Здесь даже холод был иным — злее, беспощаднее, да и. окружавшая нас тьма была иной, нежели в городе — это было не просто отсутствие света, а черная, непроглядная пелена, скрывавшая все. Я не мог отделаться от крайне неприятного чувства, и по напряженному молчанию Рольфа и Говарда нетрудно было угадать, что аналогичные мысли одолевали и их. Причем, это было почти абсурдным — ведь я был на ты с подобными районами Нью–Йорка. Но здесь все было совершенно по–другому. Я знал наперечет все опасности, которые могли подстерегать меня в Бронксе, и чувствовал там себя вполне сносно. Но здесь… Здесь я чувствовал их приближение. Причем, каждым своим нервом.

Через несколько минут, показавшихся мне вечностью, Шин наконец остановился перед одной из замызганных дверей узкого, двухэтажного строения и жестами подозвал нас подойти поближе.

— Обождите пока здесь, — громким шепотом попросил он нас. — Лучше я сначала один зайду и сам переговорю с миссис Уинден.

Говард демонстративно огляделся по сторонам, лишь после этого кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Но, прошу вас, недолго.

Шин усмехнулся, открыл двери и исчез во мраке. Некоторое время шаги его звучали из темноты, но вскоре затихли. Мне стало не по себе. Вдруг я почувствовал себя ужасно одиноким, незащищенным, несмотря на присутствие Говарда и Рольфа. Холод пронизывал до костей, и мне казалось, что темнота готова вот–вот сжаться вокруг нас безмолвным кольцом.

— Хочется думать, что он не задержится, — пробурчал Рольф, кутаясь в свою куртку. — Холодина здесь. И место это могло быть и получше.

Говард кивнул, достал из нагрудного кармана очередную сигару и, подумав, сунул ее обратно.

— Что ты можешь о нем сказать? — поинтересовался он.

Я даже не сразу сообразил, что вопрос этот относится ко мне. Ничего не видя и не слыша, я вперил свой взор в недобрую темноту, окружавшую нас, и изобретал всех мыслимых и немыслимых монстров, которые, по моему мнению, уже изготовились к атаке и вот–вот должны были наброситься на нас. Застигнутый врасплох вопросом Говарда, я повернулся к нему и пожал плечами.

— О Шине? Не знаю. Он…

— Во всяком случае, не простой рыбак и, тем более, не из крестьян, я угадал? — Говард улыбнулся. — Впрочем, сам он ничего подобного и не пытался утверждать.

Недоуменно посмотрев на него, я кивнул. Он был совершенно прав. Получалось так, что мы всех местных автоматически записывали либо в рыбаки, либо в портовые рабочие. И та же участь постигла и Шина. Но он ни разу и не заикнулся о том, что он рабочий или же рыбак. Собственно говоря, а что мы о нем знали? Весьма мало для того, чтобы отважиться взять его в проводники для визита в эти трущобы.

— Выговор у него явно не местный, — подумав, заключил я. — Но это ни о чем не говорит. В конце концов, не обязан же он выкладывать нам всю свою подноготную.

— Нет, конечно. — Повернувшись, Говард стал изучать дом, где только что скрылся Шин. — Просто я не перестаю спрашивать себя — с какой стати ему помогать нам? Если настроения в этом Дэрнессе таковы, как он описал, то, вполне вероятно, он может накликать и на свою голову неприятности.

— Ну, знаешь, с его комплекцией можно позволить себе и это, — заметил я.

— Ерунда, — угрюмо проворчал Рольф. — Г. Ф. совершенно прав. Что–то с этим малым не так. И я выясню что.

— Не вздумай наделать глупостей, Рольф, — предостерег его Говард. — Шин нам не враг.

Рольф ухмыльнулся и кулачищем показал на темный силуэт дома.

— А если это ловушка? — спросил он.

— Будь это так, Роберт предупредил бы нас, — оправдывался Говард. — Так ведь?

Я поспешно закивал, хотя, честно говоря, уже не удивился бы, если бы здесь на нас набросились. Разумеется, я бы тут же заметил, попытайся Шин обманом заманить нас сюда, однако то, что он нам не враг, никак не могло автоматически причислить его к разряду наших друзей.

Дискуссии этой положило конец возвращение Шина. В маленьком дверном оконце замерцал свет, и вскоре дверь открылась и на тротуаре показалась широкоплечая фигура Шина. В руках у него теперь была свеча, и он прикрывал ладонью пламя, чтобы оно не угасло на ветру. Лицо его, освещаемое снизу трепетным, желтоватым светом, выглядело жутковато.

— Все в порядке? — спросил Говард.

Шин кивнул в ответ.

— Я поговорил с миссис Уинден, — тихо заговорил он, словно опасаясь, что кто–то в доме услышит его. — Вы можете осмотреть ее дочь. Я сказал ей, что вы ученый из Лондона, который случайно проездом оказался здесь. Это на тот случай, если она вас спросит.

Говард кивнул и хотел уже идти к дому, но Шин задержал его, тронув за плечо.

— Еще одно, Филипс, — сказал он. — Вы уж не вселяйте в нее никаких надежд только ради того, чтобы утешить ее.

Говард осторожно убрал его руку с плеча и хотел что–то ответить, но Шин уже повернулся и без лишних слов последовал в дом. Что ж, этот человек, по крайней мере, не скрытничал и, по–видимому, на сто процентов был уверен, что Говард сумеет расслышать в его словах предупреждение. Я почувствовал уважение к этому темноволосому великану. И одновременно недоверие — ну никак не мог этот человек быть простым портовым работягой.

За ними последовал и я. Коридор был темным, сырым, холодным. Пахло здесь отвратительно. Наверх вела лестница, узкая и прогнившая настолько, что еле держалась, и я даже боялся взяться за эти готовые рухнуть вниз перила. Пламя свечи в руках Шина отбрасывало блики на стены и потолок, а шаги наши, вследствие странной акустики этого дома, звучали приглушенно и настолько необычно, что походили на зловещий шепот, и по спине у меня от этого ползли мурашки.

И вот что еще было странным: с каждой ступенькой идти мне становилось все труднее. Нет, речь не шла о том, что что–то физически мешало мне продвигаться вперед, просто я ощущал, как внутри меня постепенно растет сопротивление, безмолвный голос, уговаривавший меня повернуть и убежать отсюда, становился все громче. Необычный это был дом. Дом или что–то в нем притаившееся. А в том, что здесь что–то притаилось, я не сомневался. Здесь обитали не только люди, это точно. Мне уже один раз приходилось переживать нечто подобное, только я не мог сейчас вспомнить — когда и где. Но я знал, что это было недавно…

Шин отворил дверь и молча сделал приглашающий жест рукой. Я не могу описать, каких усилий мне стоило заставить себя войти в эту квартиру.

Свет керосиновой лампы отбрасывал на стены наши тени, и они показались мне какими–то демонами, призраками. Комнатка была маленькой и, как и весь этот дом, убогой и запущенной. Приглядевшись, я понял, что она служила тем, кто жил здесь, квартирой — прямо у дверей стояла угольная печка, рядом на стене висела полка, уставленная всевозможными горшками и иной кухонной утварью: чашками, тарелками, мисками. Шкаф, стол, пара расшатанных стульев — вот и вся обстановка.

Но даже разглядеть обстановку и придти к этому нехитрому умозаключению было для меня чрезвычайно затруднительно. То чувство, которое пробудилось во мне еще на лестнице, приближалось теперь к своей кульминации. Я задыхался и, чтобы унять дрожь в руках, вынужден был сжать их в кулаки. Что–то затаилось в этой квартире. Что–то враждебное, злое, коварное. И это был не просто результат самовнушения. Я каждым своим нервом ощущал, что кроме нас, миссис Уинден и ее дочери здесь находился кто–то еще.

— Доктор Филипс, — Шин бросил на Говарда быстрый, многозначительный взгляд и преувеличенно церемонно поклонился, указав рукой на худощавую женщину лет, наверное, сорока, поднявшуюся навстречу нам. — Миссис Уинден, моя квартирная хозяйка. — Он повернулся, и я увидел, как его суровое лицо осветила улыбка. Вероятно, он очень симпатизировал этой женщине. — Миссис Уинден, это доктор Филипс. Он хотел бы осмотреть Салли.

— Доктор? — В ее темных глазах вспыхнула искоркой надежда. — Вы врач?

Говард поспешно покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Я ученый, исследователь, миссис Уинден. А эти господа — мой слуга и мой племянник. — Он показал на кровать. — Как я могу понять, ваша дочь?