А Лао-цзы пошел по другому пути; он сказал, что все установления человеческие — дрянь, что надо подражать природе. Надо идти на гору. (Гор там было много, и все они были лесистые. И климат теплый: снег южнее хребта Циньлин, вот этого хребта (Л. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. Ред.) не выпадает вообще, так что можно круглый год сидеть на природе.) И надо сидеть на природе и подражать животным, птицам, изучать законы Вселенной. Надо стараться понять, как погода изменяется, и вызывать дождь, когда нужно. Надо понять, как будущее сменяет прошедшее, то есть научиться гадать. Надо изучить человеческий организм, чтобы лечить его. Надо изучить, как растут растения, родят животные, то есть он рекомендовал заняться естественными науками.

А мир он представлял как «дао». Дао — это то, что существует, и то, что не существует. Откровенно говоря, я не мог долгое время, сколько ни читал всякой литературы, понять, что такое «дао». И вам объяснить не берусь. А вот когда я стал общаться с китайцами, правда, они были не даосы, а конфуцианцы, то все-таки как-то я это понял (они мне объяснили, и я нутром почувствовал, что такое дао). Дао — это Вселенная с диаметром в бесконечность, которая то расширяется, то сокращается до точки, то опять расширяется. И все существа, все люди, согласно даосской системе, существуют через ряд перерождений, потом исчезают. А потом, при новом расширении Вселенной, возникают заново. Вот такая пульсирующая Вселенная.

Объяснить я это не могу сам, я не китаец и не даос. А вот когда они мне объяснили, я как-то нутром это расчувствовал, полем расчувствовал. Так что сам-то я знаю. (Смех в зале.) Вы не смейтесь, ведь пользы мне это никакой не приносит. Ну что из того, что я знаю еще одну какую-то мировоззренческую систему? Ну, и хорошо, на здоровье. Выгоды от этого ни малейшей нет.

А у Конфуция — там все понятно. Когда его спрашивали, есть бог или бессмертие, он говорил: «Ну, это неважно, это несущественно. Не о том надо думать, не тем надо заниматься».

«А как устроены мир и природа?» — «Тоже неважно, важно знать, как себя вести в данной жизни».

То есть, как мы видим, четыре точки, нам известные (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте последовательно географические регионы, задетые пассионарным толчком VI в. до н. э. — Прим. ред.):

— раз (древняя Греция. — Ред.),

— два (древняя Персия. — Ред.),

— три (древняя Индия. — Ред.), и

— четыре (Древний Китай. — Ред.),

давали не только разные решения, но и постановка вопроса была у них разная. Объяснить это исключительно влиянием ландшафта и потребностей я, ей-богу, не могу.

Вероятно, счет, теорема Пифагора была и китайцам не вредна. Хотя они умели строить прямые углы на земле и строить здания, соответственно, четырехугольной формы. Каким способом они это делали? Тем ли, как Пифагор, или другим — это в общем-то не существенно, но — умели. Но эти числовые обобщения им были ни к чему. Так же как гераклйтовское учение об огне и постоянном перерождении. А грекам было совершенно безразлично и даже настырно, если бы их учили, как себя вести по отношению к родителям, к своему городу и каким-то большим государствам. Они бы сказали: «Да мы и сами знаем. У нас все законы есть. И, вообще, отойдите, пожалуйста, — гражданин, и не мешайте нам об этом думать».

Тот дуализм, который был у персов, греками был воспринят уже гораздо позже, в эпоху эллинизма, даже позднего эллинизма, когда появилось христианство, потому что в христианстве дуализм тоже существует, и Христос говорит о дьяволе в Евангелии.

Так что эта система была заимствована. Всплыла она потом у гностиков, но приобрела совершенно иные формы. Там уже не два начала, как Ормузд и Ариман, — равноценные, в зеркальном отражении, а Свет в виде эднов. То есть — нисхождение Божества и Тьма — в виде материи, которая облекает этот Свет. Всё материальное было объявлено греховным, злым, противоестественным и так далее.

Так вот, понимаете, нам философия-то эта важна только как индикатор, как лакмусовая бумажка, по которой мы рассматриваем разнообразие культур и разнообразие тех проявлений, одного и того же пассионарного толчка (Л. Н. Гумилев идет к карте и показывает географические регионы. — Ред.), который поднял население вот этих территорий на одной линии.

Но что здесь идет за счет природы, а что — за счет генетической памяти, что — за счет традиционной, — этого я вам сейчас не могу сказать, потому что мы решаем вопрос в общем виде, а не в частностях. Для каждой частности нужно специальное исследование. Мы пока определяем путь этих исследований.

Но я чувствую, что должен возникнуть вопрос, а может быть, все-таки это природа определила то или другое направление мысли? И может быть, это природа сделала людей интересующимися теми или другими вопросами? — То есть природа действует последовательно?

Будь сейчас жив Монтескье и будь мы в XVIII в., то все французские материалисты меня бы сейчас оплевали, потому что понятия энергии у них еще тогда не было, и сказали бы: «Так каждому же ясно: у китайцев свои интересы, у греков — свои интересы, у индусов — свои, у персов — свои».

А проверим другим пассионарным толчком — так ли это получается?

(Перерыв.)

В VII в. н. э. примерно по той же линии прошел другой пассионарный толчок. Рассмотрим его и посмотрим, как он повлиял на создание культур, уже в Средневековье.

Я уже рассказывал, что в VII в. здесь, в Центральной Аравии (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. Ред.) создалась мусульманская община, которая совершенно начисто перекрыла все традиции древнеарабского племенного этноса, делившегося на целый ряд групп, относившихся между собой как нынешние французы к итальянцам или испанцам. То есть совершенно разные этносы.

Этот толчок, который мы зафиксировали здесь в начале VII в., прошел через долину Инда, затем он пошел севернее, через долину реки Брахмапутры, через Южный Тибет, затем через Северный Китай, вот таким образом. (Л. Н. Гумилев показывает по географической карте линию прохождения пассионарного толчка. — Ред.) Даже еще севернее, вот так, через Маньчжурию.

То есть это было примерно на десять градусов севернее, чем тот толчок, хотя он был тоже широтный. И мы его можем вполне четко определить, по (Л. Н. Гумилев показывает по географической карте. — Ред.) — раз (арабы-мусульмане. Центральная Аравия), два (раджпуты, долина Инда), три (боты, Южный Тибет. — Прим. ред.), четыре (китайцы-2, Сев. Китай: Шэньси, Шаньдун. — Ред.) — по четырем точкам.[408]

Пятую точку я предлагаю пока оставить без особого внимания, так как VII век для Южной Маньчжурии и Приморья — это еще не очень ясное и исторически не изученное время. Но нам достаточно этих четырех точек. Итак, что же здесь случилось?

Древние арабы находились в фазе гомеостаза. Хотя у них и сохранились остатки своих старых верований, но они относились к ним сверхиндифферентно.

Бедуины — наиболее консервативная часть населения Аравийского полуострова, они почитали звездных богов. Каждая звезда была для них божеством, а так как звезд простым глазом видно около трех тысяч, то, соответственно, и богов было столько же. И, кроме того, звезды — далеко, и можно их было посчитать, но практически не обращать на них никакого внимания. Так бедуины и поступали, занимаясь пастьбой верблюдов и грабежом караванов.

В каменистой Аравии, вот здесь (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Прим. ред.), было большое количество христиан и иудеев. Ну, иудеи не могли распространять свою религию, потому что иудеем надо только родиться, а христиане распространяли свое учение. Но иудеи создавали такую атмосферу, которая помогала распространяться, потому что и там, и там был принцип строгого единобожия. И поэтому учение о едином Боге арабам было не чуждо. Они его знали, но относились к нему тоже довольно равнодушно. Но, в конце концов, при торговых операциях на базаре о вере никто не спрашивал. А там — как хочешь!