Представляете себе, какой срам, когда наутро соседи по келье говорили ему с лукавым видом:

- Э-хе-хе, отец Гоше, видно, вчера вечером, когда вы спать укладывались, у вас здорово трещало в голове.

Тогда начинались слезы, отчаяние, и пост, и власяница, и изнурение плоти. Но ничего не помогало против того дьявола, что вселился в настойку, и каждый вечер в тот же час лукавый одолевал его.

А между тем заказы благодатным дождем падали на аббатство. Они поступали из Нима, Экса, Авиньона, Марселя... С каждым днем монастырь все больше и больше начинал смахивать на фабрику. Были братья упаковщики, братья этикетчики, одни вели переписку, другие ведали отправкой; правда служба Господня иногда терпела от этого ущерб, не так ревностно звонили в колокола, зато бедный люд в нашем крае не терпел никакого ущерба, можете быть спокойны.

И вот в одно прекрасное воскресное утро, в то время как казначей читал при всем капитуле годовой отчет, а почтенные монахи внимали ему с сияющими газами и улыбкой на устах, в зал заседаний ворвался отец Гоше, громко крича:

- Хватит!.. Не хочу... Отдайте мне моих коров...

- В чем дело, отец Гоше? -- спросил настоятель, отчасти догадываясь, в чем тут дело.

- В чем дело, ваше высокопреосвященство? Дело в том, что я сам себе готовлю огонь вечный и вилы... Дело в том, что я пью, пью, как последний сапожник!

- Так ведь я ж вам велел вести счет каплям!

- Сказали -- вести счет каплям! Теперь уже приходится вести счет стаканам!.. Да, отцы, вот до чего я дошел. Три фляги за вечер... Сами понимаете, что так продолжаться не может. Повелите составлять ликер кому вам будет угодно. Да падет на меня огонь небесный, ежели я не брошу этого дела!

Теперь капитулу было уже не до смеха.

- Но, безумный, вы пустите нас по миру! -- кричал казначей, размахивая гроссбухом.

- А по-вашему, лучше, чтобы я обрек себя на вечные муки?

Тут поднялся настоятель.

- Отцы, - сказал он, простерши свою холеную белую руку, на которой сверкал пастырский перстень, - есть средство все уладить... Возлюбленное чадо мое, когда искушает вас нечистый, по вечерам?

- Да, отец настоятель, аккурат каждый вечер... И теперь, как только стемнеет, я, с вашего позволения, обливаюсь холодным потом, как осел при виде седла.

- Ну так успокойтесь... Отныне каждую вечернюю службу мы будем читать за спасение вашей души молитву святого Августина, дающую полное отпущение грехов... Теперь, что бы ни случилось, вы будете под ее покровом... Это отпущение в тот момент, когда совершается грех.

- О, в таком случае спасибо, господин настоятель.

И без дальних слов отец Гоше легко, как жаворонок, полетел к своим перегонным кубам.

Действительно, с этого дня в конце повечерья священнослужитель возглашал:

- Еще молимся за нашего бедного отца Гоше, душу свою положившего за нашу братию. Oremus Domine![7]

И над белыми капюшонами, распростертыми во мраке приделов, реяла трепетная молитва, как легкий ветерок над снегом, а в дальнем углу монастыря, за пылающими витражами винокурни, слышался меж тем голос отца Гоше, певшего во всю глотку:

Монах в белой рясе Парижу знаком,

Пататен, пататон, тарабен, тарабон.

Пляшет с монашками он,

Тру-ту-ту, у них в саду

С монашками пляшет он...

Почтенный кюре вдруг в ужасе остановился:

- Господи помилуй! Что, если меня услышат прихожане!

[1] Католический монашеский орден, основанный во Франции в XII в.

[2] Эразм Роттердамский (1466-1536) -- голландский гуманист, автор известной антиклерикальной книги "Похвала глупости".

[3] Д'Ассуси Шарль (1605-1675) -- французский поэт-юморист.

[4] Монашеский орден, основанный в XVII в.

[5] Монашеский орден, основанный во Франции в 1684 г.

[6] Католическая молитва.

[7] Господу помолимся!.. (лат.).