Г о р б у н о в. Всё?

Т у р о в ц е в. Да.

Г о р б у н о в (после паузы). Ну что же... Я это знал.

Т у р о в ц е в. Знали?

Г о р б у н о в. Знал.

Т у р о в ц е в. И не сказали?

Г о р б у н о в. Зачем? Я ждал, что вы мне сами об этом скажете.

Т у р о в ц е в. Вы думали, скажу?

Г о р б у н о в. Так мне думалось. Как раз недавно мы с Федором Михайловичем перекинулись: как, мол, скажет - не скажет? Решили - скажет. Парень молодой, хороший, способный. Так, Федя?

Ж д а н о в с к и й. Правильно.

Т у р о в ц е в (тихо). Спасибо.

Г о р б у н о в. Ну что ж - хорошо. Вопрос исчерпан. А в поход сходим вместе - совсем будет ладно. Ну, конечно, если...

Т у р о в ц е в. Что - если?

Г о р б у н о в. Ну, да мало ли что. До весны далеко. Могут быть всякие перемещения, назначения...

Т у р о в ц е в. Виктор Иванович! Как мне теперь загладить... нет, не загладить, а как мне исправить...

Г о р б у н о в. Не знаю. Дело ваше. В общем вопрос исчерпан. Мир. Как, коллегия?

Ж д а н о в с к и й. Быть по сему. А я с ним еще потом поговорю. Без свидетелей.

С т р о и т е л ь. Ладно. Быть по сему. Но смотри у меня, Митрий...

Г о р б у н о в. Мир. (Протягивает руку.) Кто там? Вы, Халецкий?

Х а л е ц к и й (вошел). Разрешите доложить, товарищ капитан-лейтенант. Прибыл командир дивизиона. Разрешите быть свободным?

Г о р б у н о в. Да.

Халецкий вышел.

С т р о и т е л ь (Ждановскому и Туровцеву). Пошли-ка, братцы, на сварку смотреть.

Выходят. Слышно, как они здороваются в передней с

входящим командиром дивизиона. Горбунов двинулся к

двери встретить Кондратьева.

К о н д р а т ь е в. Сюда, что ли? Вижу, вижу. (Вошел.) Здравствуй, командир. Все квартиры меняешь? (Подошел к окну.) Здорово разворотило. Ах, сволочи! (Прошелся по комнате, разглядывая стены, портреты, затем остановился перед Горбуновым.) Ну? Допрыгался?

Горбунов молчит.

(Опять заходил по комнате.) А все ваш роскошный характер. И в кого ты уродился такой леший? Нашел с кем связываться - с Селяниным. Самый кляузный мужик.

Г о р б у н о в. Ух, прохвост!

К о н д р а т ь е в. Вот потому-то мне и обидно. А ведь теперь дело поворачивается так, что прохвост-то - ты, а он - невинная жертва. Ну ладно. Хоть ты на меня и фыркаешь, а я тебе все-таки друг. Давай сюда документы.

Г о р б у н о в. Какие?

К о н д р а т ь е в. Ну, эти самые... насчет материалов. Сейчас свезу их Селянину. Он примет, оформит. Точка.

Г о р б у н о в. Что это он вдруг? Совесть зазрила?

К о н д р а т ь е в. Кой черт, совесть! Я его припугнул. Пришел ко мне жаловаться, а я и намекнул, что ему за это дело тоже может быть фитиль. Вы-то чего смотрели? И вообще говорю: не связывайтесь с Горбуновым, у него, знаете, поддержка есть, то да се. Навел туману. Так что он теперь и сам шуму не хочет. Боится чего-то. (Засмеялся.) Что смотришь? Кланяйся, благодари.

Г о р б у н о в. Погоди, я что-то не соображаю. Как же так? Ведь не это же главное?

К о н д р а т ь е в. А что?

Г о р б у н о в. Я его оскорбил.

К о н д р а т ь е в. Ты?

Г о р б у н о в. Я назвал его изменником и предателем.

К о н д р а т ь е в. Первый раз слышу. Мне Селянин ничего не сказал.

Г о р б у н о в. Не говорил? (Пауза.) Хорошо. Были свидетели. Они подтвердят, что я его оскорбил.

К о н д р а т ь е в. Опять не слава богу! Что ты на рожон лезешь, не понимаю. Оскорбил, оскорбил! А он не оскорбился! Что ты от него хочешь? На дуэль чтоб он тебя вызвал?

Г о р б у н о в. Дуэль? (Улыбнулся.) Ты, кажется, меня уже совсем за чудака считаешь. А все-таки жаль, что ничего вместо этого не выдумано.

К о н д р а т ь е в. Вот-вот. Поговори, поговори. Пофантазируй. Теорию какую-нибудь изобрази. Изложи литературно и подай. Самое время. Мало на тебя материала. Ты добавь.

Г о р б у н о в. А много?

К о н д р а т ь е в. Хватит. Теперь тебе всякое лыко в строку. Раз у вас такой характер, что любите людей задевать, так надо, чтоб вы сами были, как говорится, без сучка-задоринки. Вот теперь оступился - вся муть кверху.

Г о р б у н о в. Знаю, слышал. Семь смертных грехов. Завиральные идеи, критиканство, деморализация, дезориентация. Бытовое разложение. Был нынче у меня один ученый товарищ. Учинял допрос с пристрастием.

К о н д р а т ь е в. А ты и его обругал?

Г о р б у н о в. Обругал. Сначала держался, а как он начал про Катерину Ивановну расспрашивать - не стерпел.

К о н д р а т ь е в. Ну, а строго между нами - что там у вас?

Г о р б у н о в. Ты же все равно не поверишь.

К о н д р а т ь е в. Пожалуй, не поверю. А! Дело не мое! Ладно. Давай документы - это раз. А во-вторых, пиши мне рапорт.

Г о р б у н о в. О чем?

К о н д р а т ь е в. Кайся!

Г о р б у н о в. В чем?

К о н д р а т ь е в. В этом... ну, что допускал со своей стороны... Тебе видней. В чем находишь нужным. Может, тогда не снимут, обойдется как-нибудь. Ну по партийной линии, конечно, тебя будут драить. Где одно, там и другое.

Г о р б у н о в. Ну уж извините! Я уважаю партийное собрание и не желаю ломать перед ним комедию. Хорошенькая будет картинка: "Товарищи! Предоставим слово Горбунову. Покороче, товарищ Горбунов". Вылезает Витька Горбунов с постной рожей. "Товарищи, я допустил ошибку!" Голос с места (это ученый товарищ): "Грубую ошибку!" "Правильно, товарищи, мне сейчас вот здесь подсказывают - грубую ошибку. Я не хочу себя оправдывать...". Засим следуют оправдания. И честные люди, мои же товарищи коммунисты, сидящие на собрании, сразу увидят, что я вру, и будут меня презирать. И я первый не буду себя уважать. А не уважая себя, нельзя командовать кораблем. Нельзя.

К о н д р а т ь е в. Ну, а будешь упрямиться - снимут. Уж будто тебе не в чем покаяться. Безгрешных ангелов не бывает. Ладно. Подумай до завтра. А завтра в десять ноль-ноль быть у меня. Контр-адмирал вызывает.

Г о р б у н о в. Какой контр-адмирал?

К о н д р а т ь е в. Контр-адмирал Белобров. Обследует нашу бригаду. Грозный мужчина. Как начнет честить - держись. Так что - учти. Поосторожней с ним. Понял? Всё. У тебя есть что ко мне?

Г о р б у н о в. Есть. Я хочу, чтоб вернули на лодку пушку и приборы. И списанных бойцов. Пока я еще командир.

К о н д р а т ь е в. Опять за старое? Не знаю уж, кто ты такой, а вот я - ангел. Ангельское у меня терпение. И почему я такой хороший - сам понять не могу. Ведь по-настоящему за один твой доклад о нашем походе я с тебя должен голову снять... А с награждением теперь заглохло. Это неспроста.

Г о р б у н о в (улыбнулся). Ордена дает правительство. Ему видней.

К о н д р а т ь е в. Запомнил! Нет, ты объясни, почему я все это терплю?

Г о р б у н о в. Потому что я правду говорил.

К о н д р а т ь е в. Правду! Мало ли что правду! Просто я тебя люблю. Уж не знаю за что. Я человек простой, открытый... (Заметив прищуренный взгляд Горбунова, засмеялся.) Ну, ладно. На! (Протягивает руку.)

К а т я (вбежала, запыхавшись). Вы здесь? Живы? Боже, как я переволновалась.

К о н д р а т ь е в. Здравствуйте, Катерина Ивановна. И до свидания.

К а т я. До свидания.

Кондратьев выходит.

К а т я. Очень рада, что он ушел. Что с вами? Вы больны?

Г о р б у н о в. Не знаю. Может быть, немного простудился ночью...

К а т я. Так что же вы стоите здесь, на холоду? Подите сюда. (Дотрагивается до его лба.) Не могу понять. Жара как будто нет. А глаза нехорошие. Неприятности? (Пауза.) Терпеть не могу вашего Бориса Петровича.

Г о р б у н о в. За что вы его так невзлюбили?

К а т я. Оставьте, не смейте его защищать. И никакой он вам не друг. И вы сами на него сердитесь, но почему-то всегда защищаете.

Г о р б у н о в. Значит, друг, если сержусь. На чужих что проку сердиться?

К а т я. А на меня вы сердитесь когда-нибудь? Впрочем, можете не отвечать. Конечно, нет. Со мной вы всегда удивительно любезны. (Быстро обернулась.) Папа? Замерз?