Как только я оказался в безопасности за пределами досягаемости китайских властей, в Лхасе была собрана Национальная ассамблея, которая должна была утвердить выбор. Ассамблее был представлен подробный доклад. Доклад о видениях регента, о тестах, которые я успешно прошел, о намеках, которые сделал 13-й Далай Лама относительно места, где он хотел бы переродиться. Было указано, что поиски и исследования были в полном согласии с советами ведущих оракулов и лам. В результате ассамблея единодушно утвердила, что я был перерождением Далай Ламы, и старшим официальным лицам было предложено встретить меня в дороге.
Мы встретились с первым из этих официальных лиц у реки, именуемой Тобчу, почти через три месяца после начала путешествия. С ним было 10 человек и около сотни тюков с провизией, а также четыре кожаные лодки, которые должны были перевезти нас и наше продовольствие через реку. Так караван начал разрастаться.
Через несколько дней мы пересекли перевал Трацангла и приблизились к городу Бумчен, от которого до Лхасы оставалось 15 дней пути. Здесь нас приветствовал следующий эмиссар правительства, который поднес мне не только шарфы (тиб.: "ката"), которые являются универсальным символом тибетского приветствия, но также и "мандал-тен-сум", троичное подношение, выказывающее наивысшее почтение. Именно в этот момент мои отец и мать впервые поверили, что их младший сын является перерождением Далай Ламы, и ощутили большую радость, волнение и благодарность, вместе с ощущением невероятности происходящего - род сомнения, которое часто сопровождает великие и счастливые новости.
Немного позже, в десяти переходах от Лхасы, мы встретились с партией примерно из ста человек, вместе с которой двигалось много лошадей и мулов. Эта партия возглавлялась министром тибетского Кашага и включала много официальных лиц и представителей трех крупнейших монастырей Лхасы, каждый из которых поднес мне традиционные шарфы и мандал-тен-сум. Они принесли с собой декрет, объявляющий меня 14-м Далай Ламой, который был издан регентом, Кашагом и Национальной ассамблеей Тибета. Тогда я сбросил свое крестьянское платье, и был одет в монашеские одеяния. Мне в услужение были приданы помощники по церемониям и с этого времени меня несли в позолоченном паланкине, который мы, тибетцы, зовем "пебджан".
Наш караван приобрел еще больший размах. В каждой деревне и городе, которые мы проходили, нас встречали процессии лам и монахов с благими символами и эмблемами. Народ этих мест также присоединялся к нашему шествию под звуки рогов, флейт, барабанов и цимбал, а от сжигаемых благовоний поднимались облака дыма. Все - и миряне и монахи - были в своих лучших одеждах и приветствовали меня, когда меня проносили мимо, сложенными руками и счастливой улыбкой на лице. Я помню, что, выглядывая из своего паланкина, видел, как они роняли слезы радости. Везде звучала музыка, и люди танцевали.
Следующее важное место в нашем путешествии называлось Дам У-ма Тханг. Там я был принят регентом и официальным настоятелем монастырей Тибета. Здесь мы прервали путешествие и провели три дня в монастыре Ретинг. Но высшая точка официального приема была достигнута лишь тогда, когда мы прибыли в Дод Гунтханг. Здесь уже были и все остальные старшие официальные лица, прибывшие приветствовать меня. Премьер-министр, члены Кашага, главные настоятели монастырей Дрепунга, Сера и Гадэна - трех столпов буддизма в Тибете.
Также меня приветствовал господин Хью Ричардсон, глава британской миссии в Лхасе. Мы теперь были очень близко от Лхасы, и немного дальше по пути нас встретили представители Бутана, Непала и Китая. Теперь наш караван стал очень велик, и мы продвигались по направлению к священному городу длинной процессией. С одной из сторон нашего маршрута выстраивались тысячи монахов с разноцветными знаменами в руках и штандартами, многие группы людей пели приветственные песни и играли на музыкальных инструментах. Солдаты всех подразделений тибетской армии прибыли для того, чтобы поднести мне вооружение. Все население Лхасы - мужчины и женщины, молодые и старые - вышло в своих лучших одеждах, чтобы встретить меня и почтительно приветствовать. Когда меня проносили мимо, я слышал, как они кричали о том, что наступил день их счастья. Я чувствовал себя как во сне.
Мне казалось, будто я был в громадном парке, полном прекрасных цветов, в котором дует теплый приятный ветерок, и передо мной элегантно танцуют павлины. Там был незабываемый запах диких цветов, и песни свободы и счастья звучали в воздухе. Я не выходил из этого сна до тех пор, пока мы не достигли города. Там меня привели в храм, где я скромно поклонился перед священными изображениями. Затем процессия направилась в Норбулинку, летнюю резиденцию Далай Лам. И меня, все еще находящегося как во сне, проводили в превосходные апартаменты моего предшественника.
Церемонию возведения на трон было решено провести вскоре после моего прибытия. Дата церемонии была назначена на 14-й день первого месяца года железа-дракона, что соответствовало 1940 году. Она была утверждена регентом в соответствии с советом государственных астрологов и по консультации с Национальной ассамблеей. Были посланы пригласительные телеграммы правительствам Китая, британскому правительству Индии, королю Непала и махараджам Бутана и Сиккима, в которых им сообщалась дата возведения на трон. Церемония проходила в Сиши Пунцог, зале Всех Добродетелей Сансары и Нирваны, который находился в восточной части дворца Поталы. Здесь собрались дипломатические представители соседних стран, официальные лица тибетского правительства, как миряне, так и монахи, ламы-перевоплощенцы, настоятели и заместители настоятелей трех крупнейших монастырей - Дрепунга, Сера и Гадэна, а также члены моей семьи. Когда я вошел в зал, меня сопровождали регент, который был моим старшим учителем, и мой младший учитель. Следом шли члены Кашага, главный и действующий настоятель и старший домоуправитель. Также нас сопровождали владыка по одеждам, владыка религиозных церемоний, владыка по столу и представители древних районов Тибета.
Все собравшиеся встали, когда я вошел, а главный настоятель и старший министр подвели меня к "львиному" трону, в то время как старший домоуправитель вел всю процедуру. Сен-три - "львиный" трон, был установлен в соответствии с предписаниями священных текстов. Он был квадратной формы и сделан из позолоченного дерева. По сторонам его были вырезаны восемь львов, поддерживающих трон, по два с каждой стороны. На нем лежало пять квадратных подушек, каждая покрыта парчой своего цвета. Таким образом, все сооружение достигало высоты шести или семи футов. На столике перед троном лежали все печати Далай Лам. Церемония началась с распева особых молитв группой монахов, которые жили в Потале и участвовали во всех религиозных церемониях с Далай Ламой. Также они поднесли благие символы, повторяя молитвы, указывающие на значение этих символов. Затем вперед вышел регент и поднес мандал тен-сум. Сущность этого подношения - три символических дара. Золотое изображение Будды вечной жизни, священная книга этого Будды и небольшой чортен - ступа традиционной тибетской формы, знакомая всем путешественникам по Тибету. Это означало просьбу ко мне, чтобы я жил долго, проповедовал религию и мыслил, как Будда.
Затем регент, мой младший учитель и премьер-министр поднесли мне церемониальные шарфы. Я благословил регента и моего учителя, прикасаясь своим лбом к их лбу, а премьер-министра, который был мирянином, я благословил, прикоснувшись к его голове обеими руками. После этого старший домоуправитель возглавил процессию других подносителей, которые дарили мне "дрома" - сладкий настой травы, который подносили в небольшой чаше на блюде, причем и чаша и блюдо были сделаны из золота. Затем другие слуги поднесли "дрому" всем, кто присутствовал в зале. Подношение "дромы" - это часть всякой церемонии в Тибете, символ благопожелания. Далее последовала церемония подношения чая, - сначала мне, а затем всем остальным собравшимся. Потом был поднесен сладкий рис. Пока проходили все эти церемонии, двое ученых монахов проводили показательный диспут по фундаментальным вопросам религии. По окончании диспута группа мальчиков представила мимический спектакль, сопровождавшийся музыкой, разносившейся по всему залу.