Результат был сначала довольно положительный, — сначала. То есть арабо-мусульманское государство (Л. Н. Гумилев идет к карте, говорит и показывает территорию Арабского халифата, на пленке текст плохо слышен. — Ред.) распространялось от Аравии до Памира на востоке и до Луары на западе, оно стало совершенно … огромным, и все оно управлялось эмирами, которых назначал халиф. А эмиры, которые делали свою карьеру, естественно, каждый старался обеспечить себе максимум самостоятельности, потому что императив — «Будь самим собой!» (то есть не просто назначенным халифом человеком, но — и Абу-Бекром, Абдуррахманом, Саидом ли, кем-нибудь еще, но — со своим именем). Ну, они великолепно знали, что это очень полезно.

И поэтому эта колоссальная завоеванная страна (завоеванная первыми халифами в первый период этногенеза) уже к IX в., да уже во второй половине VIII в., — начала дробиться на части. Потому что эмиры (вовсе не нарушая ни присяги, ни уважения к халифу) просто не давали ему деньги, которые собирали со своей области. Деньги они оставляли себе. Они очень уважали халифа (т. е. избранного наследника. — Ред.), они подчинялись ему де-юре. «А деньги-то, — говорили они, — такая приятная вещь! Зачем я ему буду отсылать?»

А потом, чтобы оформить это дело окончательно, они заставляли читать хутбу[300] (то есть моления за правителя в мечети), не на имя халифа, сидевшего в Багдаде, а на свое. А должности свои стали передавать, естественно, своим близким. Самые близкие — свои сыновья. А детей у них было много (потому что раз они занимали эти должности, у них были гаремы), так что всегда можно было выбрать подходящего ребеночка и осчастливить его.

Так возникли: на западе — государства Аглабидов, Идрисидов и, наконец, Фатимидов, Омейяды (661 г. — Ред.) в Испании. Так возникли на востоке Тахириды, Саманиды, немножко иначе, но похоже на это — Гуриды. (Л. Н. Гумилев идет к карте, показывает возникшие государства. Текст слышен очень плохо. — Прим. Ред.) В нашей Средней Азии — Саманиды и так далее. Сирия и Египет — уж такие близкие к столице области, тоже отделились.[301]

Несколько иначе сложилась ситуация в Византии. Там пассионарный перегрев не сопровождался территориальной дивергенцией. То есть избежала такого пассионарного раздробления только Византия. И произошло это благодаря тому, что в Византии возник институт монашества.[302]

Как я уже говорил, самые отчаянные пассионарии, чувствуя, что не могут совладать с обуревавшими их страстями[303] и натворят таких дел, что спаси Бог! — они уходили в пустыню, закапывали себя там живьем в землю. Сидели под деревом, ели кусочек черного хлеба или финика в день и усмиряли свою плоть. Вы понимаете, что это — реальное ослабление пассионарности всей системы, которое спасло Византию от полного распадения.

Пассионарный толчок увел у Византии Закавказье, которое ей принадлежало, Месопотамию с Сирией, всю Африку и Сицилию.[304] Вот до сих пор. (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. Ред.) Удержать эти земли оказалось невозможно. Удержалась только Малая Азия и южная часть Балканского полуострова, вот эта (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. Ред.) северная славянская часть. Южная часть Балканского полуострова, потому что суженная территория, имевшая, естественно, меньше пассионариев, смогла организовать их в систему защиты. Но как только возник этот самый новый императив — «Будь самим собой!», то он-то смог изменить и Византию, в равной степени.

И вот тут мы должны обратиться к роли субпассионариев, которым при первой фазе этногенеза (фазе этнического подъёма. — Ред.), собственно, не было места в системе. И вот тут эти самые люди, которые ни к чему не стремились, хотели только выпить-закусить, поспать где-нибудь на досках за забором и ставили это целью своей жизни — они стали первыми! Потому что в системе, которая ставит перед собой огромные цели, стремится к идеалу, то есть ставит далекие прогнозы, то — зачем таких людей иметь? Никакой начальник не может на них положиться, они могут в любой момент предать или просто не выполнить приказания, — они не берегутся. Это была жестокая система по тем временам, хотя это и была фаза подъёма.

А когда в одной системе возникло несколько центров, борющихся между собой за преобладание, то каждому из этих инициативных пассионариев нужна была своя банда, и он готов был использовать субпассионариев в качестве своих слуг, наемников, в качестве бродячих солдат — ландскнехтов.[305] — Конечно, это были плохие солдаты, а где взять хороших? Потому что все пассионарии или прилепились к кому-то или сами выставляли свою персону для того, чтобы занять высокое место. И вот тут — этой фазой этногенеза, в значительной мере, была определена этническая история и Западной Европы, и Ближнего Востока. В каком смысле?

Как я говорил в прошлый раз, первым способом избавления от излишка пассионариев — была первая колониальная экспансия Западной Европы, которая была произведена под лозунгом «Освобождения Гроба Господня» — крестовые походы. Вообще говоря, лозунг был выбран очень удачно для своего времени, когда Запад провозгласил, что нужно спасти из рук неверных Палестину — Святую Землю. Там же все были христиане: бросили все и пошли. Но это — просто лозунг. Они пошли, потому что они хотели, они бы пошли в любое другое место с любым другим лозунгом, потому что у них был запас внутренней энергии. Начались эти крестовые походы, во-первых, с массовых погромов в еврейских областях.[306] Это не оказало никакого влияния на дальнейшие успехи или неудачи военных действий в Палестине.

Затем такой же разгром хотели устроить в Константинополе, когда туда явились крестоносцы Первого крестового похода. Но Алексей Комнин,[307] который там командовал в это время, был человек очень деловой, он окружил этих крестоносцев наемными немецкими войсками и ликвидировал доступ, — возможность получить продукты, провиант. Крестоносцы «подняли лапки» и сказали: «Хватит! Мы все согласны подчиниться императору!»

Привели ему пленных христиан, но чтобы, так сказать, он их кормил и не обижал. Тогда он их переправил в Малую Азию: «Вы вот пришли с мусульманами воевать — и воюйте там с ними!»[308]

Ну, первый удар у них был такой, что они одолели сельджукскую конницу.[309] Эти самые мусульмане меньше всего ожидали такого удара и такого похода, поэтому крестоносному войску удалось достигнуть Иерусалима и даже взять его (1099 г. — Ред.). Однако из 110 тысяч людей, переправившихся через Геллеспонт, до Иерусалима дошло около 20 тысяч. Таковы были потери.

Понимаете, каждое мероприятие можно осуществить, если не считаться с затратами. Можно, например, когда спичек нет, а рабочий хочет перекурить, заплатить за того, кто спички будет зажигать об пол. Можно, но сколько спичек вы на это дело пустите? Одну коробку, две коробки, три коробки, а потом не останется, надо будет копить. Так вот, — таким — «непроизводительным расходом» и был Первый крестовый поход. И удался он только потому, что мусульмане, жившие в Палестине, никак не ожидали, что такое безобразие может быть. Потому что они меньше всего мешали христианским паломникам-пилигримам защищать Гроб Господень и молиться. Наоборот, они их охраняли, они сами уважали их. Иса и Мариам считались пророками, равными Мухаммеду. Инджиль, то есть святое Евангелие, и Коран считались равноценными книгами. Никакого преследования, никакого повода для такого завоевания не было. Кроме внутренних процессов, которые охватили Западную Европу в XI в.