Глава 40
После 13-го января. Отъезд
Оказалось, что все такие выдержанные лётчики при выходе из комиссии, давали волю эмоциям в канцелярии госпиталя. И хоть строгая медсестра с периодичностью в несколько минут рычала на собравшихся уже осипшим голосом, и её даже слушались, и быстро тушили папиросы в несчастном ведре, в котором устроился роскошный, не смотря ни на какие жизненные коллизии, фикус. Но не успевал разойтись висящий слоями табачный дым, как уже кто-то, забыв про всё, нервно закуривал, и следом лезли за пачками и портсигарами остальные. Как мне удалось быстро, и не отравившись дымом, получить свои документы и покинуть эту газовую камеру, я не поняла, но полная горсть бумажек говорили сами за себя. Запомнилось только как я в этой дымовой завесе пробилась к столу регистратора и не выдержав спросила:
— Неужели с этим ничего нельзя сделать?
— Милочка! Но они же как дети…
И мы с этой совсем не старой ещё женщиной обменялись понимающими улыбками бывалых воспитательниц детского сада, на глазах которых не на шутку разошлась их малышня… Чуть позже я поняла, что кажется нашла свою линию. Если раньше я бы, скорее всего, вживалась в роль наивной маленькой девочки, то теперь я в эти рамки не впишусь и мне выпало стать мудрой, пусть и не старой, воспитательницей своего мальчикового зверинца…
— Мысль здравая, но рискуешь толпу не вышедших из детства и тоскующих по мамкиной сиське пацанов заполучить в очередь на усыновление…
— Ничего, а-та-та сделаю… — Моё солнечное настроение не мог сбить даже язвительный скепсис Соседа…
Дома меня ждал праздник. Комиссара ещё не было, но он звонил и сказал, что уже в пути. По настоятельному требованию Ираиды Максимилиановны я отчиталась о результатах едва вышла с комиссии по телефону из госпиталя. Радостная, робко и неуверенно улыбающаяся Верочка, не очень понимающая причины, но подхваченная волной общего ликования, была мне лучшей наградой и дарила уверенность, что я всё делаю правильно! Словно подгадало, пришло письмо от бабули и мы с сестрёнкой вместе вчитывались в крупные неровные буквы бабушкиного почерка, и уже как-то совершенно не хотелось хихикать над её смешными ошибками, ведь она писала, так как слышала, а иногда даже пыталась выразить буквами интонации. Я когда-то смеялась над тем, как она пишет слово "ещё", чего только у неё не получалось: "ищо", "исчё", "изчо" и даже очень эмоциональное — "изчио". Но сейчас эти буковки про самые простые и обыденные деревенские новости были как привет из совсем другого мира, но и в нём уже отметилась своей костлявой рукой война."… мущщин то наших позабрали кто маладой, а други так сами на военкомату пошли. Остались бабы малалетки да стары как мы с дедкой вашим. А Матрёне ужо павестка пришла, што сына ейного в ашалоне разбамбил немчура проклятый, так бабы ея дуру ядва с петли сынуть поспели и в город отправили што рассудка у ей сдвинулася…". А вообще, живут они как раньше, грибов в этом году было очень много, из чего бабушка вывела, что и подтверждает зима, что перед суровой зимой так положено. Дядьки наши на фронт ушли, письма оба прислали, один из Новгорода, второй с юга откуда-то. Написали, что живы — здоровы, воюют, один трактористом на тягаче артиллерийском, другой в танкисты угодил. Я вспомнила, что когда старший мамин брат со сборов вернулся, у него гимнастёрка с танками на петлицах была. Почти половина письма была с поклонами от всех родственников и деревенских, с бабушкиными комментариями, что "от той дуры не то, что поклон, даже соломы жменю брать бы не стала, но то не моей внучке, а защитнице на службе…" или "ты её и не помнишь наверно, дурная она баба, но сердце доброе, ты уж не серчай…". Вопроса гибели мамы и братика она тактично не коснулась ни разу. Только вскользь, что Василий слёг, три дня плохой был, и фельдшера даже вызывали, видимо и выпил с горя, я думаю. Вообще, при всей орфографической кошмарности, бабушкины письма всегда оставляют после себя полную иллюзию, что с ней живой только что поговорила… Напитанные из письма бабушкиной нежностью и заботливой тревогой за нас, мы некоторое время сидели с Верочкой крепко обнявшись, потом я чуть отстранилась и требовательно поглядела ей в глаза, она встретила мой взгляд, мы помолчали и в конце она поджала упрямо губы и коротко бросила: "Нет! И не подумаю!" Собственно, не очень я и хотела её отправлять, расцеловала упругие щёчки и потащила её к столу…
Поводов было два, пройденная мной комиссия и наши проводы в дорогу, билеты на завтра Миша уже привёз. И в честь этого нам, оказывается, ещё и подарки приготовили. Я была в таком шоке, что даже не пыталась отказываться. Папа всегда нам повторял, что от чужих подарки, если есть возможность, лучше вообще не брать, обязывает сильно и быть должным — это камень на спине через жизнь таскать, а отдариться не всегда есть возможность. Вот только, за прошедшее время Смирновы уже перестали быть нам чужими. Не скажу, что стали родными, ведь повод для знакомства в виде фактически услуги по спасению их племянника на всё накладывает для меня очень неприятный оттенок, словно они отрабатывают эту услугу, а я будто возилась с лейтенантом не потому, что раненому помощь оказывала, а в расчете на будущие выгоды… Но Ираида Максимилиановна своей искренней заботой и открытой душой сумела растопить ледок напряжённого недоверия, поэтому и подарки их были приняты с радостью, хоть и почти с шоком. Начну с того, что Александр Феофанович где-то сумел найти два столовых набора с двумя ложечками и вилкой из мельхиора. Вы наверно уже скривились, вот подумаешь, были бы хоть серебряные… А вот я серебро и не взяла бы, но важно в этих наборах другое. Каждый набор был под свою руку, вернее специальная вилка в одном была для правши, в другом для левши, представляете, какая прелесть? Как бы лучше объяснить, я тоже сразу не поняла, какое чудо комиссар где-то сумел найти. Вот когда я беру в руку свою вилку, то с ближней стороны она словно треть разрезанной вдоль большой ложки, а с дальней её продолжение это обычная рыбная вилка, только пропилы зубцов разной глубины, дальний самый большой, а ближние меньше. А ещё передний край на конце заточен, не до бритвенной остроты, а как десертный нож. Вот и получается, что эта вилка-ложка может быть как под правую, так и под левую руку. А Верочка у меня теперь вынужденная левша и управляться со столовыми приборами ей ещё не очень удобно, такой вилочкой она может, есть любое блюдо и обходиться без ножа. В принципе таким прибором можно даже суп есть, хотя и не очень удобно, а вот любое второе, даже с жидковатым гарниром вроде жидкого пюре без всяких проблем. Ложки в наборах совершенно обычные, столовая и чайная, ну, может ручки у них тоже чуть изогнуты под свою руку, как и у вилки.
Когда Верочка, наконец, поняла, в чём суть подарка, она не удержалась и пошла, целовать комиссара, да так и осталась есть у него на коленях, и они азартно вместе осваивали возможности её нового столового прибора. В конце застолья Ираида Максимилиановна принесла коробочку, из которой достала две совсем маленькие золотые серёжки с бирюзой и вставила Верочке в ушки. Вообще, Верочка ещё перед школой летом уговорила бабушку проколоть ей уши, они ходили к бабке-Маланье — местной травнице и знахарке, в миру "вот-те-крест-ведьма", и в Крым поехала уже с зажившими ушками и с тех пор носила маленькие серебряные серёжки, которые её даже наша строгая директор школы снять не смогла заставить. Куда они среди всей больничной эпопеи девались, не знаю, и Верочка ответить не смогла. И вот в её ушках снова серёжки и такие красивые с бирюзой в цвет её глаз. Я была так растрогана и благодарна, за радость на лице сестрёнки, за заботу, тепло и такт, что у меня навернулись слезы, и я не сразу поняла, что делают с моей левой рукой. А мне на руку хозяйка застёгивала часики, часы, чудо тикающее… И это были не малюсенькие женские часики, с часовой стрелкой длиной в пару миллиметров и циферблатом, который сквозь часто мутноватый плексиглас и не разглядеть толком. Папа маме такие подарил, мама их очень любила, а вот мне они совершенно не нравились, и себе бы я такие точно не хотела. Но с другой стороны мужские здоровенные, многие из которых шире моего запястья, как те, что были у лейтенанта, тоже не хочу. У них очень хорошие стрелки и циферблат, но на моей руке они выглядят уродливо, а главное, сваливаются и крутятся, а затянуть их не получится, чтобы руку не перетянуть. Я видела мужские часы меньшего размера, но как-то не приглядывалась к ним. А тут у меня на руке достаточно маленькие, то есть уже не мужские, но и довольно большие часы, с чёткими римскими цифрами и рисками минут по кругу с красивыми строгими чёрными стрелками в аккуратном круглом золотом корпусе. Ещё до того, как сообразила, я машинально приложила их к уху и услышала даже не тиканье, а какое-то нежное звонкое стрекотанье, не знаю, как описать их звук. Я подняла мокрые глаза на Ираиду, а она сразу замотала головой:
— И не думай! И они не золотые! Это позолота! Тебе как лётчику часы нужны обязательно! А эти мне Саша подарил два года назад на юбилей, но у меня есть часы, а эти лежали… Носи, от всего сердца, только монетку за них мне заплати, чтобы словно купила. Есть примета, что за ножи или часы надо денежку отдавать, иначе добра подарок не принесёт… — Я вспомнила, что у меня в кармане шинели мелочь со сдачи должна быть:
— Верочка! Там в шинели… — Малышка сорвалась с колен в прихожую, а я чувствовала себя как, когда сапожки у дяди Амаяка надела, когда всё внутри кричало НЕ СНИМУ!! Я разглядывала часы. На циферблате сверху надпись латинскими буквами если по-немецки — "Лонгинес" и эмблемка маленькая с крылышками…