для поправки пошатнувшегося здоровья. Как видишь, все чин чинарем, комар носа не подточит. – Ладно. Я закрываю глаза и затыкаю уши. – Спасибо,

– Но если его имя всплывет в связи с чем-то более крупным, нежели то, что нам известно по имеющимся материалам, тогда я ничего не гарантирую. У меня просто не будет выбора.

– Даю слово, там все!

– Не петушись. Чужая душа – потемки. И не всегда желаемое стыкуется с действительным. Кстати, не забудь посоветовать тестю, чтобы он не раздавал свой новый адрес направо и налево.

– Он далеко не дурак, Серега. Все уже знают, что он уезжает в родные места, на Урал. Правда, он там жил всего семь лет, но врачи настоятельно советуют вернуться в те края, где родился, – это благотворно действует на организм…

Я здорово удивился такой предусмотрительности и сказал:

– Ну он у тебя и жох… Чувствуется старая закалка.

– Передать твои слова? Для него это будет лестно.

Я разозлился:

– Слушай, вали ты со своим родственничком, пока трамваи ходят! И вообще – не трави душу. Из-за твоих семейных перипетий я сегодня стал последним дерьмом.

– Прости, Серега…

– Да ладно, чего уж там… Может, когда и ты мне спину прикроешь.

– Клянусь матерью! – Другому бы не поверил, а с тобой у меня нет выбора.

Я уже вознамерился продолжить эту благодатную тему, чтобы взбодрить себя – разговор о тесте Баранкина поверг меня в черную меланхолию, – как зазвонил телефон.

– Тебя, – протянул мне трубку Баранкин. – Снова Сандульский.

– Меня нету!

– Я уже сказал, что ты на месте… – виновато пробормотал Славка.

– А, черт с ним, давай. Здорово! – рявкнул я в микрофонную чашечку. – Что это ты с утра пораньше названиваешь? – Сергей, нам нужно встретиться… Голос Сандульского дрожал и прерывался.

– Я, между прочим, на работе, и надо мною куча начальников, которые зорко бдят, чтобы я отрабатывал свой паек сполна, а не болтался хрен его знает где и с кем.

– Я тебя очень прошу!

В трубке раздались шорохи, скрип и хлюпающие звуки.

Он что, рыдает? – подумал я. На Жоржа это не похоже. При всем том, он всегда был гибким и скользким, как уж, и мог выкрутиться из любого положения.

– А по телефону мы не можем пообщаться? – Что ты, нет! Судя по всему, Сандульский был в панике.

– Это так важно?

– Чрезвычайно… я прошу тебя. Скорее… – Где и когда?

Жорж немного замялся, а потом сказал. Наверное, боялся, что нас подслушивают. – Договорились…

Я взглянул на свои наручные часы:

– Но я буду не раньше, чем через сорок… нет – пятьдесят минут. Годится? – Да. Я жду. Только ты обязательно приходи… – Кончай ныть! Я не попугай, чтобы повторять одно и то же по десять раз. Пока. – Что ему нужно? – с подозрением спросил Баранкин.

Он почему-то терпеть не мог Жоржа.

– Я должен помочь Сандульскому сделать кое-кому обрезание.

– Чего-о?!

– Того. Не знаю. Мне кажется, он уже в штаны наложил. А вот по какой причине – это вопрос.

– Смотри не попадись ему на крючок. Таких хитрецов, как он, поискать.

– Два раза за день на одни и те же грабли не наступаю, – парировал я, закрывая сейф на ключ. – Хватит того, что ты меня сегодня зажабрил…

Место встречи, нужно отдать должное Сандульскому, было подобрано по всем канонам шпионской науки – в запаснике краеведческого музея. Наверное, Жорж до сих пор был под впечатлением похождений мифического советского разведчика Штирлица в Берлине.

Хотя, нужно честно признаться, место и впрямь было клевым.

Во-первых, если кто и надумает за нами проследить, то замаскироваться в пустых залах мог разве что человек-невидимка.