И, отирая пот, двинулся из коммуналки на лестничную площадку...

В этой же передней произошла и другая сцена. Ранним утром раздалось три звонка, это нам. Заспанный и встревоженный, я ринулся ко входной двери. Ничья бабушка мирно посапывала на сундуке. 1951 год - время тревожное, жив и процветает Берия, и ранний звонок, конечно, не сулил добра.

- Кто там? - хрипло спросил я.

- Вам телеграмма!

Я ни от кого не ждал телеграммы. Ясно, что случилось нечто плохое почтальон принес дурную весть. Я распахнул дверь, расписался спросонок и вскрыл телеграмму. Она была из Ашхабада.

Текст гласил:

"Сбрил усы целую Вася".

Катанян в это время работал ассистентом Романа Кармена, который снимал документальную ленту "Советский Туркменистан".

И еще он мне писал оттуда:

"Если ты слышишь по радио, что в Ашхабаде плюс 38 градусов, то знай, это температура внутри ашхабадского холодильника..."

Где-то году в 1947 занятия по истории русского искусства проходили у нашего курса в Третьяковской галерее. А в то время Васин отец - известный литературовед, специалист по Маяковскому, автор многих книг о замечательном поэте, муж Лили Брик - справил себе новое зимнее пальто. Старую шубу Василий Абгарович подарил своему сыну Васе-маленькому. Кстати, у моего друга сохранились детские книги, подаренные ему Маяковским. Васе тогда было лет пять. На одной из книг поэт написал: "Маленькому Васе от большого Володи". Но вернемся к шубе с отцовского плеча. Пальто, конечно, оказалось сильно поношенное, но оно было изнутри подбито мехом енота. В прежние времена такие одеяния носили народные артисты уровня Собинова или Шаляпина. Короче, вид у шубы с изнанки был дорогущий, буржуазный. И каждый раз, когда кончалось занятие в Третьяковке и студенты-голодранцы заполняли раздевалку, гардеробщик в униформе пытался подать Васисуалию манто, надеясь получить за это чаевые. Но у Васи в кармане всегда был только один рубль, чтобы добраться на метро до своей "Вороньей слободки" на Разгуляе. Между хозяином шубы и гардеробщиком начиналась борьба. Ведь если Вася позволил бы себе вдеть руки в рукава шубы, любезно протянутой служителем вешалки, он вынужден был бы топать до дому пешком. Эта перспектива не улыбалась вечно недоедавшему студенту, и он упорно вырывал шубу из рук гардеробщика. Тот в надежде схлопотать рубль не уступал. Они дергали пальто изо всех сил, каждый к себе. Дорогой, но почтенного возраста мех трещал и рвался. Иногда побеждал Вася, но иной раз гардеробщик оказывался сильнее, и тогда Вася, делая хорошую мину при плохой игре, изображал из себя барина. У него это получалось артистично, а далее он брел до дому через всю Москву пехом.

Вася жил в Доброслободском переулке на Разгуляе напротив Московского инженерно-строительного института. В одноэтажном особняке обреталось около десяти семей. Это была Коммуналка Коммуналковна Коммуналова. "Воронью слободку" из "Золотого теленка" я представляю именно так. Вася жил там с мамой Галиной Дмитриевной. О Васиной маме надо сказать особо. Она была энергичной, веселой, остроумнейшей женщиной, хотя жизнь на ее долю выпала тяжелая. В 1938 году ее оставил Васин отец, уйдя к Лиле Брик. Чем только не занималась Галина Дмитриевна, чтобы выжить, прокормить себя и сына. Она и выступала на концертах, где пела цыганские романсы, и работала машинисткой, и сдавала половину комнаты жильцам - у них были две смежные комнаты, одну из которых перегородили. Я думаю, что Вася свой легкий характер унаследовал от мамы. Отношения между матерью и сыном были по форме приятельскими, а по содержанию они глубоко любили друг друга.

Студенческие вечеринки мы всегда устраивали у Катанянов. Это был гостеприимный дом с очаровательной компанейской хозяйкой. Мы относились к Галине Дмитриевне как к старшей подруге, с кем можно было поделиться личными секретами, неудачами, успехами. Она была мудра, афористична в оценках и всегда очень доброжелательна. Хотя язычок у нее был острый.

Однажды на рассвете, часиков эдак в шесть, мы после веселого застолья покидали Васину квартиру. Вася довольно сильно наклюкался и привязал к своему поясу веревку. Другой конец веревки был привязан к ручке таза. Вася объяснил нам, что если ему станет нехорошо, то таз у него тут же, под рукой. Мы гурьбой прошли большой коридор и высыпали на крыльцо. Вася помахал нам и заявил, что отправляется в уборную. На улице мы встретили Галину Дмитриевну, которая возвращалась домой из гостей. Мы объяснили ей, что Вася с тазом на привязи ушел в туалет. Галина Дмитриевна прошла в комнату, где стол был завален грязной посудой. Минут через десять Вася не появился. Мама, обеспокоенная, направилась к уборной и дернула дверь. Было заперто изнутри.

- Ты долго еще будешь там сидеть? - спросила мама.

Из уборной ответа не последовало.

- Ты что, совсем с ума сошел? - поинтересовалась Галина Дмитриевна.

Вася не отвечал. Тогда мама начала барабанить в дверь и честить сына-пьяницу почем зря. В уборной царило молчание.

- Я тебе покажу! - вскрикнула мама.

В это время дверь открылась, и из туалета вышел сосед. А Вася, оказывается, уже давно плескался в коммунальной ванной.

Вообще-то с ванной в этой квартире существовали проблемы. Горячей воды не было, ибо дровяная колонка от старости разрушилась. И Вася, не любивший баню, шлялся по друзьям, у которых были ванные комнаты, где и мылся. Помню, он даже умудрился помыться на нашей с Зоей Фоминой свадьбе. И в три часа ночи из ванной нашей коммуналки раздавались Васины восклицания:

- Какая замечательная свадьба! И вкусно, и выпивки полно, и можно помыться!

Как-то раз, уходя с компанией гостей после моего дня рождения, он остановился у булочной, где из хлебного фургона, как обычно поздно вечером, хлеб подавался в квадратное отверстие в стене магазина.

Вася неожиданно для всех быстро забрался в хлебный фургон, улегся на пустые нары из-под лотков и свернулся клубком.

Когда его стали стыдить и выгонять, он кротко объяснил:

- Не трогайте меня! Я городская булочка!

Читатель может решить, что мой друг был алкоголиком, пьянчужкой, но это не совсем так. Однако выпить на праздник и в гостях любил и был в этом состоянии очарователен...

Мне довелось быть свидетелем со стороны жениха на свадьбе моего друга. Вася женился довольно поздно, на подходе к сороковнику. Помню, как он мне рассказывал об Инне. Инна родилась в Эстонии в еврейской семье искусствоведа Юлиуса Генса, знаменитого библиофила. Его библиотека славилась на всю Европу. Инну воспитывали, помимо мамы, бонны и гувернантки. Ее учили, кроме ее первого языка - немецкого, - французскому, эстонскому, английскому. В доме на стенах висело множество картин знаменитых художников.

Одиннадцатилетняя Инна сидела на дереве и радостно приветствовала Красную Армию, входившую в Таллинн в сороковом году. По секретному сговору с Гитлером Прибалтика, как и часть Польши, отходила к Советскому Союзу. Установление советского режима принесло неисчислимые бедствия семье Генс. Дом был разорен, библиотека украдена, семья лишилась крова, родители Инны умерли.

И вот этой аспирантке-бесприданнице (от прежней роскоши у Инны осталась только одна картина Коровина) Вася предложил свою руку и сердце. На свадебном обеде Инна показала себя во всем блеске: такой вкусной телятины я не ел никогда, ни до, ни после этого события. Выйдя замуж, Инна как-то утратила секрет приготовления этого привораживающего блюда. Очевидно, за ненадобностью. Жена Васе досталась замечательная, и это еще раз говорит о его вкусе и безошибочном умении разбираться в людях. Она готовила превосходно, а помимо этого стала еще кандидатом искусствоведения, специалистом по японскому кино (выучила еще и этот язык), автором ряда книг и монографий о киноискусстве Страны восходящего солнца. Но главное, она была любящим и преданным другом.

Свекровь Галина Дмитриевна и свекровь in low Лиля Брик души в ней не чаяли.

В сентябре 1994 года Вася позвонил мне: