Открытие этих двух пещер в канун войны 1914 года было настоящей сенсацией.

После окончания войны поиски и раскопки возобновились. В 1922 году археологи Лемози′ и Дави′д открыли в Кабрере′ (департамент Ло) обширную, до того времени неизвестную пещеру, стены которой были обильно украшены изображениями мамонтов, лошадей, медведей, бизонов и северных оленей. Среди них — несколько силуэтов людей и множество рук, нарисованных черной и красной краской. В 1923 году автору этих строк посчастливилось открыть в департаменте Верхняя Гаронна пещеру, получившую название Монтеспан, а через десять лет — пещеру Лабасти′д в Верхних Пиренеях.[3]

В 1940 году трое подростков обнаружили в Монтиньяке-на-Везере (департамент Дордонь) всемирно известную ныне пещеру Ласко′. Большое количество рисунков и гравюр, украшающих стены этой пещеры, изумляют и восхищают археологов своей превосходной сохранностью и поразительной свежестью красок, не говоря уже о совершенстве выполнения. Вызывают удивление и размеры рисунков: изображенный на одной из стен бык имеет 5,4 метра в длину. Это самое крупное из известных в настоящее время наскальных изображений.

В той же пещере Ласко мы видим очень редкую для первобытного искусства композицию: битву человека с бизоном. Бизон с распороты брюхом мчится, низко нагнув голову и выставив рога, на человека, который падает навзничь, раскинув руки крестом.

Пещера Ласко необычайно богата произведениями древних художников. Это настоящий апофеоз доисторического искусства.

Пещера Лабо′м-Латро′н (департамент Гар) также была открыта подростками, учениками одного из местных коллежей, которые сумел проникнуть в неисследованные коридоры и галереи этой обширной пещеры. Силуэты животных, украшающие ее, выполнены весьма примитивным способом: первобытный художник, макая два или три пальца в красную глину, нарисовал ею на потолке пещеры слонов, носорогов, оленей и странное пресмыкающееся длиной в три метра.

Заканчивая свой далеко не полный и беглый обзор франко-испанских пещер с росписью, мы еще раз напоминаем, что единственной целью автора было рассказать в самых общих чертах о главнейших открытиях в этой области, расположив их в хронологическом порядке и показать, что Франция и Испания обладают самыми древними и самыми убедительными доказательствами артистичности первобытного человека на заре его существования.

В августе 1922 года, во время экспедиции по исследованию подземных пещер в Пиренеях, продолжавшейся несколько лет, поиски привели меня в деревню Монтеспан, расположенную на склоне крутого холма, увенчанного развалинами феодального замка.

Эти живописные развалины, вознесенные высоко над водами Гаронны, уже издали бросаются путешественнику в глаза. Исторические события, которые они приводят на память, тоже достаточно красочны и увлекательны. Знатная семья сеньоров Монтеспан, владевшая на протяжении нескольких веков окрестными землями, оставила яркий след в истории Франции благодаря супруге одного из именитых сеньор госпоже де Монтеспан, завладевшей сердцем короля-солнца Людовика XIV.

Неподалеку от замка находится вход в пещеру Монтеспан, где мне удалось сделать замечательное научное открытие.

Приехав в деревню Монтеспан и осмотрев развалины исторического замка, я поднялся на склон соседней горы, где открывался вход в пещеру, считавшуюся у местного населения неприступной.

У подножия этой горы я обнаружил расселину в скале, из которой, весело журча, выбегал ручей. Жители деревни уверяли меня, что, если лето выдалось сухое и жаркое, можно проникнуть через расселину в подземный коридор, идя вброд вверх по течению ручья. Однако через 60 метров каменный свод опускается до уровня воды в ручье, и пещера заканчивается непроходимым сифоном.

Так оно и оказалось на самом деле. Раздевшись и спрятав одежду в кустах, я проскользнул в входное отверстие, достаточно широкое, чтобы в него мог протиснуться взрослый человек, и очутился в горизонтальном подземном коридоре высотой в 2–3 метра и шириной от 3 до 4 метров. Держа в руке зажженную свечу, я побрел в глубь коридора, вверх по течению ручья, катившего свои холодные, прозрачные воды по глинисто-песчаному ложу.

Метров через сорок коридор свернул под прямым углом вправо, и свод, внезапно снизившись, заставил меня согнуться почти пополам. Пройдя еще метров двадцать в таком неудобном для ходьбы положении, по грудь в воде, я вынужден был остановиться: каменный свод передо мной уходил под воду.

Очутившись в этом малообнадеживающем тупике, я, вместо того чтобы повернуть вспять и поскорее выбраться на поверхность, принялся вспоминать свои предыдущие подземные экспедиции. Настойчивость и упорство, которые я всегда проявлял во время подземных исследований, не позволяли мне и на сей раз признать себя побежденным и удалиться. Стоя согнувшись в ледяной воде, я предался всякого рода размышлениям.

Геологическое строение пещеры подсказывало, что подземные воды промыли себе в известняковых породах горы ложе, по которому течет водный поток. Тесный коридор, в котором я находился, был устьем этого потока, его выходом на земную поверхность.

Однако геологам хорошо известно, что в конце ледниковой эпохи климат этих мест был очень холодным, но сухим и напоминал тот, который мы наблюдаем теперь в современной Лапландии. Следовательно, в начале четвертичного периода подземный поток должен был пересохнуть и исчезнуть на довольно длительное время, и глубокая, разветвленная пещера могла послужить приютом для какого-нибудь племени троглодитов, первобытных людей каменного века.

Перебрав в уме все эти предположения, на первый взгляд весьма туманные, но столь заманчивые для человека, занимающегося изучением доисторических эпох, я решил продолжить свой путь в недрах горы, вверх по течению не исследованного доселе подземного потока.

Стоя по плечи в ледяной воде и приготовившись нырнуть под затопленный свод, я, конечно, отдавал себе, ясный отчет в той смертельной опасности, которой подвергался, отваживаясь в одиночку на столь рискованный эксперимент.

Несколько мрачных гипотез рисовались моему воображению: каменистый коридор, заполненный по самые своды водой, мог тянуться так долго, что у меня не хватило бы дыхания на обратный путь; я мог удариться о каменную стену или попасть в углубление, не имеющее выхода; мог вынырнуть в воздушном кармане с отравленным воздухом; мог сорваться вместе с потоком в пропасть, запутаться в куче гниющего хвороста, принесенного подземными водами с поверхности, или завязнуть в жидкой глине…

Представив себе одну за другой эти ожидавшие меня малоутешительные перспективы, я все же отважился ринуться в неведомое, чтобы форсировать, если это только в моих силах, преграду, которую коварный союз воды и камня, казалось, делал непреодолимой.

Воткнув свечу в расселину каменной стены, под самым потолком, я набрал полную грудь воздуха, которого должно было хватить для двухминутного погружения (мой привычный, не раз проверенный на практике рекорд), и нырнул, вытянув вперед правую руку, а левой придерживаясь за нависший надо мной каменный свод и ощупывая пальцами все его изгибы и шероховатости, ибо я был слеп, и глаза мои, как у всякого слепого, находились на кончиках пальцев. К тому же мне надо было не только со всей возможной быстротой продвигаться вперед но и помнить об обратном пути. И вот в то время, как я продвигался таким образом ощупью под водой, вверх по ее течению, спеша пройти как можно дальше, голова моя вдруг вынырнула из воды, и я смог вздохнуть.

Где я нахожусь? Я не имел об этом ни малейшего представления: вокруг был кромешный мрак. Однако сомнений не было: я преодолел водный барьер. Немедленно повернувшись, я нырнул обратно, потому что самое опасное в таких обстоятельствах — это потерять направление. Возвратившись в устье сифона, где слабое пламя моей свечи по-прежнему отражалось в черной воде, я с торжеством взглянул на каменный свод, никем до того не форсированный, который только что открыл мне свою тайну. И, невзирая на ничтожный, чисто спортивный результат этой первой попытки, я уже предвкушал трудности и радости будущего исследования, мечтал, чтобы оно было долгим и плодотворным.