Солнце немилосердно кололо глаза. Галка промигалась, смахнула непрошеную слезу. Но король понял это по-своему.

— Жаль, что закон запрещает мне покидать пределы Франции, — тихо проговорил он. — Я бы поехал на ваш остров, который успел полюбить не меньше, чем вас.

— Давайте не будем об этом, — вздохнула Галка. — По-моему, Господь высказался недвусмысленно. Мы с вами капитаны разных кораблей. Кто мы такие, чтобы оспаривать его волю?

— Тогда — в добрый путь, мадам.

— Прощайте, ваше величество.

«И надеюсь, навсегда, — подумала Галка, влезая в карету. — У нас не только разные корабли. Они ещё и идут разным курсом».

Джеймс улыбнулся ей — как он это умел, одним только взглядом.

— Всё будет хорошо, Эли, — сказал он. — Я тебя люблю.

— И я тебя люблю, Джек…

«Матка бозка Ченстоховска! Защити! Спаси от дьявольских соблазнов, меня опять одолевающих! — почтенный ремесленник Богуш Малецкий впился взглядом в глаза Святой Девы. Статуя Марии смотрела на него понимающе и милосердно. — Вот женщина была! Не случайно её сам Господь выбрал. Не то, что нынешние вертихвостки. Так и зыркают по сторонам. Так и норовят подкатиться под бок, ввести в соблазн. Воистину, настоящие дочери праматери Евы. Ну как тут не согрешить? А прижмёшь такую в углу, она брыкаться начинает. Вот и выходит… — перед глазами Богуша встала картина, будто он вернулся во вчерашний вечер. Страшная картина, лучше бы её никогда не было. — Не хотел я её душить, матка бозка! И Марыльку из Лужищ, тоже… не хотел. А уж ту приставучую Луизу, полную греховного бесстыдства, так и стоило задавить! Но я не хотел. Оно само как-то получилось…»

Левое колено, в своё время разбитое при бегстве с одного из своих «приключений», заныло, но вставать Богуш не стал. Пусть святая заступница увидит его рвение в молитве. Он специально стал на молитву поближе к статуе, на колени, кланялся до самого пола. «Все мои беды — из-за дьявола и его соблазнов. Ох, силён нечистый! А я — слаб, матка бозка. Слаб и уязвим для его происков. Здесь же нечистый свил настоящее гнездо».

Не выдержав нарастающей боли, Богуш встал, морщась и растирая колено рукой. Боль он переносил плохо и совершенно зверел, когда его жертва умудрялась нанести ему хоть какой-то урон вроде царапины или пинка в кость ноги.

«Матка бозка, как я страдаю! Помоги, защити меня перед Сыном и Богом-отцом! Помоги очистится от грехов моих тяжких. А я уж отслужу, ибо верую!»

Приглашён он был среди прочих ремесленников наладить в Сен-Доменге производство качественных кож. В юности Малецкий служил подмастерьем у сбежавшего из Московии мастера Ефима, научившего его выделывать великолепные кожи. Богуш, воспользовался этим приглашением, дабы избежать неудобных вопросов по поводу смерти лавочницы с соседней улочки, Луизы Буланже, удушенной им. Подозрения вот-вот могли пасть на него, а выдержать допрос он и не рассчитывал.

Когда плыл, надеялся, что среди душегубов его грешки невинными покажутся, никто здесь за такое преследовать не будет. Да не так вышло, как ему хотелось. Плохо ему стало ещё по пути: жарко, душно, сердце перебои даёт. А на берегу — будто живым в ад попал. Дышать нечем, жара и ночью не спадает, пришлось ходить вечно мокрому от собственного пота. А комарьё здешнее будто точно из ада явилось. Зазеваешься ночью на открытом месте — быстро всю кровушку выпьют. За убийство же здесь — кто б мог подумать! — казнят немилосердно, кого бы ни убил. И находят убийц не в пример чаще, чем на его родине или, к примеру, во Франции.

«Бежал, называется, из опасности — в беду, в когти дьявола. Которому не иначе эта демоница служит. Вот я бы её… прости матка бозка, за грешные мысли, только ведь продавших душу дьяволу надо уничтожать. Видно чем-то она нечистому сильно услужила, что он ей дал под руку столько проклятых. А по виду и не скажешь. Невидная бабёнка, тощая. Марылька помнится… прости, матка бозка! И ведь помощники у неё тоже не без связи с дьяволом. Этот шваб не случайно всё с серой возится. Ох, матка бозка, не случайно. И не порох он делает из неё, а какую-то адскую настойку выгоняет, всё разъедающую. Верные люди говорили, свои же братья ремесленники. Только вот Богу они не привержены, хоть говорят, христиане. Не хотят даже заикаться о действиях против демоницы. Довольны сребрениками, которые от неё получают. Ну за Иудой и пойдут в ад. Надо всё получше обговорить с ксендзом, которого недавно из Мехико прислали. Хоть и молод, а производит впечатление преданного Господу пастыря…»

Диего Эстрада кипел от возмущения, как передержанный на сильном огне котёл с водой. Нет, он был готов взорваться как бочонок с сухим порохом, в который сунули горящий факел. Его, сына одного из почтеннейших купцов острова, почти дворянина, жестоко оскорбили. И кто! И как!!!

Втроём — он и ещё двое сыновей богатых купцов (не с голытьбой же ему водиться) — пошли в припортовую таверну, где было легко нанять девку для понятных услуг. Собственно, такую же, даже лучшую, можно было найти и в чистой половине города. Но там легко нарваться на кого-то из знакомых, не дай Бог, на старшего родственничка, вони потом не оберёшься. Сами ходоки ещё те, а на молодых набрасываются: «Вам ещё рано! Успеете нагуляться. Знаться с падшими женщинами — грех!» Кто бы говорил… К тому же, если наймёшь девку недалеко от своего дома, хочешь, не хочешь, а расплачиваться с ней надо, иначе неприятностей будет выше потолка. А платить нечем. Все трое проигрались в пух и прах. Родители же жлобы редкие, у них и в сезон дождей воды не выпросишь, не то, что дополнительные деньги на карманные расходы. Посовещавшись, решили нанять шлюху в порту, а после использования расплатиться с ней пощёчинами и пинками. Да получилось совсем по-другому.

В проходе таверны они наткнулись на выходившего, точнее было бы сказать, вылазившего из неё пирата. Грязного, оборванного, со следами побоев на заросшей щетиной морде. И пьянущего в дым. Шедший первым Диего и не подумал уступать быдлу дорогу. Вот ещё! Сожалея, что приходится пачкать руки о такую грязь, оттолкнул пирата. Однако тот не свалился назад, а, уцепившись рукой за дверной косяк, устоял…

Очнулся Диего от того, что ему на ноги кто-то упал. Потом выяснилось — один из его приятелей, Руис. Другой, Педро, к этому времени уже тихо лежал в сторонке и явно не собирался больше нарываться на неприятности. Удара, которым пират опрокинул Диего на землю, на короткое время выбив из сознания, ни он сам, ни его приятели не заметили. Пират, оглядев живописно разбросанных юнцов, загоготал. Получилось это у него до невозможности обидно. Молодая горячая кровь вскипела. Диего выдернул ноги из-под тела Руиса, вскочил и бросился на пьянчугу, намереваясь немедленно свернуть ему шею. Пират не пытался убежать, да и как бы он это сделал с заплетающимися ногами? Но и кулак Диего пролетел почему-то мимо. Зато не стоявший ровно на ногах разбойник опять попал. И снова очень точно и очень сильно. Его удар, вроде бы кулаком левой руки, разбил парню губы, выбил три зуба и опрокинул на землю, о которую он пребольно ударился затылком.

Теперь Диего поднялся не с первого раза. Кружилась голова, его поташнивало. Сплюнув наполнившую рот кровь и выбитые зубы прямо себе на грудь, он с трудом перевернулся и начал вставать, первым делом взгромоздившись на четвереньки. И от сильного пинка в зад рухнул лицом в пыль, под отвратительный и чрезвычайно оскорбительный хохот проклятого ладрона. На сей раз почти не больно, но чертовски обидно. Диего повторил попытку встать, и опять поцеловал пыль. Личности, называвшие себя его друзьями, что характерно, в потасовку больше не вмешивались. Лежали себе в сторонке, делали вид, будто им хорошо и ничего их больше не интересует.

— Предатели!

Противнющий гогот пирата жёг душу огнём, но вставать Диего не спешил. Получить ещё один пинок не хотелось. Погоготав немного, негодяй справил малую нужду прямо на штаны юного испанца. Ох, что творилось в этот ужасный момент в душе гордеца! Но размахивать кулаками почему-то больше не хотелось. Он благоразумно решил выждать, пока пират отойдёт, и только тогда бежать домой за шпагой. В городе, как ни странно, с укреплением пиратской власти стало намного безопаснее. Пираты беспощадно вешали за грабёж или покушение на убийство, а за злонамеренное душегубство даже четвертовали. В том числе, и своих. Именно поэтому приятели оказались в такой момент без оружия. А ведь все трое неплохо владели шпагой, искусству обращения с которой обучались у лучшего учителя на острове.