Феликс Дымов

Горький напиток "Сезом"

РАССКАЗ

...Она лежала ничком, зажав через шлем уши перчатками. Скафандр ее за какие-то минуты успел облипнуть бахромой...

Опять прорвалось! Я хмурю брови, и токер, уловив настроение-конечно же, настроение, а не гримасу!-заглушает мысли чудовищной мешаниной гавайско-аргенгинских мелодий.

Токер-это пара таких черных чечевичек на висках, комбайн видеосвязи. Но в особых случаях-сенсоприемник и сенсобарьер: он ограждает хозяина от излишних, ни его электронному мнению, эмоций. Как раз сейчас он настроен на особый случай, мой особый случай, длящийся шесть лет.

Уже шесть. Страшно подумать!

Вот и стараюсь не думать. Поддерживая мои старания, токер растворяет мысли в странной, уже почти на меня не действующей какофонии - какофонии на одного: вокруг на планете естественная, управляемая тишина. Иногда я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не содрать токер с висков и с размаху садануть об угол. Но осторожность (а может, трусость?) побеждает, я не решаюсь отключить сенсобарьер и остаюсь наедине... с самим собой: токер давно уже лучше меня знает, когда мне работать, когда отдыхать. Я ведь пробовал, сколько раз пробовал. И сейчас же:

Она лежала ничком, зажав -через шлем...

А так хоть музыка, хоть фон какой-то, хоть для воспоминаний не остается лазейки.

Но, бывает, прорывается. Вот, вот опять, просачиваясь сквозь музыку:

...Скафандр ее успел облипнуть... успел облипнуть...

Смыв воспоминания, токер снова нашептывает вычисленный для меня ритм. Все громче. И ГРОМЧЕ. И нелепее. И ПРОНЗИТЕЛЬНЕЕ. С самого утра.

В день Лидиной памяти он всегда особенно назойлив...

И потому, не нуждаясь в общении, спасаясь от самого себя, я обежал уже пол-Земли. Подальше от знакомых мест. И вообще от знакомых. Лишь токер, единственный эгоистичный собеседник, не переставая комарино зудит, зудит в виски, однако привычно, не мешая-ни в море, когда я с фотоострогой гонял макрель, ни даже в Музее Видеопластики, где этот зануда по-своему озвучивал для меня тягучий бег изображений.

Внизу, на Земле, я нечастый гость, иногда неделями не покидаю мезопоста. "Станционный смотритель",- шутит мой брат Бась. "И слушатель",мысленно добавляю я, потому что все время сосредоточен на наркотической, сфокусированной где-то в центре мозга музыке, которая внутри меня не помещается и все же обречена жить под чуткими присосками токера. Иногда мой спаситель, мой мучитель пичкает меня детективами, показывает высокие трагедии, погружает в комбинированные эйфорические симфонии великого Дай-Даудин Нивха... А когда все это не помогает, вновь переходит на безотказные оглушающе-примитивные ритмы...

Внизу я нечастый гость. Но только не сегодня, в годовщину события, о котором равно боюсь и вспоминать, и не вспоминать,- сегодня я не в силах усидеть на пыльном мешке, именуемом мёзопост. Об одном молю судьбу: только бы никого не встретить. Велика планета, а от знакомых не спрячешься. Но вон уже, кажется, на закат повернуло. Может, обойдется?

Ныряю в бутылочный полусумрак подводного перехода и неторопливо шагаю на тот берег по прозрачной изогнутой трубе. Сквозь слой воды солнце глядится покорным, прирученным, волны перекатывают его надо мной, как простой багровый голыш. Иногда, буксируя на незримых ниточках собственные тени, проносятся рыбы. У середины реки туннель поднимается к поверхности, становится светлее. Снаружи стайка девчонок, взявшись за руки, проплывает под трубой. Трое мальчишек верхом на дельфинах, разогнавшись, перелетают ее по воздуху. Один из них, хохоча, пытался повторить прыжок стоя, но рухнул при взлете. Подплыл к трубе. Заглянул сквозь стенку, заслонив ладонями свет. Подмигнул мне. Вскарабкался на свод туннеля. И пошел по крутой притопленной тверди, по колено в воде, подражая моей походке дерзкими извивами смуглого мальчишеского тела. Почти всю худущую, как у кильки, фигурку заслоняли снизу две отбеленные частым купанием ступни.

Такой вот нахаленыш мог бы быть моим сыном. Впрочем, нет. Не мог. Ему наверняка не меньше семи или даже восьми...

...Я заглянул в лицо, окостеневшее в гримасе наивной детской обиды. Лида с трудом разлепила жесткие губы...

Токер грянул танго. Но я еще секунду ничего не вижу, кроме окостеневшего Лидкиного лица, насмерть обиженных глаз...

Туннель пошел на снижение. Вода достает мальчишке до пояса, до плеч. Еще несколько шагов, продолжая кривляться, он ступает на цыпочках. Но наконец подпрыгивает и уплывает. Я перестаю смотреть вверх.

Туннелем выбираюсь на площадь. Посреди площади девчоночьи руки из теплого розоватого камня поддерживают сферическое кафе "Одуванчик". Парашютиками на ветру бьются в высоте фонтаны. Штуки три уже оторвались, вот-вот улетят...

...Руки замершие, тоненькие... Как у Лиды...

Воздух квелый, мыльный. Пыли так мало, что голые солнечные лучи его не нагревают. Однако и от этой ничтожной взвеси у меня першит в горле - это на сегодняшней-то Земле, умытой и пропылесосенной! Ничего не поделаешь, профессиональное ощущение: стерильные спутники отучают дышать чем попало. Зато через двадцать минут хода-гравнподъёмник, подпирающий мой мезопост, привычное одиночество и...

- Тарасище? Ну, встреча, ну, радость! Давай к нам сюда, живо!

Венька Рубен. Усмотрел, черт глазастый. Угораздило меня вылезти под самый "Одуванчик"! Сбежать бы куда, да разве сбежишь? От таких, как Веник, не сбежишь. Кубарем выкатился из кафе, вцепился в рукав, машет кому-то наверх:

- Сам пришел, работничек чистоты, теперь не отвертится! - И мне: - С утра тебя ищу, эфир морщу. Так знаешь, что твой токер ответил?

Наклонился ко мне, защекотал губами ухо. Слов не разобрать. Но я на всякий случай изумился:

- Не может быть!

- Да чтоб мне гейзеров не видать, если вру! Опять сенсобарьер поставил? Я решил, аппарат неисправен, и натравил Контроль Связи.

- Путаешь ты, брат. Не было вызова.

"Все в порядке, отклонений не найдено",- сердито бурчит токер, придушив на секунду гавайскую гитару. Серьезная машина, знает, кому и когда давать связь. Сначала, поставив сенсобарьер, я буквально оглох от пустоты в голове. Но этот шептун заушный изобрел охранительную музыку и теперь смолкает лишь тогда, когда я работаю или забываюсь сам по себе. В этот день, в день памяти, у него с утра до ночи не бывает передышки...

- Токер сам с Контролем уладил,- заявляю я, оправдывая затянувшуюся паузу.-А у тебя, старина, что новенького?

- Ой, сейчас расскажу, идем!-Веник обнимает меня за плечи и нетерпеливо подталкивает к эскалатору. Чeстно говоря, мне не очень-то по сердцу этакая развязность моего друга. Впрочем, развязность эта, если разобраться, от беззащитности, а не от нахальства, от скованности перед учителем бывшего ученика. "А ты, токер, наглец,-мысленно добавляю я,-того и гляди, не только режим, друзей мне начнешь выбирать по своему вкусу. Откуда тебе, милый, знать, кого пропускать, кого не к спеху?" ,

- Идем-идем, не упирайся,-суетится Веник.-С ребятами познакомлю. Поболтаем.

А вот это бы ни к чему-болтать. Спроси, чудак, есть ли у человека настроение болтать. Да ладно, все равно не отвяжешься. Может, оно и к лучшему? Может, и вправду отмякну в одуванчнковом холодке под фонтанами?

Эскалатор бесшумно возносит нас внутри стебля. Сквозь ступени виден пролетающий внизу голубь.

- Э-эй, Тарасище, спишь на ходу, что ли? Третий раз про "Пульверс" спрашиваю. Дышит?

Венька лопоух, лохмат, лупоглаз, потен - ни дать ни взять, распаренный веник торчком. Когда-то я читал у них на факультете магнитостатику, возил на Курилы понюхать серы. При виде Веника даже самые потухшие вулканы вздрагивали и плевались лавой. Теперь я понимаю, почему...

- Качает "Пульверс", что ему сделается? - отвечаю с видимой беззаботностью.-Мы пылим, он качает...