«Будь таким, как мы (как мы — простые легионеры). Не выпендривайся! Императором мы тебя поставим — не за твои заслуги, а за то, что ты хороший парень, и будем держать тебя, пока сами захотим. А если ты захочешь совершать какие-то подвиги, которых мы не можем, так мы тебя — убьем! Если ты хочешь изучать какие-то науки, которые нам не под силу, так мы тебя — убьем! Если ты хочешь составлять богатство и украшать город (чего мы не можем сделать), так мы тебя — убьем!»

Вот такой подход существует в обскурации. Но заметим, что, убивая своих предводителей, они обрекают на гибель и себя, потому что они становятся жертвой любых, даже относительно слабых соседей. Их уносит поток совершенно природного этногенеза, и остающиеся реликты, остающиеся тихие люди, которые раньше были незаметны, выдвигают новый и последний императив коллектива к личности: «Будь сам собой доволен. Живи и не мешай другим. Соблюдай все законы, и мы тебя вообще не тронем».

В гомеостатическом обществе жить можно, жить хорошо. Это, можно сказать, возвращение «утраченного рая», которого никогда не было. Но кто из вас, мои дорогие слушатели, согласился бы променять полную тревог и треволнений творческую жизнь на спокойное прозябание в таком гомеостатическом коллективе? От скуки помрешь!

Это прекрасно описано у такого бытописателя, как Островский, который показывает, как попал в гомеостаз актер Счастливцев.[388]

«Все, говорит, хорошо. Тетушка меня всегда накормит, приговаривая: "Кушай, ты, души своей погубитель". Ну, водочки даст: "Выпей, души своей погубитель", "Погуляй, души своей погубитель".

Я, говорит, погуляю по садику, водочки выпью, закушу, лягу в светелке наверху. Яблони цветут, дух легкий, птички поют, а мысли — тук-тук-тук, тук-тук-тук, а не повеситься ли мне?» (Смех в аудитории.)

И пошел этот бедняга Счастливцев опять в бродячие актеры, как всем известно.

Теперь поставим еще один вопрос, прежде чем перейти к дальнейшему описанию нашего феномена: в каких случаях возможна этническая регенерация, то есть когда этнос может восстановить свою жизнеспособность и свое существование?

Ну, естественно, что в фазе подъёма, — об этом нет и речи. Ему не надо восстанавливаться, потому что он только поднимается. Акматическая фаза — тут он может делать все что угодно, хотя эта фаза, как правило, подрывает политическую мощь этноса, его хозяйство и даже часто бывает связана с повышенным уничтожением собственных сограждан, когда они начинают бороться друг с другом.

Принцип «Будь самим собой» — это принцип довольно обоюдоострый. И если кто-то один сам по себе и другой сам по себе, то они мешают друг другу или, в лучшем случае, толкают друг друга локтями, в худшем — шпагами, а еще в худшем — пускают в ход тяжелую артиллерию. И тогда, в эти критические моменты, — оказывается, что целесообразнее восстановить старый принцип, принцип подъёма: «Будь тем, кем ты должен быть». И тогда всё устанавливается, приходит на круги своя. Этнос создает социально-политическую, государственную систему, при которой и существует, возвращаясь опять, естественно, к акматической фазе. Опять возможно взаимоистребление, но через некоторое время, когда уже условия стали более благоприятными и не столь трагическими.

В качестве примера такого рода регенерации можно привести известный случай с Жанной д'Арк, которая в конце Столетней войны (вне зависимости от того, была ли она истеричка, были ли у нее галлюцинации, — это нас не интересует), но она дала доминанту, которая совершенно распустившихся французов подчинила определенному идеалу, определенной цели. Доминанта эта точно была сформулирована крайне просто: «La belle France» — «Прекрасная Франция». То есть далекий прогноз, что надо бороться не за себя, не за графа Бернара Арманьяка и не за бургундского герцога Жана Бесстрашного, не за дофина и не за английского Плантагенета, а нужно бороться за прекрасную Францию. Как только она сказала эти два слова, они нашли отклик среди большого количества французов — без различия сословий и классов и благодаря этому французы выгнали англичан. После, как мы знаем, Франция объединилась, и наступило то же самое безобразие, но уже сто лет спустя, когда граница была установлена. То есть Франция не погибла в критический момент.

При инерционной фазе, когда идеалом является или римский Цезарь, или джентльмен, или выдвигается идеал святого, или идеал богатыря, — возможна регенерация. То есть возможно, что в критический момент найдутся какие-то люди, которые опять поставят во главу угла не свой личный эгоистический интерес, не свою шкуру, а свою страну, как они ощущают ее, свой этнос, свою традицию.

Надо привести пример? Приведу.

Коснемся немножко Османской Турции. Она возникла в результате пассионарного толчка XIV в., который прошел вот таким вот образом (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. ред.), через Москву, Крым, Малую Азию, вот здесь мимо Египета, до Абиссинии.[389]

Как видите, и турки, и русские — народы сравнительно молодые. Всего только 600 лет они прожили. И Турция сначала росла как тесто на дрожжах.

Первые турки, которые основали могущество будущей Турецкой империи, — это была кучка беглецов из Средней Азии — туркменов (наших советских туркменов), которые убежали от монголов и, обратившись к местным сельджукским султанам, попросили места для поселения. Иконийский султан разрешил им поселиться на окраине своих владении, около места Бурса, вот тут (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. ред.), а Икония — вот тут, на границе с Никейской империей, впоследствии восстановленной Византией.

И они начали, подобно крестоносцам, священную войну за мусульманскую веру — джихад, и пригласили всех желающих принять в ней участие. Со всего мусульманского Востока стеклись пассионарные товарищи, которые готовы были сражаться за святую веру ислама до тех пор, пока у них сабля не затупится, и до тех пор, пока они не получат достаточное количество богатства и жен, потому что на Востоке жены тоже считаются, так сказать, большим достижением.

Им выдавались на захваченных ими землях очень маленькие участки для сельского хозяйства, назывались они тимары. Это такая усадьба, где семья обрабатывает садик сама, но тимариот обязан был приходить вооруженным на собственном коне, с собственным оружием и служить в конном войске. Тимариотами становились и черкесы, и курды, и какие-то еще не разложившиеся арабы, и в большом количестве сельджуки, туркмены, иногда даже европейские ренегаты, татары из Крыма — кто угодно. Каждый, кто произносил исповедание ислама, становился турком, а если он хотел служить в армии, то становился тимариотом, то есть он воевал и не платил налоги, потому что налог он платил своей кровью.

Но, вы понимаете, это был уже XIV век, когда потомки Эртогрула — Осман и особенно Урхан, перенесли свои военные действия в Европу. В это время одной конницей было не обойтись. Нужна была пехота. И тогда они создали новое войско (новый — «янг», а войско — «чарйг») — то, что у нас называется янычары. Войдя в Европу, на Балканский полуостров, турки стали брать у завоеванных болгар, македонян, сербов и греков дань мальчиками в возрасте от 7 до 14 лет. Мальчиков обращали в ислам, очень хорошо кормили, обучали: богословию, так сказать, закону Божьему — закону Аллаха; потом — военному делу и делали из них пехоту. Жили они в казармах, имели котлы, из которых ели совместную кашу, очень вкусную кашу им делали, сытную. Часть их служила в артиллерии, часть — в пехоте. Это была самая лучшая пехота, не уступавшая лучшей в то время в Европе швейцарской пехоте.