– Мне очень нужно!
– А с врачом ты это согласовала? – по-матерински заинтересованно спросила она.
– Мне все равно очень нужно!
Она взглянула на меня повнимательней – и сразу достала из ящика толстую, разлохмаченную папку путевок.
– Как твоя фамилия?
Я ответила.
Она отыскала путевку. Стала разглядывать ее. Я тоже взглянула… И увидела, что на первой, второй и третьей строках были зачеркнуты какие-то слова.
– Можно мне посмотреть?
Она протянула путевку.
«Корягин Алексей Митрофанович» – было написано лиловыми чернилами и зачеркнуто черными. А сверху было втиснуто: «Андросова Галина Евгеньевна».
– Заявление напиши. С объяснением причины, – все тем же огорченным голосом попросила женщина.
В отчаянные минуты мысли путаются. Но одновременно всплывают факты, словно желающие усугубить, обострить отчаяние. И жестоко все проясняющие… И вспомнила, как в поезде, заботливо провожая меня, Павлуша объяснял:
– Это редкостное везение, что подвернулась путевка. Горящая!.. Один человек должен был ехать. Но я объяснил, что ему после больницы можно и дома побыть, а уж потом – в санаторий. Куда торопиться? Он согласился. Тебе ведь первого сентября в университет надо. Я объяснил… И он, можно сказать, сам предложил.
– Сам? – переспросила я.
– Сам! Я что-то не то сказал?
«Не то сказал? Не то сделал. Не то!.. Не то! – билось в висках. – Зачеркнули фамилию… Жизнь человеческую перечеркнули! Для дома, для семьи? Горящая путевка?»
Она горела в руках… От моего стыда, от моего ужаса.
– Напиши заявление, – повторила сердобольная женщина.
Она не знала, что из-за меня умер человек. Человек умер…
«Дорогая Анна Васильевна!
Вы можете разорвать мое письмо, не прочитав его. Разрешите все же мне, как виновной, произнести последнее слово. Выслушайте меня! Я знаю, за уроки, за опыт надо «платить». Но я заплатила за свой опыт чужой жизнью. Это преступление… Я понимаю… Выслушайте меня!»