Нет, не могу говорить об этом серьезно: умру от скуки. От скуки смертной смехом надо спасаться.

Так как я заговорил уже о бесе и бесах, то приведу одну черточку из средневекового «бесоведения» демонологии: маленькие бесенята чувствительны, плачут и смеются; но сам великий Бес бесчувствен: никогда не смеется, не плачет, — а только зевает от скуки. И не любит соли. Вот почему на шабаше ведьм, в бесовских пиршествах, запрещена соль: все блюда — пресные, как сам Хозяин. Говорят, вкус человеческого мяса сладковато-тошен, пресен. Слышал ли об этом Горький, скупающий драгоценные японские вещицы с порнографическими альбомами (вот до чего люди доходят от скуки!) на тех самых петербургских рынках, где продается нынче «китайское мясо» — человечина вместо телятины?

Читая статью Горького о Ленине, я как будто слышал издали страшную зевоту скучающего беса, и в душе моей был сладковато-тошный, пресный вкус человечины. Третий вопрос о большевистском «равенстве» — самый трудный и сложный, требующий ответа, наиболее пространного, но мой ответ будет наиболее кратким. Того, кто слеп, потому что не хочет видеть, не исцелят от слепоты никакие ответы, даже самые пространные.

Слепой, не видящий красного цвета, — не увидит и белого; кто не знает Свободы, — не узнает и Равенства. Равенство в рабстве, в смерти, в безличности — в аракчеевской казарме, в пчелином улье и в братской могиле, где труп равен трупу, так что не различишь, — и равенство в личности, в жизни, в свободе, в революции — не одно и то же. Как соединить революционную Свободу с революционным Равенством, — в этом, конечно, весь вопрос. Большевики не только не разрешили его, но и не поставили; прошли мимо, не подозревая, что тут есть вопрос. Умно и преступно или идиотски невинно, «свято» утверждают они равенство на свободоубийстве и братоубийстве. Но, убивая Братство, убивая Свободу, убивают и Равенство. Свобода — мать Равенства. А большевики, как садисты-разбойники, вырезывают нерожденного младенца — Равенство — из чрева матери-Свободы.

Извиняюсь перед читателем за слишком краткий ответ, а перед читателями — за ответ, может быть, слишком пространный.

Реальнейшие события неизмеримой важности теснятся так стремительно, что останавливаться долго на отвлеченных вопросах некогда. Но и проходить мимо, не останавливаясь, молчать нельзя. Наши враги не молчат об отвлеченных вопросах, и в этом их сила, их оружие.

Надо вырвать его из их рук.

Вечная память погибшим в борьбе против тиранов[14]

К трехлетию большевизма:

Наша анкета:

1) В чем сила большевиков?

2) Почему они сумели удержаться у власти 3 года?

3) Какие причины укрепили их власть и положение?

Д. С. Мережковский:

1) Сила большевиков, во-первых, — в нашей слабости; а во-вторых, — в сатанинском искажении трех великих идей: идеи общности (социализма), идеи равенства, идеи всемирности. Большевистское искажение этих трех идей заключается в том, что у них общность без личности, равенство без свободы, всемирность без отечества. А истинная задача, поставленная человечеству Богом, но разрешаемая у большевиков дьяволом, заключается в том, чтобы соединить общность с личностью, равенство со свободою, всемирность с отечеством.

2) Большевики сумели удержаться у власти три года, во-первых, потому, что мы, русские, усиливали их нашей слабостью, а во-вторых, потому, что их поддерживала вся Европа мнимым «невмешательством», действительным вмешательством в русские дела, в пользу большевиков. Особенно поддерживала их сначала Германия, чтобы уничтожить военную мощь России, а затем — Англия, чтобы превратить Россию в колонию.

3) Власть большевиков укрепила, во-первых, наша интеллигентская слабость, а во-вторых, невежество, дикость русского народа. Тысячу лет кланяться царю, как Богу, и вдруг покончить с ним, как с Николаем II в Екатеринбурге покончили, — это всемирно историческая подлость. Мы можем, впрочем, утешаться тем, что русский народ оказался не хуже других народов. То, что они с ним делали и делают, стоит того, что он сделал сам с собою. С него взыскалось — взыщется и с них. «Дочь Вавилона, опустошительница! Блажен, кто воздаст тебе за то, что ты сделала нам! Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!» Не мы, а сами они это сделают, сами себе за нас отомстят. Во всяком случае, то, что сейчас Европа делает с Россией, — непрощаемо.

СТУК[15]

Генерал Людендорф обратился с меморандумом к правительствам, английскому и французскому. Кажется, есть в меморандуме и скрытый ультиматум и даже попросту шантаж, правда, довольно невинный. Ведь петля на шее великого народа затянута; как же обвинять его в том, что он не хочет задохнуться, сбрасывает петлю с шеи?

Генерал Людендорф в своем меморандуме излагает все положения западно-восточных дел с неотразимой ясностью. Одно из двух: или произойдет интервенция, военное вмешательство Антанты, в союзе с Германией, не в русские, а в интернациональные большевистские дела; миллионное германское войско двинется на восток, чтобы свергнуть советскую власть; или к уже недалекому таянию снегов большевистское половодье прорвет польскую плотину и захлестнет Европу.

Наконец-то прозвучал внятный голос среди нечеловеческого бормотанья и мямления. И даже если это «шантаж», «подлость», то каково же «благородство» тех, кто довел Европу до того, что ей нет иного спасения, кроме подлости?

Меморандум Людендорфа — с одной стороны, а с другой — отъезд Красина из Лондона в Москву. По газетам, отъезд не имеет никакого значения: слетает будто бы Красин в Москву, пошушукается с Лениным и вернется в Лондон; а торговый договор все-таки заключен будет, и будет признана советская власть в ближайшие дни.

Так по газетам, а по слухам не так. И, кажется, наступает время, когда слухи вернее газет. По слухам, Красин уедет навсегда; и сколько бы не шушукался с Лениным, ничего из этого не выйдет: переговоры о торговых сношениях окончательно прерваны, и советское правительство не только «в ближайшие дни», но и никогда не будет признано. Во всей европейской политике произошел или должен произойти глубокий сдвиг слева направо.

Так ли?

Если тончайшая нить, хотя бы подобная тем паутинам, реющим в прозрачном осеннем воздухе, которые называются «ниточками Пресвятой Девы», — если такая почти невидимая, почти несуществующая нить связывает меморандум Людендорфа с отъездом товарища Красина, то это так, и мы сейчас находимся накануне великих событий. Тихими-тихими стопами подойдут они, подкрадутся, как тать в нощи.

Не из Европы, а из России. Что сейчас происходит в России? И происходит ли что-нибудь? Что-то уж слишком тихо там… Но об этом нельзя говорить — не надо: как бы не сглазить.

Одно можно сказать: 33 мудреца нашли-таки минуту утешить Ленина, выступить с резолюцией против интервенции!

Так, бывало, в Петербурге: заснешь в трескучий мороз, а поутру встанешь и ахнешь: все течет; дворники скребут и посыпают желтым песком тротуары скользкие.

Не так ли на европейском барометре невидимо дрогнет игла и за ночь передвинется с северо-восточной ясности на западную облачность?

Или еще так: солнце светит ярко, и философ Кант верит солнцу, а где-то на маленьком пальце левой ноги у философа ноет мозоль: глупая мозоль умнее Канта: солнцу не верит и знает, что будет дождь.

Никогда еще красное солнце так ярко не светило, как сейчас, после падения Врангеля. Но вот, в резолюции «33-х», умная ленинская мозоль к дождю не ноет ли?

Или еще так: человек ночью спит и вдруг просыпается сам не зная от чего. Тишина мертвая. Но проснувшийся ждет, что раздастся стук. И стук раздается.

За всю трехлетнюю большевистскую ночь такой тишины, как сейчас, никогда еще не бывало. Но мы проснулись и ждем, что сейчас раздастся стук; и даже знаем, что постучится кто-то в дверь, и что-то скажет, и это все решит.