Мих. Слонимский

Черныш

I.

Часов в шесть вечера к подъезду, над которым огромными буквами выписано было название учреждения, подошел человек низкого роста, но очень широкий. Широкое у него было все: лицо, грудь, бедра. На голове у него зеленая богатырка. Шинель - длинная, как у кавалериста. Впрочем, человек, действительно, служил одно время в кавалерии. За двухлетнюю службу под ним пало семь лошадей, человек же остался жив, жив он остался и в дальнейших передрягах и теперь только одежда у него военная. В руке у него - стэк. Он похлопывал стэком по правой ноге. Это был Черныш.

Черныш вошел в подъезд. Лестница была широкая; окна на площадках были такие большие, что в каждое из них свободно могли бы въехать бок-о-бок два кавалериста.

Черныш толкнулся в дверь, что во втором этаже направо.

Сторож в ватной куртке и валенках (хотя было лето) отворил дверь.

- Кончены занятия. Кто там?

- Свои, - отвечал примирительно Черныш.

Сторож впустил его.

Черныш осведомился:

- А что - товарища Чаплина нельзя ли увидеть?

- Товарищ Чаплин занимается до четырех тридцать минут, - отвечал сторож. - А сейчас товарища Чаплина нет уже.

- Нет уже? Неужели ж совсем-таки нету?

- Товарища Чаплина нет, - повторил сторож.

Черныш глянул из передней в служебные комнаты и покачал головой.

- Очень большое учреждение. Дел-то, представляю себе, сколько! Вы поглядите: товарищ Чаплин задержаться мог, - может он тут еще, не ушел?

- Ушел товарищ Чаплин, - вежливо сказал сторож. - А что я еще тут, так я тут живу, комнату при учреждении имею.

- Ушел?

И Черныш задумался. Потом спросил:

- А товарищ Чаплин часто бывает на службе?

- Все дни, за исключением праздников. У нас строго. У нас даже ежели, например, человек женился, - так и то неделя отпуску, а не медовый месяц. Я вот в этом месяце второго числа женился, - так только неделю свободы и получил.

- Женились, - значит, дети будут, - сказал Черныш.

- Мальчик, - отвечал сторож. - Полтора года паршивцу. Я с женой в сожительстве состоял, а вот второго числа в комиссариате узаконились.

Черныш одобрительно кивнул головой.

- Хорошо. Это очень хорошо!

Сторож пожал руку Чернышу и растрогался.

- Очень приятно было приобрести знакомство. Будете в наших палестинах заходите!

- Завтра буду.

И Черныш пошел вниз по лестнице.

Невдалеке от подъезда стояла плотная женщина в черном платье и пела. На ее высокой груди висел плакат: "Единственное средство к существованию". Черныш остановился послушать, но пение не понравилось ему. Не понравилось и то, что женщина глядела вперед, не мигая, словно нарочно. Она явно рассчитывала не на свой голос, а на жалостливые сердца прохожих.

- "Дворянка должно быть", подумал Черныш и пошел дальше.

Пройдя несколько кварталов, Черныш сообразил, что следовало спросить у сторожа адрес Чаплина. Он вернулся, но никто уже не отворил дверь на его настойчивые стуки: сторож, должно быть, исполнив свои общественные обязанности, по уши погрузился в личную жизнь.

На утро, когда трамваи стали принимать и выбрасывать людей в пиджаках и толстовках с обязательными портфелями под мышкой и тощих девиц, - Черныш вновь отправился в учреждение, где служил Чаплин.

Сторож встретил Черныша по-приятельски, как старого знакомого, и указал ему комнату, в которой работал Чаплин. Чаплин сидел за отдельным столом, склонившись над толстой книгой, в которую вписывал ордера. Два регистратора стояли у него на столе - широкими корешками к посетителям. Кроме Чаплина, в комнате работало, склоняясь над столами, еще пять человек: четверо мужчин и одна женщина.

Черныш подошел к Чаплину и сказал:

- А вот и я. Узнаешь?

Он придвинул стул, сел и повторил:

- Узнаешь? Вот я и приехал. Черныш. Не узнал? Ведь земляки ж, вместе росли. Еще когда я ранен был, - так жена твоя - фельдшерица - за мной ходила, - я тогда для поправления здоровья на родину был отправлен. Узнал? Еще я тогда стих ей написал, копию тебе на фронт послал. Фамилия моя Черныш. Теперь узнал?

Чаплин жал ему руку.

- Как же, как же не узнать земляка! Вместе боролись! Как же!

Подумав, он прибавил:

- Как же, как же.

И увел Черныша для разговора в пустую приемную, где висели портреты Ленина и Томского.

Они уселись рядышком на кожаный диван.

- Вот и так, - сказал Черныш. - А почему я приехал? Ты и не представишь себе! Я работу тут хочу найти - вот почему я приехал! Не могу я в деревне. Я город люблю, чтоб шум вокруг и борьба. Вот как.

- Как же, как же, - растерянно говорил Чаплин, - обязательно надо работать. Узнаю - как не узнать земляка.

- А ну-ка поворотись, - сказал Черныш. - Да, раздобрел сильно, и пиджак - отличного сукна пиджак. В брюхе тебя порядком разнесло. Ну, и у меня, - прибавил он тут же, - одежа отличная: своя, не казенная. И вид у меня хороший. Здоровый вид.

- Я живу очень хорошо, - скромно отвечал Чаплин. - Не зря боролся, на фронтах погибал. Жалованье приличное, квартира есть. Не зря боролся.

И он быстро переменил тон:

- Впрочем, борьба не кончена. При нашем мирном строительстве очень приходится бороться. Так что на себя денег хватает, а вот - поверить трудно - даже если пустяк одолжить кому-нибудь - так уж не хватает. Очень серьезная борьба идет за новый быт. Совсем денег нету.

Черныш кивал головой.

- Представляю, представляю. Ты за то и жену кинул?

- За то самое, - отвечал Чаплин. - Я тихой жизнью не интересуюсь.

И ему показалось на миг, что он, действительно, бросил жену и дочь не потому, что они надоели ему и мешали, а война и революция вынудили его к этому.

- А почему я тебя нашел? - сказал Черныш. - Это ты и не представишь себе. Я тут уж сколько дней мыкаюсь, - то тут, то там подработаю, и сплю тут и там. Так вот почему я тебя нашел.

- Почему же? - спросил Чаплин.

- Я ж тебе разъяснил, - удивился Черныш. - Знакомец один сказал. На фронте с тобой боролся. "Важная, - говорит, - шишка, все для тебя сможет". Только представить трудно, как сказал: так сказал, что еле нашел я. Грамотный человек один название разъяснил, - а то бы и совсем заблудился. А на селе - что мне делать на селе? Я туда и не заезжал вовсе. Я город люблю. Центр событий. А знакомца я на Краматоровке встретил - я, ты представляешь себе, с Краматоровки сюда явился. Где только я не был!

И он замолк, опустив голову на ладони и локтями опершись о колени. Видно было, что он очень устал и сейчас почти спит на-яву.

Чаплин обратился к нему ласково:

- Это очень трудно найти сейчас в городе работу. Такая борьба... такая борьба...

Черныш разогнулся и встал. Снова он весь напрягся в полной уверенности, что он не может не найти работу.

- Трудно - так и сам найду. Посильней вас будем, товарищ.

- Что ты! Что ты! - забеспокоился Чаплин. - Я сделаю все, что могу. Я только так.

- Так-то так, да не так, - сказал Черныш.

Это было неясно, но звучало угрожающе.

- И тебя обязательно устрою, - что ты! - сказал Чаплин. - И обедать будешь у меня.

Тогда Черныш снова опустился на диван с таким видом, словно его странствия, наконец, кончились, и он снова нашел настоящее дело в жизни.

Чаплин жил у тетки на Старо-Невском проспекте, где темно, узко и криво. Тетка вела его несложное хозяйство и была раз-навсегда обижена тем, что ничего не знала о прошлой жизни племянника: явился тот внезапно с фронта, поселился, спас от уплотнения, стал жить и хоть бы рассказал о чем-нибудь: ну хоть о любовных своих делах. На всякий случай тетка всегда бранила его и приписывала ему целый ряд преступлений. Чаплин к теткиной брани привык быстро, брань даже развлекала его, а главное - пусть только хозяйство идет аккуратно.