- А вот в том шкафу, - сказал заведующий музеем, - находится единственный во всем СССР, редчайший в своем роде экземпляр обывателя эпохи тысяча девятьсот пятого года.

- Восковая фигура или чучело? - деловито заинтересовался один из экскурсантов.

- Нет, дорогой товарищ, - с гордостью заметил заведующий, - нет. Это не восковая фигура и не чучело, а совершенно настоящий, подлинный, не тронутый молью и временем превосходный экземпляр обывателя эпохи тысяча девятьсот пятого года.

- Как же так? - хором спросили экскурсанты.

- А так. Единственный в мире случай летаргического сна. Чудо в духе Уэллса. Как впал человек в обморочное состояние двадцать лет тому назад, так до сих пор и не выпал из него.

- Не может этого быть!

- Вот вам и не может! Дело было так. Этого обывателя в тысяча девятьсот пятом году по ошибке задержали вместе с какими-то демонстрантами и отправили в участок. "Ты кто такой есть?" - спросил его дежурный околоточный. "Я-с, ваше благородие, чиновник двенадцатого класса, и ничего такого-с". - "Ой, врешь! А почему у тебя в глазах вроде как бы освободительное движение? Молчать! К какой партии принадлежишь?" Да как стукнет кулаком. Тут обыватель и впал в глубочайший обморок, который впоследствии перешел в летаргический сон. В свое время об этом даже в газетах заграничных писали. Лучшие врачи ничего не могли поделать. А один видный профессор так прямо и заявил: "Теперь субъект выйдет из своего летаргического сна не раньше, чем лет через двадцать". Вот ведь какая штука, дорогие товарищи!

- И что ж он, действительно хорошо сохранился? Ах, как интересно и поучительно посмотреть!

- А вот вы его сейчас увидите. Такой, понимаете, забавный экземпляр! Слов нет. Зонтик, галоши, серебряные часы - все честь честью. Замечательный образчик обывателя. Пальчики оближете. Прошу убедиться.

С этими словами заведующий открыл шкаф - и вдруг в ужасе отскочил назад.

Шкаф был пуст.

- Исчез! - воскликнул с тоской заведующий.

- Сперли, наверное, - выразили предположение экскурсанты. - Досадный факт.

- Не может быть, чтобы сперли! Кресты с могил действительно прут. Бывает. А до покойничков еще не доходило.

- Но что же? Что? Не ушел же он сам?

- Позвольте, товарищи! Ведь как раз прошло двадцать лет. Может быть, он проснулся и того...

- И очень даже просто.

- В таком случае, - завопил заведующий, - его надо спешно отыскать! А то он еще, чего доброго, под автобус попадет. Я же за него несу ответственность. Как это швейцар недоглядел? Извините, товарищи! Бегу, бегу!

Очнувшись от летаргического сна, обыватель прежде всего потрогал ноги не пропали ли галоши, затем пощупал зонтик, высморкался, осторожно вышел из шкафа и беспрепятственно очутился на улице.

- Домой! Как можно скорее домой! - пробормотал он. - Боже, что подумает жена! Что скажет столоначальник! Ночевать в участке - какой стыд! Извозчик, Третья Мещанская!

- Два рублика.

- Да ты что, братец, белены объелся! Четвертак!

- Сам белены объелся! Тоже ездок нашелся!

- Скотина! Он еще грубит! А в участок хочешь?

- Ты меня еще городовым постращай!

- Ах ты, к-каналья! Над властями издеваешься? Устои подрываешь? Погоди, голубчик, вот я сейчас запишу твой номер! Го-ро-до-вой!!

- Ишь ты! - с уважением воскликнул извозчик. - И где это только люди насобачились добывать в воскресенье горькую? Ума не приложу! И, между прочим, не менее двух бутылок, ежели на ногах держится, а кричит: "Городовой!"

Обыватель тщательно записал номер дерзкого извозчика и пошел пешком.

- Товарищ, скажите, как тут пройти на Дмитровку? - спросил у обывателя встречный юноша.

- Что-с? - завизжал обыватель. - За кого вы меня принимаете? Вы, кажется, думаете, что я из освободителей? Не товарищ я!

- Ну, гражданин. Извиняюсь!

- Не гражданин я.

- А кто же вы такой?

- Я - чиновник двенадцатого класса и кавалер ордена святыя Анны третьей степени. А ежели меня по ошибке задержали вместе с революционерами, то это, молодой человек, еще ничего не доказывает...

Юноша пристально всмотрелся в глаза обывателя и опасливо отошел в сторону.

- Вот ведь какая неприятность! - пробормотал обыватель. - Уже на улицах стали называть товарищем! Дойдет еще до столоначальника, чего доброго. Как пить дать выгонят со службы! Надо что-нибудь предпринять такое...

Обыватель поглубже засунул руки в карманы и запел "Боже, царя храни".

- Эй, газетчик! Дай-ка мне, милый, два номерочка "Русского знамени".

- Чего-с?

- "Знамени", говорю, "Русского" дай мне два номерочка. Или даже лучше три.

- Нету такой газеты.

- Нету? Ну, дай "Новое время".

- Нету такой газеты.

- А что же есть?

- "Рабочая газета", "Правда", "Красная звезда".

- Ах ты, нахальный мальчишка! Устои подрываешь? Нелегальщиной торгуешь? А вот я тебя, негодяя, в участок сведу!

- Не имеете права! Я налог плачу.

- Ла-а-адно! Я тебе покажу налог!

Обыватель тщательно записал приметы и номер крамольного газетчика и, нудно скрипя галошами, пошел дальше.

Над фасадом большого дома обыватель прочел надпись: "Московский Комитет Всесоюзной Коммунистической партии".

- Тэк-с! Приятно. На глазах у всех, так сказать, подрывают устои. Так и запишем. И улочку запишем. И номерок запишем. Все запишем.

Обыватель внес необходимую запись в памятную книжку и пошел дальше.

- Товарищ, разрешите прикурить? - остановил обывателя толстый гражданин в бобровой шубе.

У обывателя екнуло сердце и подкосились ноги.

- Хи-хи... Не извольте сомневаться. Никак нет. Никакого причастия к нелегальным подпольным организациям, революционным кружкам и политическим группировкам не имею-с и не являюсь, так сказать, "товарищем", а ежели ночевал в участке, то, поверьте, ваш... превосхо... дительство... роковое недоразумение... несчастное стечение обстоятельств... Ва... ва... ва...

Гражданин в шубе в ужасе шарахнулся в сторону.

Исколесив всю Москву и уже окончательно отчаявшись в успехе поисков, заведующий музеем поздно вечером наконец, к великой своей радости, нашел исчезнувший экземпляр обывателя.

Экземпляр стоял посередине Театральной площади на коленях и, рыдая, говорил:

- Как честный человек... Роковое недоразумение... Чиновник двенадцатого класса и никакого причастия не имею... А ежели ночевал в участке, то, видит бог, по ошибке... Боже, царя храни!.. А что касается извозчика номер сорок девять тысяч двадцать один и газетчика номер двенадцать (блондин, четырнадцать лет, глаза голубые, особых примет не имеется), то могу подтвердить, что они есть замешанные в движении, особенно газетчик, который продает подпольную нелегальщину... Опять же могу указать адрес Московского Комитета Коммунистической партии... А ежели ночевал в участке, то...

Многие прохожие останавливались и давали ему копейку.

Две недели бился заведующий музеем, растолковывая обывателю сущность событий и перемен, случившихся за последние двадцать лет.

В начале третьей недели обыватель уразумел.

В конце третьей недели обыватель поступил в трест.

А в начале четвертой как-то вскользь, во время обеденного перерыва, сказал сослуживцам:

- Тысяча девятьсот пятый год? Как же, как же! Помню. Даже, можно сказать, лично участвовал в борьбе с самодержавием. Сидел, знаете, даже. За участие в демонстрации... Были дела! Ну да о чем толковать! Мы старые общественники-революционеры. И вообще, вихри враждебные веют над нами...

Говорят, что один раз он не без успеха выступал даже на вечере воспоминаний о 1905 годе.

Но это недостоверно.

Все же остальное - факт.

1926