Альберт Гумеров
Белеет парус одинокий
Порван парус, сорван якорь и несет,
И гавань не видно – туман!
Такая сила! Такая ярость!
Не спасет
Корабль…
Альдо чувствовал себя так, будто проснулся после жуткой попойки в самый разгар землетрясения. Головокружение, тошнота, красные круги перед глазами, мельтешение чего-то несуществующего на периферии зрения – всё как обычно после выхода из подпространства.
Он вяло следил, как иглы отпускают вены, втягиваются в пазы на подлокотниках – еще один ритуал. Будучи кадетом, он всегда старался пропустить это действо – зажмуривался или изучал зашифрованные в трещинах потолка иероглифы, выведенные самим временем. Глупо. Сейчас при выходе капитан парусника "Герман Мелвилл" – и единственный член его экипажа – старался впитать каждое ощущение, каждый отголосок эмоций, собирал их как трофеи, драгоценные в своей бесполезности.
Выбравшись из кресла пилота, Альдо в тысячный раз проклял длинноухих – всю расу без исключения, чего мелочиться. Почему? Да потому что изобрели чертов подпространственный двигатель. Почему? Потому что долбанная хреновина питается исключительно кровью разумных. Почему? Да хрен его знает! Любые попытки других разумных рас разобрать двигатель оборачивались детонацией корабля. Почему? Потому что он теперь навсегда одинок.
Справив нужду и приняв душ, Альдо двинул прямиком на камбуз, сварил кофе, чтобы поднять давление после потери изрядной порции крови, заел ароматный напиток плиткой шоколада, немного побездельничал. Только после этого сверился с картой и определил свое местонахождение: где-то неподалеку от Земли – прародины человечества.
Самое время ставить парус.
Любой солнечный парус представлял собой натянутую на складной каркас литиевую фольгу, которая поглощала исходящие от звезд ионные потоки. Парус не был прозрачным, но собранные в струю ионы, образуя плазменный поток, заставляли литий флюоресцировать, отчего парус казался грязно-белым.
Повинуясь нажатию клавиши, сложенный каркас выдвинулся из корпуса корабля и принялся медленно разворачиваться. Альдо заворожено вглядывался в экраны наружного наблюдения – зачастую в такие моменты он представлял себя капитаном какого-нибудь парусника докосмической эры, лихо крутящим штурвал, выкрикивающим отрывистые команды, щедро сдобренные ругательствами, попыхивающим трубку…
Штурвал… Альдо с грустью оглядел рубку. Сплошь экраны, пластиковые стены, кнопочки, панели – от докосмической эры осталось лишь название.
Команда… О чем речь? Какая команда у одинокого "специалиста по особым поручениям", как он сам себя называл? Если не кривить душой, то простого наемника, ловца удачи и опасных чудовищ.
Порывшись в столе, он нашел красную бархатную коробочку, внутри которой пряталась его драгоценность. Курительная трубка. Ни разу ее не пробовал – боялся, что раскуривание трубки не оправдает его надежд и разрушит последнюю детскую мечту – такую трепетную, такую зыбкую и такую драгоценную.
Мечта… Нечто, совершенно неподходящее битому жизнью и смертью старику. Да, в тридцать лет Альдо вправе называть себя стариком, потому что жизнь любого разумного измеряется не секундной стрелкой, а событиями, эту самую жизнь наполняющими.
Мечте ни в коем случае нельзя позволить исполниться – иначе раскрашенное всеми цветами волнения ожидание чего-то необыкновенного и сказочного в один миг превратится в разлагающийся комок обиды и болезненную пустоту.
Хорошо, если удастся найти что-нибудь новенькое, равноценное уже утерянному. А если нет? Апатия и одиночество.
Еще будучи мальчишкой Альдо безумно любил море. Зачитывался древними романами, заслушивался рассказами космических дальнобойщиков, побывавших на самых разных и удивительных планетах, в виртуальной реальности бродил по песчаным пляжам и вглядывался в подернутые легким туманом силуэты кораблей – не космических парусников, а рассекающих волны хищно вытянутых исполинов.
Повзрослев, он обязательно стал бы моряком. Если бы там, где он жил, вода не была хранящейся в контейнерах роскошью, которую доставляли с ближайших планет. Что поделать, если на искусственных спутниках нет водоемов. Зато до космического кадетского корпуса было рукой подать.
Задав угол наклона паруса и введя в бортовой компьютер намеченный курс, Альдо решил спуститься в трюм, чтобы немного поглазеть на добычу. Обычно охотник на чудовищ этого не делал, поскольку излишним любопытством не страдал, но тут по какой-то неведомой причине, решил сделать исключение.
– Из-за тебя пришлось проторчать в радиоактивной зоне почти полгода, – проворчал капитан "Германа Мелвилла", плюхнувшись на пол рядом с клеткой. За старомодной чуть подернутой ржавчиной решеткой, спеленатый силовым полем, лежал метаморф. Существо, сейчас болезненно сжавшееся в коконе и производящее самое безобидное впечатление, было способно принять любую форму. Единственное ограничение – масса тела. Безумно опасная тварь. Мало того, что полуразумная, так еще и способная читать чужие мысли.
Пластиковый стаканчик с кофе Альдо поставил на пол. Его наверняка придумали дрянным – хороший кофе подается в крохотных фарфоровых чашечках, а химическая бурда – исключительно в пластиковых стаканчиках на космических парусниках.
Оторвавшись от созерцания крохотного водоворота, в который время от времени срывались налипшие на стенки песчинки сахара, наемник вдруг наткнулся на широко распахнутые глаза растрепанной девочки по ту сторону решетки.
На вид малышке можно было дать лет семь-восемь, немытые и нечесаные сосульки темных прядей торчали во все стороны, на чумазом личике – чуточку страха и огромная ответственность за одноногую лысую куклу, которую девочка сжимала в исцарапанных ручонках.
Альдо уже видел ее однажды. Тогда их – еще совсем зеленых юнцов без боевого опыта – бросили усмирять мятеж на одной из колоний. Бравые выпускники кадетского корпуса весело убивали тринадцатилетних мальчишек с допотопным оружием, с огоньком насиловали местных женщин, без какого-либо намека на угрызения совести изощренно издевались над такими вот маленькими девочками. Мятеж был подавлен, бравые выпускники кадетского корпуса улетели к себе на искусственный спутник, а маленькая девочка, оставшись без родителей, так и стояла на развалинах своего дома, тиская в руках изуродованную пластмассовую куклу, обнимая окружающий мир широко распахнутыми зрачками…
Альдо стало интересно, по какому принципу тварь выцедила из его воспоминаний именно этот образ. С болезненным любопытством мазохиста наемник ждал, кто будет следующим. В том, что следующий образ непременно будет, капитан "Германа Мелвилла" не сомневался, ведь фокус с маленькой девочкой не подействовал. Слишком уж чёрствым чудовищем стал Альдо к этому времени.
Даниэла. Миниатюрная блондинка с чуть раскосыми глазами. Стеганый летный комбинезон, высокие сапоги, черные полированные ногти, неизменная широкая улыбка – такая приятная, такая неестественная. Повседневно-профессиональная. Второй пилот его первого экипажа. Он тогда едва-едва оправился от потери отца.
Воспоминания унесли Альдо в прошлое. Даниэла стоит к нему спиной, беседуя со штурманом, но Альдо прекрасно знает, что именно она говорит – зеркальные стены отражают каждое движение, каждую гримаску милого личика. Они говорят о нем. Причём, штурман отвечает осторожно, чтобы Альдо ни в коем случае не догадался, о чем идёт речь.
– Скорее всего, нового бедолагу взяли из жалости, – всё так же улыбаясь, говорит Даниэла.
– Зачем ты так? – возражает штурман. – Мальчик прекрасно справляется со своими обязанностями.
– Но если бы не смерть папочки и не жалость кэпа, глухонемому ни за что не улыбнулось бы получить сюда назначение. Папочка похлопотал за мальчишку, даже отдав концы.