– Мистер Рейн, как приятно видеть вас снова, – произнес голос рядом с ним. Голос был мягким. Именно таким, каким являлся ему в мечтах. И сразу стало понятно, почему каждый мужчина в зале станет завидовать ему из-за его места. Его собственное сердце внезапно забилось с утроенной силой, когда Себастьян вскочил на ноги.

Их взгляды встретились и он мгновенно почувствовал опасность утонуть в ее глазах, потому отвел свои, пытаясь придумать, что бы такое сказать, нечто вежливое и безобидное. Но все, о чем он мог думать, это вспоминать их последнюю встречу и поцелуй. Однако этот инцидент не мог стать темой для разговора и он попытался выбросить его из головы.

– Я не думал, что вы будете здесь сегодня вечером, – проговорился он.

Она выглядела удивленной.

– О, но мы никогда не пропускаем концертов. У моей близняшки страсть ко всем видам музыки. Возможно, мистер Бемертон вам об этом рассказывал. – Она покраснела.

Он собирался убить Джайлса. Ему никак не удавалось придумать, о чем еще можно было бы поговорить. В отчаянии он обратился к своему обычному комплименту для леди:

– Сегодня вечером вы очаровательно выглядите, мисс Мерридью.

И только после этого он посмотрел на ее платье. На ней было бледно-желтое платье с небольшим рядом мягких прозрачных оборок, обрамляющих очень низкий вырез и ласкающих нежные полукружья ее грудей. Будучи выше нее, он, казалось, не мог увидеть ничего, кроме этого. Себастьян сглотнул. Он не должен думать о ее груди. Он ухаживает за леди Элинор Вайтлоу, здравомыслящей леди, у которой, похоже, грудь отсутствует вовсе. Именно она – тот вид леди, который ему подходит.

Вспомнив, что он был владельцем нескольких ткацких фабрик, Себастьян попытался взглянуть на мисс Мерридью с точки зрения профессионала, концентрируясь на материале ее платья, а не на соблазнительном теле под ним. Ткань импортная, неодобрительно отметил он: самый лучший восточный шелк, столь прекрасный, что он любовно облегал каждый изгиб стройного молодого тела.

Его шейный платок внезапно оказался слишком туго завязанным. А он продолжал упорствовать в инвентаризации одежды мисс Хоуп: ее прекрасный, вышитый белым по белому, платок был из Кашмира[36], а не Нориджа[37], ее сумочка была сделана в тон шелку платья. Он должен поговорить с ней о поддержке местной промышленности.

Себастьян уставился на крошечное изделие из шелка, тюля и перьев, которое она носила на своей головке, но не мог придумать ни одного слова для поддержания разговора.

С теплой, сияющей улыбкой она поднялась и шагнула ближе, так близко, что при малейшем движении их тела могли соприкоснуться. В его голове было пусто. Себастьян стоял, прямой как палка, едва дыша. Она слегка качнулась в его сторону. Он резко отстранился и врезался в стул заднего ряда.

К тому времени, как он поймал стул и установил его на место, извинившись перед окружающими, она снова была там, так близко от него, что он мог почувствовать аромат ее кожи. Он сделал глубокий вдох.

– Мистер Рейн. – Она подала ему свою руку. Он взял ее и смутился окончательно, совершенно неспособный придумать ни одной темы для беседы.

– Как ваши дела? – в конце концов, прохрипел он.

Она вновь улыбнулась, абсолютно роковая женщина, и сказала низким, почти интимным голосом:

– Очень хорошо, спасибо.

Возникло напряженное молчание. Ее улыбка ширилась и единственное, что он был в силах сделать, это уставиться на ее рот и заклинать себя не двигаться, иначе он опозорится. Ее взгляд, с некоторым изумлением, переместился на его рубашку и, как только он проследил за ним, то понял, что прижал руку девушки к своей груди. «Как эта рука там оказалась?» – спросил себя Себастьян. Он отбросил ее как горячий уголь и снова отстранился, сумев не опрокинуть ударом ноги стоявшие позади стулья.

– Вы помните миссис Дженнер, не так ли?

Ах да, компаньонка, которая прошлой ночью просто впивалась в него взглядом. С некоторым облегчением Себастьян отвернулся от этой гипнотической улыбки. Он поклонился и пробормотал нечто вежливое. Компаньонка пожала его руку с двумя изуродованными пальцами, сморщив при этом губы в таком отвращении, словно съела на обед какую-то кислятину.

– А это – моя сестра-близнец, мисс Фейт Мерридью.

Увидев близнецов рядом, Себастьян никак не мог понять, почему люди различали их с таким большим трудом. Да, у них были общие черты, и довольно много, но мисс Фейт по красоте не шла ни в какое сравнение со своей сестрой. Мисс Хоуп обладала внутренним огнем, блеском, которых недоставало ее сестре.

Не то чтобы Себастьяна хоть сколько-нибудь интересовала красота. Для него характер являлся главным, точнее всем.

– А это – наш любимый двоюродный дедушка, сэр Освальд Мерридью.

– Сэр Освальд.

– Как дела, мой мальчик. Рад видеть среди нас еще одного мужчину. Любите музыку, не так ли? Чего не могу сказать о себе, хотя леди, по-видимому, никак не могут окончательно насладиться этим венгерским парнем. А что касается скрипичной музыки – по моим понятиям, это дьявольский кошачий концерт. Однако мои девочки просто сошли с ума, так они хотели на него попасть, они обожают музыку, а я ни в чем не могу отказать этим симпатичным существам. – Он широко улыбнулся своим «девочкам», одной из которых, с немыслимо красными волосами, было хорошо за пятьдесят.

– Вы знакомы с моей... нашим очень хорошим другом, леди Августой Монтигуа дель Фуэго?

Леди Августа, которую он уже видел на балу прошлым вечером, была пухленькой немолодой особой, с прической из ярких красных завитков. Сегодня она была в сногсшибательном платье из пурпурного с золотом атласа, с невероятно низким вырезом, открывающим великолепную грудь.

– Мистер Рейн. Мы не встречались прежде. Иначе я непременно запомнила бы вас. – Она прошлась взглядом по Себастьяну сверху вниз с бесстыдным женским одобрением и выдала ему такой шаловливый взгляд, что он разрывался между шоком от ее дерзости и удивлением от ее вульгарности.

Он не смог сдержать улыбку.

– Милорды, леди и джентльмены... – Леди Торн позвонила в маленький серебряный колокольчик, призывая всех к вниманию и окидывая комнату пристальным взглядом, не допускающим возражений. Те, что все еще стояли и болтали, поспешно нашли свои места.

Возникло небольшое столкновение, поскольку миссис Дженнер попыталась заставить мисс Хоуп поменяться с ней местами, но леди Торн впилась в нее таким сладко-свирепым взглядом, что та притихла. Себастьян бросил быстрый взгляд на компаньонку. Она выглядела так, будто страдала от разлития желчи.

Вероятно, она хотела бы сидеть поближе к двери и в случае, если вдруг почувствует себя хуже, смогла бы покинуть концерт, подумал он. Мисс Хоуп занимала место в конце ряда стульев и Себастьяна посадили рядом с ней. Он должен был предложить поменяться местами с компаньонкой, но леди Торн, наверняка, возражала бы против любых дальнейших задержек.

Наступила тишина.

И все же он должен был поменяться местами, запоздало понял Себастьян, и вовсе не ради компаньонки. Стулья стояли настолько близко, что он чувствовал запах духов мисс Хоуп. И уголком глаза мог видеть, как при дыхании тихо поднимается и опадает ее грудь. Он был уверен, что не слышал вступления перед концертом. Ну, что ж, музыка его не волновала.

Зато у него пропадала тема для разговора, которую они могли бы обсудить завтра с леди Элинор. Он оглянулся туда, где сидел Джайлс, прямо возле леди Элинор. Джайлс, как преданный друг, соблюдал интересы своего товарища.

– Граф Феликс Владимир Римавски.

Стройный мужчина среднего роста шагнул на низкую сцену, с таким видом, словно был тут хозяином, – скрипка зажата под рукой. Одетый в великолепный турецкий красный жакет, близкий к военному стилю, с эполетами и спускавшейся вниз золотой тесьмой; плотно облегающие белые бриджи и высокие блестящие черные ботинки. Скрипач был мрачно красив, с бледным, трагическим лицом и недоступными пониманию славянскими глазами. Ветер растрепал его длинные черные волосы, и они спутанными локонами упали на его широкий, бледный лоб. Ему каким-то непостижимым образом удалось соединить в себе стать военного с налетом цыганской свободы в движениях. Он самодовольно прошелся по сцене и встал на краю, тишина в зале сразу же заполнилась безмолвной страстью.