Если бы не эта встреча, он, возможно, сохранил в памяти нечто светлое. Теперь же, зная, какой она стала, он уже не мог вспомнить той давней девочки, своей мальчишеской любви. Но ведь не все хрупкие создания теряют с возрастом душу. Ведь сохранила же Дьела! Откуда она взялась? Из какого материала она? Разве не из той же самой плоти, что и другие? Что так влечет его к ней? Нет, разумеется, он ни за что, никогда, ни словом, ни намеком не выдаст своего чувства. Да его чувство вовсе и не требует близости. Будь он художником или скульптором, так именно с нее он писал бы святую мадонну.

Она ведь и похожа на одну из мадонн. Поразительно, почему он не вспомнил этого раньше? Скульптура установлена на самой верхней площадке, у основания шпиля. Снизу ее невозможно рассмотреть даже в сильный бинокль: на нее постоянно ложится тень либо от химер, украшающих скaт кровли, либо от соседних колонн, обрамляющих площадку. Хорошо освещена она бывает только на рассвете.

Илоун пробирался между рядами неподвижных каменных скамей. Они сохранились только в восточном приделе. Когда-то точно такие были установлены всюду. Позднее их заменили где стульями, а где и креслами. Лишь в мраморных плитах, устилающих лол, можно еще обнаружить осхатки гранитных ножек.

Перед ним возникла фигура человека, внезапно, точно призрак. Ивоун не испугался, даже не вздрогнул: по силуэту он мгновенно узнал Щекота.

- Это ты, старик?

Называя его стариком, Щекот вовсе не видел в этом слове ничего обидного, может быть, приравнивал его к слову дедушка на языке южан.

- Да, это я, - на языке Щекота, ответил Ивоун.

Тот с радостью перешел на родное наречие.

- Я давно поджидаю тебя, дедушка.

Выходит, Ивоун не ошибся. Правда, он не совсем годился Щекоту в деды. Не хватало каких-нибудь пяти-шести лет.

- Эта икона в самом деле стоит двести пятьдесят лепт? Лишь теперь Ивоун разглядел в руках Щекота темную доску.

- Я же говорил.

- Я верю тебе. Но дадут ли за нее такие деньги теперь? Я хочу уйти отсюда. Один. Другие не решаются. Ночью, когда затихнет. Вернусь к себе в горы. У меня нет денег даже на билет.

Вот оно что. Ивоуну захотелось помочь парню.

- За нее дадут больше. Заплатят целую тысячу. Если будут знать наверняка, что она из храма. Месяц назад за нее не дали бы даже своей цены, а теперь все изменилось. За нее дадут больше тысячи. Нужно только доказать, что она взята из храма. Ведь таких копий десятки. Их не отличишь одну от другой... Вот что,-пришло в голову Ивоуну, - я черкну записку к знакомому антиквару. А на копии распишусь на обороте. Он мою руку знает и поверит. Он заплатит тебе тысячу лепт.

- А в полицию не звякнет?

- Нет. Он не из таких.

- Ну и славно.

- Но разве возможно пробраться через автомобильные горы?

- Я в горах родился, - усмехнулся Щекот.

- Думаешь успеть за одну ночь?

- Мне нужна только вода и пища.

Ивоун показал Щекоту, где взять флягу и котомку.

Их было множество, самых различных, оставленных паломниками. Время от времени их выбрасывали, но вскоре они опять накапливались. Щекоту было из чего выбрать.

Итак, на одного человека убавится. Хорошо, если бы остальных вытащили на вертолете. Неужели там, наверху, ничего не захотят сделать, чтобы спасти их? Ведь они сойдут с ума, когда поймут, что им не выбраться. Идти, как Щекот, через горы автомобильного лома... Нет. На это способен один Щекот, выросший в горах, по-звериному ловкий и сильный. Жители гор пока еще не окончательно потеряли связь с природой. Возможно, Щекот ездил даже верхом на лошади. Там сохранились несколько табунов. Лошадей держат специально для кинофильмов, и местные парни до сих пор не позабыли искусство верховой езды.

"Дай бог ему удачи, - подумал Ивоун, прислушиваясь к отдаленным шагам Щекота. - Хоть бы завтра выдалась лунная ночь".

Глава шестая

Рассвет кроваво брызнул сквозь алый плащ Спасителя

на северо-восточном витраже центрального купола. Ивоун впервые видел этот витраж, озаренный солнцем. Прежде Ивоун никогда не появлялся в храме в столь ранний чае. Он привык к тусклым краскам изображения. А смотреть витраж надо на восходе. Видимо, и в этом была своя cимволика. Ивоун всегда приходил в восторг, когда открывал что-то новое, еще неизвестное. Храм для него был вселенной, такой же загадочной и неизученной, как космос. Ивоун пожалел, что никогда уже не добавит в свою книгу ни одной новой страницы. Его открытие останется в дневаике.

Утром он пробудился с радостным чувством. Что-то хорошее сулил ему сегодняшний день. Что именно? Он помнит, что, засыпая, почти с вожделением думал о предстоящем дне. Да, вспомнил. Он намеревался взобраться на верхнюю площадку к основанию главного шпиля, туда, где изваяна мадонна, похожая на Дьелу.

Все остальные еще спали. В соборе не слышалось шороха чьих-либо шагов. В вышине еле уловимо вибрировали трубы органа, их почти неслышимое пение растворялось в царственной тишине.

Увы, тишина стояла недолго. Точно взрыв бомб, прогромыхал в отдалении первый удар. И сразу загрохотало со всех сторон. Этот грохот сделался уже привычным. Ивоун пожалел, что не проснулся раньше. Наверх следовало подняться до рассвета и побыть там наедине с изваянием в полной тишине.

Он шел по винтовой лестнице. Здесь пахло своей особенной каменной сыростью и тленом. Воздух проникал в редкие узкие бойницы. Сейчас в них видны были городские улиы, еще не полностью заваленные автомобилями. Большая часть зданий пока что возвышалась над горами железного лома.

На площадке первого яруса он остановился перевести дух. До самого верха путь еще долог. Редко кто даже из колодых способен подняться по винтовой лестнице без отдыха. Ивоун не был молодым, зато у него многолетняя привычка взбираться по этим ступеням.

Он одолел уже половину пути к второму ярусу, когда снизу донеслись голоса. Слов не мог разобрать, лишь узнал голос Пловы.

Ивоун ненадолго задержался возле бойницы. Прямо перед ним виднелась одна из восьми гор автомобильного лома. Автомобили сыпались сейчас беспрерывно. Вряд ли Ахаз успевает считать свои копейки. Ивоун на глаз пытался определить, что в старой Пиране уже захоронено пол автомобилями. В одном месте из-под слоя битого лома там и сям выглядывали ветви. То был старинный королевский парк. Листва уже побурела, и сейчас трудно сказать отчего: то ли оттого, что поломало ветви, то ли просто пришло время. Как-никак была поздняя осень. Может быть, кое-где есть еще и живые ветви. Только уж ни одна из них никогда больше не зазеленеет. К весне их погребет свалка.

Ивоун опять услышал голос Пловы, на этот раз близко.

- Поторапливайся, старичок.

- Ноги окостенели, - плачущим голосом пожаловался Ахаз.

- Летчик не станет ждать. Нужно успеть. Ты давай-ка пиши чек. Я поднимусь раньше и покажу ему. Когда он увидит чек, он еще покружится, подождет.

На некоторое время голоса стихли. Лишь спустя минуту:

- Не жилься - пиши, пиши, - настаивала Плова. - Надо же когда-то начинать тратить свой миллион. Число и подпись, - подсказала она. - Теперь отдай мне. Да отпусти ты, а то порвем.

- Плова, куда же ты? Я не поспеваю, - взмолился Ахаз.

- Захочешь, так поспеешь.

- Я задохнусь.

Но Плова не оборачивалась.

Ее шаги приближались к Ивоуну. На миг в глазах Пловы сверкнул испуг. Но, увидев, что Ивоун и не намеревается мешать ей - посторонился, пропуская ее, - она молча прошмыгнула мимо. Сверху крикнула еще раз:

- Нажимай, старичок! Ждать никто не будет.

Ивоун вспомнил вчерашний разговор, подслушанный невзначай. Значит, Плова добилась своего, Брил помог ей связаться с вертолетчиком, и они сторговались. Если так, вертолет вот-вот должен появиться. Ивоун ускорил шаги. Внизу сопел Ахаз и изредка взывал:

- Плова! Плова!

Но та уже и не слышала его.

Ивоун из жалости хотел помочь старику, но скоро убедился, что толку от этого не будет. Вдвоем на винтовой лестнице поместиться невозможно.