Шурик громко и виновато передохнул и ответил:

— Нет. — Он отрицательно помотал взъерошенной головой. — Я ничего не понял из того, что вы сейчас тут говорили. Ведь никто, кроме меня, в каникулы не учится. Встречи с интересными людьми у нас бывают и в школе. И всё равно я мечтаю стать шофером и футболистом.

В наступившей тишине было слышно, как падают и разбиваются о стол большие капли маминых слез.

— Успокойся, дорогая, — нервно попросил её папа. — Не обращай на его слова особого внимания. Наша задача остаётся прежней: воспитывать, воспитывать и воспитывать! Если воспитание не даст положительных результатов, займемся перевоспитанием!

— Может быть, он всё-таки имеет претензии к питанию? — сквозь крупные слёзы спросила мама. — Сынок, тебе не хватает калорий, да?

Шурик вздохнул совсем уж очень жалобно:

— Но абсолютно круглого отличника из меня никогда и ни за что не получится… Я обыкновенным учеником хочу быть! — довольно резко и несколько громко крикнул он. — Нормальным я хочу быть! Как все!

— Достукались, — мрачно заключил папа. — До-вос-пи-ты-ва-ли! Это крах наших совместных педагогических усилий. Полный крах!

Шурик молчал.

Мама молчала.

Молчал папа.

Молчал дедушка.

Все молчали.

Конечно, главного Шурик родителям и дедушке не сказал: жалел их. А главное заключалось в том, что ему давным-давно просто-напросто не только надоело, а ОПРОТИВЕЛО учиться. Он, если так можно выразиться, ПЕРЕучился, ПЕРЕстарался, ПЕРЕслушался, ПЕРЕзубрил и т. д. и т. п.

Ведь сколько он ни старался, вместо слов ободрения, он слышал одно и то же:

— Эх, Мышкин, Мышкин, ты же можешь учиться лучше!

«Конечно, могу! Могу, конечно! — хотелось крикнуть в ответ на эти слова Шурику. — Только отстаньте от меня хотя бы на недельку! Всего на семь денечков! Дайте мне хоть недельку пожить по-человечески! Побегать сломя голову разрешите! Один раз можно мне синяк под глаз заработать? Штаны хоть раз порвать можно? Я ещё никогда по лужам досыта не бегал! Я ещё ни разу вдоволь в футбол не поиграл! Буду я вам только пятёрки получать, только отстаньте от меня хотя бы на семь денечков!»

Никто и не подозревал, что в маленьком, взъерошенном, похожем на озабоченного воробья Шурике с каждым днём всё сильнее крепло желание стать САМОСТОЯТЕЛЬНЫМ.

Шурику хотелось быть бойким,

смелым,

шустрым,

вертким,

сообразительным,

ловким,

весёлым!

ШУРИКУ ХОТЕЛОСЬ ЖИТЬ! Даже когда он сидел смирнехонько, всё внутри его пело-распевало, крутилось-вертелось, ликовало-буянило! И сколько ни пытался Шурик унять себя, ничего из этого не получалось. Каждую минуту он ждал, что вот-вот сорвется с места и запрыгает, засмеется, а может, и песенку споёт прямо посреди урока!

Песенку посреди урока он не спел, но кое-что натворил. Вызвали его как-то к доске решать задачу, в которой дружно и здорово запутались троечник и двоечница. Шурик тоже быстро и здорово запутался, потому что в его взъерошенной голове всё давным-давно ерепуапатлось!

— Ну, Мышкин, Мышкин, не может быть! — поразилась учительница. — Соберись, вникни, подумай!

Но ни собираться, ни вникать, ни думать полукруглому отличнику не хотелось. Не хотелось и — все!!!

— Не тяни ты резину, — шепнул ему троечник, — и так надоело у доски торчать. Решай давай по-быстрому.

— Мышкин, Мышкин, что с тобой? — опять поразилась учительница. — Ты уже в таблице умножения путаешься! Вот здесь — смотри! Сколько будет семью шесть?

— Тринадцать с половиной! — весело и наобум ответил полукруглый отличник. — Или половина с тринадцатью!

— Да сорок два, — пробурчал троечник, — даже я и то знаю.

И двоечница закивала головой: дескать, я тоже такого же мнения.

— Эх, Мышкин, Мышкин, интересно мне знать, кто научил тебя таким неумным шуткам, — насмешливо сказала рассерженная и растерявшаяся учительница. — А, может быть, ты запомнил, сколько будет хотя бы дважды два?

— Дважды два? — переспросил Шурик Мышкин и помолчал, всё ещё пытаясь сдержаться. — По-моему, дважды два будет… пять будет дважды два! — очень весело крикнул он и расхохотался.

Но тут даже никто и не рассмеялся. А троечник и двоечница глаза вытаращили.

— Эх, Мышкин, Мышкин! — горестно воскликнула учительница. — Ты просто хулиганишь, и это, признаться, на тебя не похоже. Не может же быть, чтобы ты, полукруглый отличник, не знал, сколько будет дважды два!

— Я знаю, — с вызовом сказал Шурик. — По-моему, дважды два будет… пять!

В классе раздался не хохот, а ропот.

Даже двоечница не выдержала, гордо выговорила:

— Четыре будет. Это точно.

— Дважды два, — Шурик повысил голос, — будет…

Класс замер, вытянув шеи.

— Пять! — закончил Шурик с достоинством.

— Ну, Мышкин, Мышкин… — Учительница с большим сожалением и не меньшим удивлением покачала головой. — Ставлю тебе двойку. Буду разговаривать с твоими родителями. Надо выяснить, что же это такое с тобой происходит.

После уроков Шурик впервые в жизни не пошёл домой, а отправился куда глаза глядят, искал лужи, топал по ним, долго бегал за поливочной машиной, вымок весь и, лишь когда замёрз, вспомнил, куда ему идти полагается.

Что же произошло дома, вы, уважаемые читатели, и представить себе не можете!

Пока Шурик снимал грязные ботинки и мокрую одежду, дедушка восемь раз протер очки, чтобы получше разглядеть эту невероятнейшую картину. А вернее, дедушка просто-напросто не верил своим очкам. Обескураженный увиденным, он слова вымолвить не мог.

— А я двоечку схватил! — радостно сообщил Шурик. — В таблице умножения перезапутался. Не мог сообразить, сколько будет дважды два! Я думал, что пять, а оказалось, что нет!

И на это дедушка от растерянности ничего не мог выговорить. И Шурик впервые в жизни был предоставлен самому себе. Он не стал мыть руки. Он не стал есть суп и котлеты с кашей. Он, как говорится, навалился на компот и торт. Замечательно пообедал!

И лишь тогда дедушка спросил, убедившись, что очки не врут:

— Что случилось? Ты не болен?

Уж не знаю, где Шурик слышал такое выражение, но ответил:

— Я здоров как бык!

Это он-то? Похожий на воробышка?

— Допустим, допустим и ещё раз допустим, — дедушка всё никак не мог прийти в себя. — Но почему ты весь грязный и мокрый? И как ты мог забыть, сколько будет дважды два? В детстве я видел в цирке обыкновенного петуха, так он, самый обыкновенный петух, знал наизусть почти всю таблицу умножения! Пе-тух!

— Но ведь я, дедушка, не пе-тух! — весело возразил Шурик. — Я самый обыкновенный мальчишка! Сейчас я иду бе-гать! Все нормальные люди после школы отдыхают!

Тут дедушка, приготовившийся проводить с внуком диктант, до того растерялся, что даже не сделал ни малейшей попытки удержать внука, сидел и яростно протирал очки, словно они были во всем виноваты.

Шурик вволю набегался, досыта наигрался в футбол, подрался, и очень удачно: первый раз в жизни заработал синяк под левый глаз!

Дома его встретила, как писали в старинных романах, гробовая тишина.

Папа молчал.

Молчала мама.

Дедушка молчал.

И Шурик ничего не говорил.

Все молчали.

Наконец папа довольно нервно сказал:

— Я наблюдал с балкона за твоим сверхбезобразным поведением. Объясни нам: что с тобой происходит?

— Со мной произошёл синяк! — гордо и чуть хвастливо ответил Шурик. — И ещё со мной произошла двоечка! А вас, мама и папа, вызовут в школу! Вам здорово попадёт! Родителям всегда здорово попадает за двойки!

— Надо немедленно принимать меры! — очень взволнованно предложил дедушка. — Ведь происходит что-то уму непостижимое!

— Прежде чем предпринимать какие-нибудь меры, — мрачно и грозно сказал папа, — надо точно сформулировать, что же случилось с нашим сыном, жена, и с вашим внуком, папа. Слушаем тебя, виновник наших несчастий.