Рыцарь жесткой рукой привел к повиновению жителей близлежащие деревень, хуторов и мыз[29], которые в этой глуши были безнаказанны и не подчинялись никому. Мало того, некоторые до сих пор поклонялись древним идолам и не знали истинной веры. Благодаря Ротгеру в монастырь каждую неделю начали приходить обозы с продуктами, и не было недостатка в рабочих руках. Мало того, с появлением в монастыре большого количества пленных схизматов, Алоизий наконец смог продолжить поиски состава «омолаживающего» эликсира.

Эликсир молодости был идеей фикс Алоизия. От посвященных более высокого ранга патер узнал, что он не выдумка, не миф, что эликсир существует, но пользовать его имеют право только Коллегия Святого Духа и восемь первых братьев ордена розенкрейцеров, которые живут очень долго, даже вечно, как гласят легенды. Однако Алоизий был неглупым, начитанным человеком и понимал, что в вечности жить можно, а вечно – нельзя. Но вот продлить свою жизнь, избавиться от болезней, – это вполне по силам человеку, хорошо подкованному в оккультных науках и алхимии.

И Алоизий с головой окунулся в алхимические опыты. (Занятия наукой братьями Крестовой Розы поощрялись руководством ордена). Нередко они заканчивались смертью подопытного, на котором патер пробовал свои снадобья, но что такое жизнь презренного хлопа, когда впереди великая цель?

Что касается брата Теофраста, то Алоизий его почти не видел. Закрывшись в лаборатории, Парацельс денно и нощно проводил какие-то манипуляции, нередко заканчивающиеся взрывами, словно алхимик изобретал новый состав пороха, хотя это было совсем не так.

В лабораторию не допускали никого, кроме глухонемого слуги брата Теофраста и рыцаря Ротгера. Однажды Алоизий рискнул зайти туда на свой страх и риск под покровом ночи, когда Парацельс спал, но едва он открыл дверь своим ключом, как раздался страшный рев и в камине вспыхнул адский огонь. Патер Алоизий никогда в своей жизни так не бегал, как в ту злопамятную ночь. У него будто выросли крылья, а ногами он только перебирал, едва касаясь ими земли. Больше Алоизий не делал попыток еще раз окунуться в тайну, которая теперь принадлежала высшему руководству ордена. А братство умело хранить свои секреты. Не в меру любопытным, в частности тем, кто пытался проникнуть в орден по заданию иезуитов, заливали в уши и горло расплавленный свинец.

Впрочем, по здравому размышлению, Алоизию не нужно было больше того, что он имел. (По крайней мере, пока не нужно; какой воин не мечтает быть полководцем?). Как и предрекал брат Ротгер, пользуясь вычислениями астрологов, приор скоропостижно скончался. Его болезнь была скоротечной и неизлечимой.

Спустя месяц после смерти старого приора прибыл гонец от епископа и привез Алоизию новое назначение. Так он стал настоятелем монастыря, что служило первой по-настоящему широкой ступенью в карьере священнослужителя католической церкви.

Конечно, гонец являлся не более чем фикцией, которую придумал Рогар. Нужно было соблюсти порядок и законность в преемственности, ведь посвященными были всего несколько монахов, а среди остальной братии могли находиться соглядатаи святого престола. Получив вожделенный чин, новоиспеченный приор с головой погрузился в работу. И раньше все хозяйские дела были в его ведении, но тогда он не имел решающего голоса. Теперь же Алоизий подчинялся только Ордену и самому господу богу.

Казалось, он даже стал выше ростом, а его тихий елейный голосок приобрел раскатистое громовое звучание, словно Алоизию добавили в горло голосовых связок, отвечающих за басистость.

Сегодня приор Алоизий осматривал замок, стараниями Ротгера и с помощью монахов превратившийся в достаточно мощный укрепленный пункт. Стены подремонтировали, валы подсыпали, двор расчистили, а в казармах сколотили нары, для которых монахи изготовили матрацы, набитые душистым сеном. Кроме того, привели в порядок караульное помещение, где сложили печь для обогрева, а на кухню подвели воду из источника. Этим занялся сам Парацельс, с большой неохотой оставивший на некоторое время свои опыты. Его очень заинтересовали свойства ключевой воды. Теперь по его заданию одна группа пленников роет рядом с источником глубокий колодец, а вторая работает в каменоломне, добывая булыжник, чтобы укрепить его стенки.

Рыцарь обычно ночевал в монастыре – он допоздна засиживался в обществе брата Теофраста. Ротгера замещал доверенный человек, его вассал по имени, мелкопоместный дворянчик. Он был худосочен, весь какой-то дерганный и очень жестокий. Его боялись, как огня, даже свои. Гуго нравилось мучить пленных; прежде, чем отправить схизмата к праотцам, он пытал несчастного огнем и сдирал с живого кожу. При этом помощник Ротгера хохотал, как сумасшедший. Сам рыцарь любил появляться в замке внезапно. Это было сродни чуду. Туповатые неграмотные кнехты едва не боготворили своего сеньора, обладающего такими нечеловеческими способностями. Ко всему прочему, Ротгер еще и напускал туману, намекая на некие сверхъестественные силы.

Но никаких чудес в этом не было. Просто Ротгер пользовался тайным подземным ходом, который пленные схизматы все-таки прорыли от монастыря к крепости. Алоизий наблюдал за тем, как Гуго, который снова остался за главного, притащил из подземной темницы странного на вид схизмата, раздетого до пояса. Он был молод и, судя по рельефным мышцам, очень силен. В мочку левого уха пленника была вдета большая серебряная серьга, на груди висел православный крест, а на бритой голове змеился длинный клок темных волос.

Что за диво? – думал Алоизий. Он впервые видел такого хлопа. Обычно разбойники и крестьяне носили бороды, и у всех были чуприны. Даже среди старцев Алоизий не встречал бритоголовых или лысых, только седых. А у этого были лишь небольшие юношеские усики, да какая-то странная прическа…

Пленника заковали в кандалы. Это была обычная практика. Схизматов держали в железе до тех пор, пока они не становились ручными и покорными. Потом кандалы снимали (они мешали в работе), но стоило кому-нибудь предпринять попытку бегства или проявить строптивость, как на пленника снова надевали цепи, и он уже таскал их на себе до конца своей никчемной жизни. А жизнь пленного схизмата обычно была коротка…

Тем временем Гуго с дьявольской улыбкой что-то приказал своим подчиненным, и один из них, рыжий здоровила по прозвищу Вепрь, вышел в образовавшийся круг, поигрывая мечом, который в его руке казался игрушечным. Кто-то из кнехтов бросил пленнику палку, и он приготовился защищаться, хотя Алоизий не представлял, как это возможно.

Схизмат неуловимо быстрым движением поднял свое «оружие» с земли и пробормотал «Собаки!». В его зеленых глазах бушевало неукротимое пламя. Придерживая левой рукой цепи, чтобы не мешали, он двинулся по кругу против часовой стрелки, не отрывая взгляд от рыжего кнехта, который обзывал его разными нехорошими словами.

Наконец Вепрь нанес несколько мощных ударов мечом. Защищаясь, пленник совершал немыслимые в его положении прыжки и уклоны; казалось, что тяжелые железные цепи были сделаны из дерева. Окружающие поединщиков кнехты гоготали и отпускали соленые шуточки в адрес Вепря, который никак не мог приноровиться к быстрому, как молния, схизмату. Не ожидавший подобного поворота событий Вепрь разозлился не на шутку. Он уже сражался как в настоящем бою, готовый в любой момент изрубить пленника на куски. Но горячность сыграла с ним плохую шутку.

Вепрь зазевался только на миг. Но и этого минимального отрезка времени оказалось достаточно для того, чтобы палка пленника с силой опустилась на его неприкрытую шлемом голову. Звук от удара был таким, словно кто-то треснул дубиной по пустому кувшину. Подпустив глаза под лоб, Вепрь грохнулся на землю, как подкошенный. От неожиданности все замерли, и в крепостном дворе воцарилась напряженная тишина. Нужно сказать, что палка не являлась простым куском дерева. Она была изготовлена из мореного дуба, отличающегося большой прочностью, и заменяла воинам мечи в тренировочных поединках. Алоизий тоже был поражен увиденным. Он не ожидал от пленника такой храбрости и прыти.