«Где у тебя болит? — спросила, стоя на коленях, Адела. — Ты меня слышишь?» Она обвела глазами собравшихся. «Что вы тут толпитесь, как бараны, нечего на него глазеть…» — сказала она с тоской. Толпа молча раздвинулась. Апостол Петр с суровой миной приближался к нам, за ним Корнилий и еще кто-то, сзади несли носилки. Мой отец не издал ни единого стона. По-прежнему, точно вглядываясь во что-то, он смотрел неподвижным взором перед собой. Корнилий велел нести его к себе в дом.

Кучер Владимир, Ареле и еще какой-то рыжебородый и кудрявый мужик взялись за носилки, я шел рядом, утирая слезы, мадам Адела держала моего отца за руку. Толпа начала расходиться, шумно переговариваясь, люди спорили и жестикулировали. Так мы вошли в дом, где нас ожидала непредвиденная и невероятная встреча.

Отца положили на низкое ложе. Женщины побежали готовить примочки. Полог, которым был задернут вход в горницу, приподнялся, вошел Петр и сел возле отца.

Я стоял у входа, видел, как он оперся локтем о колено, подперев ладонью подбородок, и молча воззрился на лежащего.

«Это я виноват, — сказал он наконец. — Мне надо было тебя остановить… Никто из нас не чудотворец… Я виноват, прости меня».

«Вот именно, — отозвался сиплым голосом мой отец, — вот именно: никто не чудотворец».

«Не будем спорить», — сказал Петр.

Тут вошли Адела и служанка с полотенцами, кувшином и тазом. Петр встал и вышел из комнаты. Потом послышался голос хозяина и еще один голос со странным чужеземным акцентом. В комнату вступил толстый и румяный человек в диковинной одежде. Женщины изумленно уставились на него. Из-за полога выглядывали, наседая друг на друга, любопытные. Произошло всеобщее замешательство.

«Сижу в трактире, ничего не знаю, — сказал человек громким басом, — вдруг говорят… Слава Богу, наконец-то я вас разыскал! Все вопросы — потом. Что случилось? Ради всего святого: что произошло?»

«Нет, — пролепетал мой отец, — скажите мне, что я на том свете. Скажите мне, что я сплю… Юлиан?!.»

«Конечно, ты спишь, — отвечал дядя Юлиан. — Ты спишь, и я тебе приснился. И тебе тоже, — сказал он ошеломленной Аделе. — Что вы все на меня уставились? Можно увидеть человека во сне. Можно вернуться с войны. Можно приехать из Америки. Все можно».

Он снял свой великолепный пиджак и остался в щегольском жилете, белоснежной рубашке с крахмальными манжетами, в огромном, выпиравшем из-под жилета галстуке с павлиньим глазом. Галстук был заколот дорогой булавкой. Короче говоря, это был он, легендарный дядя Юлиан, настоящий дядя из Америки, о котором только можно было мечтать, — дородный, благоухающий духами и сигарами, жизнерадостный, щедрый и богатый.

«Ну-ка помоги мне, — сказал он Аделе, отколупнул золотые запонки и засучил рукава. Вдвоем они сняли с лежащего испачканную хламиду. Дядя Юлиан принялся ощупывать моего отца. — Где болит? Здесь болит?.. Слышал, слышал о твоих подвигах… Что за мальчишество! Какое тебе дело до христианской веры? Пусть себе молятся кому хотят. Стоило ломать себе ребра ради этого…»

«Послушай… как ты здесь очутился?» — лепетал мой отец.

«Как очутился? Очень просто. Ладно, — решительно, тоном делового человека сказал дядя Юлиан, — отложим обсуждение этих вопросов до более спокойных времен. А сейчас время не терпит. Главное, как ты себя чувствуешь? Сможешь ли ты перенести дорогу?»

«Смогу, я думаю…»

«Но, но, но! Не храбрись. Мы едем далеко».

Оказалось, что два дня назад дядя Юлиан прибыл поездом в Коло-мыю. Оттуда он намеревался ехать в наш город, но случайно узнал в трактире на станции, что кучер Владимир с моим отцом отправился в другую сторону. Дядя Юлиан знал, что началась война и Польши больше не существует и, собственно, поэтому и приехал. Теперь, сказал он, нам остается только заехать за матерью.

«Да, но…» — возразил мой отец.

«Ха, ха, ха!» — захохотал дядя Юлиан, сверкая фарфоровыми зубами, и извлек из внутреннего кармана пухлый бумажник. — А это ты видел? Теперь скажи, кто из нас чудотворец?»

Мой отец поднес бумаги к своим глазам — это были визы. Четыре визы на въезд в Америку: для моего отца, для матери, для Аделы и для меня.

«Но я должен сказать, — продолжал дядя Юлиан, — ты тоже парень не промах. Держу пари, что тебя ждет в Штатах блестящее будущее. Где ты научился этим фокусам?»

«А… — мой отец махнул рукой. — Ты же видишь, чем все это кончилось».

«Нет, серьезно. Ты действительно чудодей. Хотя бы потому, что ты не разбился».

«Это ложный пророк. Я должен был его разоблачить. Ты даже не представляешь себе, — сказал мой отец, — к каким последствиям это приведет, если ему удастся заморочить голову людям».

«Они сами этого хотят, — сказал дядя Юлиан. — И ничего тут не поделаешь. Well. Отложим философию до лучших времен».

По дороге мой отец рассказывал о делах, о платежах и кредиторах, ему казалось, что нельзя уезжать, прежде чем он приведет в порядок документацию и законным образом ликвидирует фирму. Дядя Юлиан слушал его и усмехался. Потом он сказал: фирма… Какая фирма, когда сейчас война и неизвестно, что будет завтра! Купим сейчас же, не мешкая, билеты, потом поедем за мамой, захватим пару чемоданов с самым необходимым, повесим на дверях замок, объявление: «Магазин закрыт до лучших времен» — и общий привет! С этими словами он бодро спрыгнул с подножки, отчего заколыхался весь экипаж, велел Владимиру дожидаться на другой стороне вокзальной площади, а меня позвал с собой. В присутствии дяди Юлиана все происходило необыкновенно быстро. Мы вошли в зал и направились к кассе.

Коломыя не такая уж маленькая станция, как, может быть, ты себе представляешь. Конечно, скорые поезда почти все проходят мимо. Но даже в то время тут два раза в неделю останавливался пассажирский поезд с международным вагоном до Белграда. А оттуда, сказал дядя Юлиан, до морского порта рукой подать. Зал ожидания был пуст и выглядел чрезвычайно уныло, со старыми, изрезанными перочинным ножом скамейками вдоль стен и пятнами плесени на потолке.

Кассир в окошке что-то писал, щелкал счетами и заглядывал в ведомости. Это был маленький горбатый человек. Несколько времени дядя Юлиан ждал, положив портмоне и постукивая ногтями. Человечек щелкал счетами. Дядя Юлиан прочистил горло. Кассир поднял на него воспаленные глаза.