После этого сообщения Вадик выудил из бездонного кармана большое яблоко и сжевал его.

- Яблоки для здоровья - первое дело! Пять килограммов в сутки. К этому - стакан нарзану. До ста лет доживешь.

Я не понимал ни слова, а только с ужасом смотрел, как челюсти акробата с хрустом перемалывают пищу.

Тырков по-хозяйски рылся в буфете и зачем-то считал стаканы и вилки. Я ждал, чем все кончится. Он долго гремел кастрюлями на кухне, включал и выключал воду, наконец занялся телефоном.

- Вадим, что ты делаешь? - слабо спросил я, когда Тырков начал рвать провод могучими руками.

- Не боись, боярин. Ремонт за мой счет. Дела у нас, сам понимаешь, секретные. Государственные, можно сказать, дела. Дай-ка ножницы, руками несподручно.

Разделавшись с телефоном, Валик застегнул на мне пальто, сунул в руку трешку и велел:

- Дуй в булочную. Купишь чаю и сахару. И диетический хлебец для лилипута.

- К-какого лилипута?

- Для нашего лилипута, для Женьки. У него желудок слабый, сам знаешь.

Он вытолкнул меня на площадку и закрыл дверь. Конечно, я никуда не потел, остался стоять в подъезде под лестницей. Почему, не знаю. Стоял так минут сорок, а мимо один за другим проходили знакомые люди: Гинтаревич, супруги Петровы, Сурен Гарун с Люськой, Шаранский, Пашка Сидоров, закутанный в енотовую шубку лилипут Женя Савельев. Наконец, кашляя, шаркая и пыхтя, по лестнице взобрался сам Николай Иванович, комендант цирка, "серый кардинал", как его называли. Последнее видение несказанно удивило меня - Николай Иванович появлялся на посиделках артистов в экстраординарных случаях. "Да и посиделки ли это? - засомневался я. - Нет, здесь что-то другое. Похоже на собрание". Одолжив у соседей чай и сахар, я тихо вошел в квартиру.

Из комнаты доносилось звонкое верещание лилипута. По-видимому, это была уже середина речи.

- ...Не согласен. Решение мы вынесли правильное. Мудрое решение. Есть в нем некая аура. И, несмотря на весь сюрреалистический нонсенс сложившейся ситуации, я предлагаю как наиболее оптимальную кандидатуру именно Похвиснева и никого другого.

С кульками в руках я вошел в комнату. Собрание замерло, странно, оценивающе меряя меня взглядами.

- Вот и чаек пришел! - потер руки Тырков. - Чайничек я уже поставил. Иди заваривай.

- Могу узнать, что здесь происходит? - поинтересовался я. - Заседание месткома, что ли? Или заговор?

- Серьезность вопроса исключает краткость ответа, - объяснил Женя.

- А-а, - кивнул я. - Умно.

- Всякое шутовство, - погрозил пальчиком лилипут, - совершенно неуместно в сложившейся беспрецедентной ситуации. Уж вам, Сергей Васильевич, как никому другому, следовало бы знать, что покойник сейчас лежит в морге, но в любую минуту положение это может измениться.

Собрание зашевелилось, как многоголовая гидра, издало взволнованные звуки, из которых выделялся страстный дискант Вадика Тыркова:

- Только бы не кремировали, господи! Тогда все пропало! И Рим, и новая квартира, и путевка в санаторию высшей категории!

Я очутился в самом центре кворума. В руки мне дали бумагу следующего содержания:

В "ОВУХ" (Организация по учету, хранению

и ведению "Дел". Аппарат Судьбы.)

тов. Безбородову

от покойного О.П.Щурова

ЗОЯВЛЕНИЕ.

Ввиду того, что я, ныне уже покойный Щуров О.П., проявил в своей жизни многие заслуги: в административной, личной и интиликтуальной ипостасях, покорнейше прошу рассмотреть наличие возможности передачи моей душе нового подходящего тела для продления моего существования в материальном мире, который первичен с точки зрения официальной идеологии. Моей нижайшей просьбе прошу не отказать.

О.П.Щуров.

- "Заявление" пишется через "а", - заметил я. - А "интеллектуальный" через "е" и с двумя "л".

Очевидно было, что Щуров перед смертью спятил. Но причем тут Безбородов и мой "ОВУХ"? И зачем он звонил мне ночью?

Из бессвязных реплик собрания удалось составить приблизительную картину происшедшего. После моего вчерашнего провала Щуров задержался в цирке до поздней ночи - дел было невпроворот. Уборщица мыла пол в коридоре, когда из дальней гримуборной вдруг вышел Осип Петрович в пальто, шляпе, с портфелем. Уборщица поклонилась ему, он милостиво ответствовал: "Доброй вам ночи, старушка". После этого Щуров проследовал в свой кабинет и закрыл дверь. Уборщица старательно драила коридор и вдруг заметила в гримуборной свет. Зайдя туда, она увидела труп все того же Осипа Петровича! Душа, видимо, отделилась от тела, надела его пальто, шляпу, взяла портфель и в таком виде покинула здание, растворившись в эфире. Тело же, по заключению медиков, скончалось от инфаркта. Весь этот рассказ можно было бы принять за бред подвыпившей старушки-уборщицы, но наутро на столе в кабинете директора вместе с приказом о включении моего номера в гастрольную программу лежало заявление на имя Безбородова.

- Научные законы отрицают существование души отдельно от тела, сказал я, зная, что очень разозлю этим коллектив.

Так и случилось. Заговорили все разом, гневно, пылко, вывалили целый ушат сведений: о филиппинских хилерах, о зомби, о летающих тарелках, о вещих снах, о цыганских гаданиях, с беспроигрышных картах, которыми можно сорвать любой банк. Старый Гинтаревич поведал невнятную историю о некой графине Буристон, которая в 1909 году умерла, а буквально на днях воплотилась в образ чемпионки по теннису, победительницы Уимблдонского турнира. Заключил весь этот сумбур крик Жени Савельева:

- А я лично всегда верил в бессмертие души! И я не боюсь сказать это даже при нашем дорогом Николае Ивановиче! Слышите, Николай Иванович! Это говорю вам я, Е.Савельев, - душа бессмертна!!!

Все посмотрели на Николая Ивановича. Комендант сановито напыжился и резюмировал:

- Тук. Тук. Тук.

И, подумав, добавил:

- Тук.

Эта речь означала: "Идея, конечно, смелая, даже в чем-то фрондерская. Но известная доля свободомыслия в кулуарных беседах допустима".

Я пошел заваривать чай, не имея больше сил смотреть на все происходящее. Но и на кухне меня не оставили в покое. Явился Гарун, закурил длинную черную сигарету и задумчиво-небрежно спросил:

- Слушай, труп в морге сколько лежать можна? Я тут справку наводил, понимаешь. Слушай, безобразий какой - никто точный ответ не дает! Такой, слушай, безответственность везде!

- Сроки пребывания трупа в морге зависят от исправности холодильника.

- Вай! Наши холодильники - дрянь! - закачался Гарун, после чего быстро ушел, и я услышал, как он передал полученную информацию всей компании.

Раздались горестные стоны, затем все стихло, и в этой тишине мне почудилось что-то заговорщицкое, подлое.

Собрание встретило меня стоя. Один Николай Иванович сидел. Ему было можно. Тырков принял из моих рук чайник, обнял за плечи и усадил на почетное место во главе стола. Вперед выступил Женя Савельев.

- Флейтист! Дорогой наш Флейтист! Не побоюсь сказать, гениальный Флейтист! Прости нас.

- Ну? - выжидательно спросил я. - Что надо?

- Мы все полны благородных воспоминаний о нашем Осипе Петровиче Щурове! - запел лилипут. - У него было сердце исполина и такой же могучий ум! Что были мы без него? Маленькая труппка с неблагополучной судьбой. Жалкие, загнанные, никем не оцененные, влачили мы свое существование без надежды на хотя бы ма-аленький просвет. И вот пришел он, Щуров, и наша труппа, по выражению поэта, поднялась и расцвела! Сколько надежд, сколько чистых побуждений, сколько возвышенных мечтаний пробудил в нас покойник! И вот величественный силуэт Вечного города, я разумею Рим с его Ватиканом, Колизеем и Фонтаном Треви, смутно маячит на нашем творческом горизонте. Мы едем в Рим!!!

Классический ораторский прием - обращение непосредственно к хору, к толпе - произвел потрясающий эффект.

- Ри-и-м-м! - застонала Люся-Магдалина, и все подхватили ее вопль.

Но Женя властно махнул рукой - воцарилось молчание. Вспрыгнув на стол, чтобы быть выше всех, он скорбно обратился ко мне: