Вскоре из восточных частей Тибета дошли более неприятные вести. Губернатор Восточного Тибета, которого звали Лхалу, находился в городе Чамдо, довольно близко к границе, и с ним был один из британских радистов, в то время как второй был в Лхасе. Мы получили закодированное радиосообщение от губернатора, что китайцы стягивают к нашей восточной границе усиленные армейские подразделения. Было очевидно, что они собираются либо атаковать нас, либо запугать.

Как только мы получили эту тревожную информацию, Кашаг созвал Национальную ассамблею. Стало понятно, что над Тибетом нависла более серьезная военная угроза с востока, чем когда-либо на протяжении всех столетий. Коммунизм утвердился в Китае и придал стране военную силу, которой у него не было на протяжении многих поколений. Поэтому угроза для нас была не только более реальной, она имела совершенно иную природу.

В прошлые столетия между нашими странами всегда сохранялась религиозная симпатия, но теперь нам угрожало не только военное превосходство, но также и навязывание чуждой материалистической веры, которая, насколько она понималась в Тибете, выглядела совершенно ужасно. Ассамблея единодушно согласилась, что Тибет не имел ни материальных ресурсов, ни оружия или армии, чтобы защитить свою целостность, и поэтому было решено срочно направить призыв к другим странам в надежде, что они помогут убедить Китай остановиться до того, как станет слишком поздно.

Были назначены четыре делегации с целью просить о помощи. Одна в Британию, вторая в Соединенные Штаты Америки, третья в Индию, четвертая в Непал. Перед тем как делегации выехали из Лхасы, этим четырем правительствам были посланы телеграммы, для того, чтобы сообщить им об угрозе нашей независимости и о желании нашего правительства послать делегацию.

Однако ответы на эти телеграммы были крайне разочаровывающими. Британское правительство выразило свою глубочайшую симпатию народу Тибета и посочувствовало, что из-за географического положения Тибета, поскольку Индия стала независимой, они ничем не могут помочь. Правительство Соединенных Штатов ответило примерно в том же духе и отказалось принять нашу делегацию. Индийское правительство также ясно дало понять, что не предоставит нам военной помощи, и посоветовало не оказывать никакого вооруженного сопротивления, но перейти к переговорам о мирном разрешении проблем на основе Симлской конвенции 1914 года. Таким образом, мы поняли, что в военном смысле совершенно одиноки.

Случилось так, что срок правления губернатора Восточного Тибета Лхалу закончился, и в этот критический момент по закону необходимо было заменить его другим чиновником - Нгабо Нгаванг Жигме. Нгабо оставил Лхасу, направившись на восток, и, поскольку ситуация была столь деликатной, Кашаг попросил Лхалу оставаться на своем посту и помочь его преемнику, разделяя ответственность с ним. Но вскоре Нгабо заявил, что готов принять полную ответственность, и тогда Лхалу был отозван.

Очень скоро после этого, без какого-либо формального предупреждения, армии коммунистического Китая вошли в Тибет. Короткое время в некоторых местах тибетская армия пыталась сопротивляться, даже с некоторым успехом, тем более что ей помогали добровольцы из местного населения кхампа. Но наша армия была безнадежно мала и плохо вооружена. Смена губернатора вызвала некоторые затруднения в системе управления, и Нгабо решил переместить свою ставку из Чамдо на запад. Когда тибетские войска, отходящие от границы, прибыли в Чамдо, они обнаружили, что он уже оставил это место, и поэтому они были вынуждены сжечь арсенал и склады амуниции и присоединиться к нему в следующем месте отступления. Но прибежища не было. Нгабо обнаружил, что его линии коммуникаций перерезаны и он обойден с флангов более подвижными китайскими силами, поэтому и он, и большая часть тибетской армии были вынуждены сдаться.

Радиопередатчик Чамдо вместе с британским радистом тоже были захвачены. На протяжении долгого времени мы не имели никаких известий о том, что произошло. Затем в Лхасу прибыли два чиновника, посланные Нгабо с разрешения китайского командования, чтобы сообщить Кашагу, что он сам является пленником и просит позволения вести мирные переговоры, а также заверяет Кашаг от имени китайского командующего, что Китай не собирается захватывать остальную часть тибетской территории.

В то время как начались эти беды на дальних восточных рубежах Тибета, правительство в Лхасе проконсультировалось с оракулами и высшими ламами, и по их совету Кашаг обратился ко мне с просьбой, чтобы я взял в свои руки руководство страной.

Это преисполнило меня тревогой, мне было всего 16 лет, я еще далеко не закончил свое религиозное образование, я ничего не знал о мире и не имел политического опыта, но уже был достаточно взрослым, чтобы понимать, насколько я невежественен и как много мне необходимо изучить. Сначала я возражал, что я слишком юн, потому что признанный возраст, в котором Далай Ламы брали в свои руки активное управление от регента, составлял 18 лет. В то же время я очень хорошо понимал, почему оракулы и ламы обратились ко мне с этой просьбой.

Долгие годы регентского правления после смерти каждого из Далай Лам неизбежно ослабляли нашу систему управления. Уже во времена моего детства были трения между различными группами в нашем правительстве, и управление страной ухудшилось. Мы пришли к положению, когда большинство чиновников стремились избежать ответственности, а не принять ее. Однако теперь, при угрозе вторжения, нам более чем когда-либо было необходимо единство, и я как Далай Лама был единственной личностью, за кем вся страна, безусловно, последовала бы. Я колебался, однако после того, как и сессия Национальной ассамблеи присоединилась к просьбе правительства, я увидел, что в такой серьезный момент нашей истории не могу отказаться от своей ответственности. Я вынужден был принять ее, оставить детство за плечами и, не откладывая, подготовиться к тому, чтобы возглавить страну и противостоять, насколько я был способен, могучей силе коммунистического Китая.

Итак, хотя и с трепетом, я согласился. И в традиционной праздничной форме мне была передана вся полнота власти. От моего имени была объявлена всеобщая амнистия, и все заключенные единственной тибетской тюрьмы получили свободу.

Примерно в это же время с востока прибыл в Лхасу мой старший брат. Он был настоятелем монастыря Кумбум, около деревни, где мы родились. На этой территории, контролируемой Китаем, будучи настоятелем, он наблюдал падение губернатора при режиме Чан Кай-ши и продвижение армий нового коммунистического правительства. Он видел год замешательства, запугиваний и террора, который китайские коммунисты оправдывали тем, что они пришли защитить народ. Они обещали свободу религии, однако в то же время начали систематическое подкапывание под религиозную жизнь и разрушение ее.

Сам он находился под строгой охраной и был подвергнут почти непрерывному курсу коммунистической пропаганды, пока наконец китайцы не объяснили ему, что они намеревались захватить весь Тибет, который, по их мнению, являлся частью Китая, и установить там коммунистическую власть. Затем они попытались вынудить его отправиться в Лхасу в качестве своего эмиссара, с тем чтобы убедить меня и мое правительство согласиться на их руководство. Они пообещали сделать его губернатором Тибета, если ему это удастся. Конечно же, он отказался делать что-либо в этом роде. Но в конце концов он понял, что его жизни угрожала бы опасность, если бы он продолжал отказываться. Также он подумал, что обязан предупредить меня о китайских планах. Поэтому он сделал вид, что согласился, и это позволило ему ускользнуть от китайского наблюдения и достичь Лхасы, предупредив меня в деталях об опасностях, которые нас ожидали.

К этому времени Кашаг предпринял шаги для того, чтобы поставить наш вопрос перед Организацией Объединенных Наций. Пока мы ожидали, когда он будет рассмотрен, мне казалось, что первая из моих обязанностей состояла в том, чтобы следовать совету индийского правительства и попытаться достичь договоренности с китайцами до того, как они принесут еще больше вреда. Поэтому я написал китайскому правительству и передал это письмо через командующего армией, оккупировавшей Чамдо. Я писал, что во время моего детства отношения между нашими странами обострились. Но теперь, когда я принял в свои руки полную ответственность, я искренне хочу восстановить дружбу, существовавшую в прошлом. Я просил их вернуть тибетцев, которые были захвачены армией, и вывести войска из той части Тибета, которая была оккупирована.