- Как жаль все-таки, что мы еще не на том свете, - сказала Дьела.

* * *

Теперь, если бы кто случайно попал в храм, он не вдруг понял бы, где очутился. Долго нужно было приглядываться, чтобы в этом хаосе рассмотреть своды и стены собора.

В оконных нишах там и сям позаклинивало автомобили, а кое-где разбитые машины свешивались вниз почти целиком. На полу повсюду навалены кучи хлама: искореженные части машин, мятые канистры, проношенные рваныа баллоны и прочая дребедень, побросанная владельцами. Повсюду раскидано битое стекло и щепа оконных переплетов. Скамьи опрокинуты. Лишь центральный проход остался меньше захламленным: сюда долетали лишь отдельные осколки разноцветных стекол да закатились два-три баллона.

Десятка два битых и давленных автомобилей вторглись в пределы собора со стороны гигантского пролома в северной стене. Да и сама бетонная опора, отрезавшая часть свода и снесшая десяток мраморных колонн, была неуместна в храме. Свечей больше не зажигали, но увиденная безобразная картина врезалась в сознание Ивоуна.

Все переселились в подвальные кельи и редко когда поднимались наверх.

Кроме Ивоуна и Дьелы.

Они сделали даже попытку направить орган. Пробрались внутрь.

Дьела, хорошо помнившая, какие лады больше расстроены, подсказывала Ивоуну. Он хоть никогда и не занимался настройкой, но в свое время описывал орган как произведение искусства и немало времени провел, ползая внутри. Поэтому сейчас, хоть и с трудом, но мог разобраться, какие тяжи от каких клавиш к каким трубам вели.

Увы, падавшие автомобили не пощадили инструмента: железные болты и тяжелые гаечные ключи залетали в нежные трубы, рвали деревянные тяжи. А в одном месте по органным трубам, должно быть, шоркнуло бортом залетевшего автомобиля и напрочь снесло несколько труб.

Починить орган было невозможно.

Видимо, наверху прошел ливень. Целые сутки журчали потоки воды, грязной, мутной, пахнущей битумом. Ивоуи шел по храму, прислушиваясь к плеску водяных струй.

Под ногами текли ручьи.

Внезапная мысль озарила его. Взволнованный, он начал руками шарить по каменному полу, отыскивая направление стока. Дождевая вода устремлялась в сторону западного портала. Туда они почти не заглядывали: там помещался один из подземных алтарей и были склады церковной утвари, большей частью пришедшей в негодность. Там же были похоронены Ахаз и Урия.

Поток воды с шумом катился по мраморным ступеням. Ивоуну приходилось соблюдать осторожность, чтобы не поскользнуться. Потом он пробирался вдоль извилистого коридора. Вода здесь уже бурлила, и напор был таким, что Ивоун едва держался на ногах. Коридор круто повернул, наклон стал сильнее. Под ногами было скользкое каменное ложе, вылизанное водой. Ивоуну пришлось схватиться за выступ стены, иначе его могло утащить в глубь подземелья. Оттуда несло сыростью и холодом. Где-то чуть впереди, шагах в десяти от него, методично повторялся один и тот же стук. Что-то массивное стучало по железу.

Ивоун догадался, что там решетка, отделяющая подвалы храма от городской канализации. Видимо, потоком воды туда унесло ящик или чурку настолько большую, что она застряла возле решетки. Бурный поток постоянно долбит ею по железным брусьям.

Это могло быть спасением. Странно, что никому из них раньше не пришло в голову искать ход в канализационную сеть.

* * *

Ивоун и Сколт вдвоем разведали, можно ли выбраться за решетку. В факельном свете прежде всего различили предмет, колотивший в железные брусья. Этс оказался пустой гроб. Сейчас, когда вода схлынула, он лежал, привалившись одним боком к решетке. Трудно теперь сказать, был ли это один из двух гробов, в которые положили Ахаза и Урию.

К счастью, решетка не могла препятствовать. Из стены, в которую она была замурована, видимо, еще в давнюю пору вывалился огромный блок. В этом месте легко пролезть даже и грузному человеку.

Начали собираться в поход.

Сколта заботило, хватит ли им -светильников. А то, что им предстоял нелегкий долгий путь, было ясно. Плана канализации у них не было, продвигаться придется наугад.

Когда все были готовы, Ивоун в последний момент объявил о своем решении остаться в храме.

- Наверху мне нечего делать.

Никто не пытался отговаривать его, все понимали, что это не минутный каприз, а обдуманное решение.

Выступать наметили утром, хорошенько выспавшись.

После ужина Брил и Плова поднялись наверх в храм.

Ивоун слышал, как они разговаривали. Потом затрещал моторчик, и слышно стало, как он передвигался по храму. Ездить можно было только по центральному проходу между скамьями, боковые нефы сплошь захламлены. Кончилось это развлечение тем, что Брил врезался в колонну, разбил коляску и едва не покалечился сам.

После завтрака навьючили на себя тяжеленные котомки. Факелы пока не зажигали. Решили зажечь только возле решетки. Начали прощаться с Ивоуном.

Последней его обняла Дьела. Он ощутил ее губы, теплые, сухие губы. То был поцелуй, о котором он столько мечтал. Ивоун молча припал к ее рукам.

- Берегите их. Они еще пригодятся там, наверху.

- Едва ли. Вы слышали: ведь и все другие старые города тоже превратят скоро в автомобильные свалки.

- Господи, не дай им заплутаться в потемках. Выведи их на верную дорогу. Пособи им, помоги выбраться.

Голос Ивоуна дрожал и сбивался, рыдания сами собой содрогали его грудь.

- Господи, пощади их, не дай им сбиться с пути.

Больше Ивоуну не о чем было просить. В древнем храме отзвучала последняя молитва.

Я перелистнул последнюю страницу. Старинный храм, погребенный под автомобилями, продолжал грезиться мне.

Я представлял его похожим на соборы средневековой Европы. Это ощущение не покидало меня все время, пока я читал.

"Небыль!" - сказал я.

Ни на Земтере, ни где бы то ни было у черта на куличках ничего подобного не могло произойти. Зачем Итголу вздумалось дурачить меня? Ведь он аттестовал повесть как историческую. Хотелось встретиться с ним и высказать ему все это, возможно, не в лестной для него форме. Не знаю, почему вдруг на меня напал такой стих. Я находился в состоянии какой-то беспричинной раздражительности.

Однако Итгол не появлялся, и яд, который копился во мне, перегорел. Я понял, что моя раздражительность вовсе не была беспричинной. В том-то и заковыка, что чудовищная, нелепая картина, изображенная в только что прочитанной книжке, вовсе не столь неправдоподобна, как бы мне этого хотелось. Нечто похожее могло случиться и у нас.

Человеку, живущему на Земле во второй половине двадцатого века, не сложно представить себе города и страны, в которых он никогда не бывал - в каждой квартире телевизор. Помню, у меня всегда вызывало досаду, сколь жалкими, игрушечно-декоративными выглядят старинные соборы и средневековые замки в окружении безликих нагромождений из стекла и бетона. Современные здания, не способные состязаться в красоте, подавляют древние постройки своими размерами. Улочки и скверы близ старых соборов всегда бывают запружены стадами автомобилей. А при тех устрашающих темпах производства, какие теперь достигнуты, и ненасытности потребления...

Одним словом, мне уже не хотелось спорить с Итголом, корить его в обмане. Может быть, он и не дурачил меня.

...Вдруг я поймал себя на том, что чувствами никак нe могу оторваться от Земли, мыслю и вижу только как землянин из второй половины двадцатого века.

Но ведь я и на самом деле землянин!

Временами меня охватывали приступы отчаяния. Хотелось ломать и крушить все вокруг. Но это состояние буйства я переживал только в воображении. Мой рассудок слишком рационалистичен; я никогда не мог целиком отдаться во власть чувств. Мне пришло на ум, что это качество родкит меня с римлянином из эпохи позднего императорского Рима. А от этой несуразной мысли протянулась ниточка к другой: в нашей земной истории уже была аналогия происшедшему на Земтере.

Нет, сходство было не в уровне техники и не в размахе производства. Оно выражалось в отношении людей к прошлой культуре. В ту пору греческие и римские храмы обращались в руины вовсе не потому, что пришли в негодность, а потому, что стали не нужны людям новой цивилизации, которая тогда едва лишь зарождалась, А спустя почти десять веков из-под праха и мусора начали извлекать погребенные богатства, поражаясь красоте и совершенству творений античных мастеров. То время - время раскопок и открытий - назвали эпохой Возрождения.