Х а л е ц к и й (подошел). Товарищ командир корабля, разрешите? До подъема флага осталось пять минут.

Г о р б у н о в. Что-о? Что вам нужно, боцман?!

Х а л е ц к и й. Виноват... Докладываю, до подъема флага пять минут, товарищ капитан-лейтенант.

Г о р б у н о в. А! Извините. Хорошо. Да-да. Идите.

Халецкий уходит.

Я ее возненавидел. Страшно сознаваться - были у меня минуты, хотел, чтобы она умерла. Ненависть! Черта с два я тогда понимал, что это такое, если горькую обиду свою, злую ревность, боль сердца называл таким словом. А вот сейчас это все куда-то ушло, и я знаю одно: Лельку убили! Фашист, сволочь, убил мою Лельку! Он давно сгнил, но разве мне легче от этого, когда они ходят по нашей земле, душат мой город, а я торчу здесь в подворотне, на заднем дворе у помойной ямы... Что делать, механик?

Ж д а н о в с к и й. Ждать. Весной пойдем в море. Я живу только этим. У меня больше ничего нет. Жду и считаю дни.

Г о р б у н о в. Весной. Это далеко - весна.

Ж д а н о в с к и й. Не перегревайтесь вхолостую, командир.

Г о р б у н о в. А этот, этот, как его?.. Лелька говорит: "Передайте мужу..." Я знаю что. Она хотела сказать: пусть возьмет Вовку, воспитает его, чтобы он никогда не знал своего отца, труса, предателя... У таких не должно быть детей. Ведь он боялся меня! Спрашивал же я Лельку: "Ну, кто отец, скажи? Выходи за него, если любишь". Не сказала. А? Он боялся меня. Что делать, механик? Где найти его, чтоб взять за горло и сказать: отдай сына, гадина!

Ж д а н о в с к и й. Человек - не иголка. Найдем. Я найду.

Г о р б у н о в. Спасибо, друг. Помните, я спросил вас, откуда вы знаете мои мысли? Вы сказали: привычка. Нет, механик, это - дружба. Это не важно, что мы мало говорим, что за столько лет не сказали друг другу "ты". Сегодня мы выпьем с вами свои сто грамм на... есть такое слово... а черт с ним, просто выпьем, по-братски. Люди часто говорят много лишних слов, и за ними темно, а между нами их нет - и лучше. Ясно? Вот так, всё! Пошли.

Они проходят под аркой, подымаются по трапу. На

палубе лодки выстроена команда.

- На флаг - смирно!

Строй замер.

- Вольно!

В воздухе свистит снаряд. Разрыв далеко, где-то за

рекой. Второй - ближе. Резкие звонки боевой тревоги

на лодке.

Ю л и я  А н т о н о в н а (выбежала, смотрит на часы). Немецкая точность.

Т а м а р а (идет за ней; красивая женщина со злым и усталым лицом). Куда бросает?

Ю л и я  А н т о н о в н а. Близко. На Выборгскую.

Короткий свист и сильный разрыв. Арку заволокло дымом

и паром.

Н и к о л а й  Э р а с т о в и ч (выбегает). Тамара, идем в котельную. Ужасно! Вот ведь ставят к самому дому военные корабли!

Т а м а р а. Замолчи! Замолчи!

Граница и "доктор", тоже очень молодой, почти

мальчик, ведут под руки раненого лейтенанта Каюрова.

Ю л и я  А н т о н о в н а. Что случилось, доктор?

Д о к т о р. Минера - осколком.

Ю л и я  А н т о н о в н а. Несите ко мне. Николай Эрастович, вам ближе, принесите с поста носилки.

Н и к о л а й  Э р а с т о в и ч. Но почему именно я?

Т а м а р а. Ух! Ну и дрянь же ты, Колька! (Убежала.)

К а ю р о в (открыл глаза). Что? Почему? Кто это?

Д о к т о р. Минуточку. Сейчас носилки будут.

К а ю р о в. Нет, к чертям. Тащи меня обратно. На лодку тащи.

Д о к т о р. Нельзя.

К а ю р о в. А я говорю - на лодку! Граница! Выполняйте приказание.

Г о р б у н о в (подбежал). Куда? Василий Никитич, не дурить! Я вас прошу. Куда вы его тащите?

Г р а н и ц а. Приказано.

Г о р б у н о в. Отменяю. Выполнять приказания доктора.

К а ю р о в. Пробоина! Пробоина есть?..

Г о р б у н о в. Без вас заделают. Не шевелиться!

К а ю р о в. Есть. Командир... Я вернусь. Скоро. На мое место - никого. Я скоро... (Потерял сознание.)

Тамара и художник вносят носилки. Каюрова кладут на

них.

Х у д о ж н и к. Я полагаю - ко мне? У меня первый этаж. (Берется за ручки носилок.)

Ю л и я  А н т о н о в н а. Вам будет тяжело. Зачем? Есть молодые люди.

Х у д о ж н и к. Только, пожалуйста, без опеки...

Тамара и художник уносят носилки. Юлия Антоновна

следует за ними.

Т у л я к о в (подбежал). Товарищ капитан-лейтенант, вас помощник просит.

Г о р б у н о в. Сейчас иду. Туляков, как голова?

Т у л я к о в (отирая рукой окровавленный лоб). Все нормально. Разрешите идти?

Г о р б у н о в. Да. Так что же я... (Щелкает пальцами.) Мне тоже надо идти. Праздничек выдался, ч-черт... (Сдержался.) Эх, Граница, душа болит...

Г р а н и ц а. Товарищ командир, а вы же объясняли, что души вроде нет.

Г о р б у н о в. Чудак! Болит - значит, есть.

Конец первого действия

Действие второе

Картина вторая

Запущенная комната в квартире художника. Видно по

всему, что здесь долго никто не жил. Теперь ее

приводят в порядок. Вечер. Пылает камин. У огня, на

тахте, укрывшись с головой, спит строитель. Тут же

художник; он склонился над секретером и что-то пишет

при свете коптилки. Юлия Антоновна обметает пыль с

картин. Соловцов прилаживает светомаскировку. У

раскрытого рояля возятся Туляков и Граница. Граница с

гитарой.

Т у л я к о в (пробуя пальцем клавиши). Граница!

Г р а н и ц а. Есть.

Т у л я к о в. А ну дайте "ля". Отставить. Еще раз. Попротяжнее. (Строго.) Ля? Это точно - ля? (Пробует клавишу.) Нормально?

Г р а н и ц а. Точно.

Т у л я к о в. Куда это я тросик забельшил? Хороший такой был тросик, подходящий, в аккурат для басов... Товарищ художник! Не мешаем вам?

Х у д о ж н и к (поднял глаза). Простите?

Т у л я к о в. Не мешаем, говорю?

Х у д о ж н и к. Нет-нет. Напротив. Я устал от тишины. Еще недавно мне мог помешать самый невинный шорох, а теперь я рад, когда слышу шум и человеческие голоса. (Подходит к камину, греет руки.) Великолепная вещь огонь. Сегодня утром город был необыкновенно хорош. Какой-то совершенно новой красотой...

Ю л и я  А н т о н о в н а. Не знаю, где вы ухитрились увидеть эту самую красоту! Помните, Угловой дом напротив Спаса на Крови? Я сегодня проходила мимо. Страшно посмотреть!

Х у д о ж н и к. Не спорю, не спорю... И все-таки это только шрамы на теле бойца. Они только подчеркивают великолепную пластику его мышц. Пусть только станет немножко теплее на дворе, обязательно начну работать маслом.

Ю л и я  А н т о н о в н а. Ну, ну, не увлекайтесь. У вас все-таки слабые легкие...

Х у д о ж н и к. Чепуха... Я хочу вести жизнь, достойную человека. Я давно не жил так полно, как сейчас. Если придется умереть, я умру стоя.

С о л о в ц о в. Готово. (Закончив светомаскировку, хочет спрыгнуть и обрушивается вместе с подоконником.)

Ю л и я  А н т о н о в н а. Медведь! Ну, больно?

С о л о в ц о в. Обойдется. Домишко вовсе ветхий. Неужто такому человеку лучше квартиры не положено?

Х у д о ж н и к. Не знаю, как-то не приходило в голову. Я люблю этот дом. В нем искони жили художники. Здесь бывали Некрасов и Достоевский. Жил целую зиму Крамской. Уже в мое время захаживал Репин, бывал наездами Алексей Максимович, читал Блок. На этом рояле проигрывал отрывки из "Прометея" Скрябин...

Т у л я к о в (с уважением). Этакая сила! Граница! Полегче там, это вам не заклепки ставить.

Стук в дверь.

Х у д о ж н и к. Пожалуйста.

Н и к о л а й  Э р а с т о в и ч (с порога). Можно? Иван Константинович, я на одну минутку. (Вошел.) Добрый вечер. Простите, я не знал. Тогда, может быть, в другой раз?..

Ю л и я  А н т о н о в н а. Это он меня испугался. Идите уж, не трону!

Н и к о л а й  Э р а с т о в и ч. Заходите, Мариша.

Вошла здоровенная молодая женщина, в полушубке и

высоких сапогах.

Иван Константинович, я прошу вас подтвердить... Мне бы не хотелось, чтобы у товарищей, которые меня не знают, создалось впечатление, что я в какой-то мере лично заинтересован...