21 января, понедельник, 14-й день отпуска. Весь день занимался кучей проблем, но в голове стояло, застя все остальное, одно: надо написать еще один вариант для "Труда". Сделал это только вечером, почти сразу же перед отъездом на вокзал. Я уезжаю на неделю в Оленегорск, к Саше, в места моей юности.

"Идущие вместе", которых мы уже видели с тряпками и швабрами на улицах городов, что, конечно, заслуживает уважения, но после чего города, конечно, как и после любой кампании, чище не стали, сейчас выступили с новой инициативой. Они готовы обменять "плохие" книги писателей Виктора Ерофеева, Владимира Сорокина и Виктора Пелевина на "хорошие" книги Бориса Васильева. Сюда они присовокупляют и Маркса. Мне безумно интересно, кто стал инициатором этой интеллектуальной провокации и кто из доблестно идущих вместе строем эти книжки читал. Не являясь поклонником всех трех писателей, тем не менее замечу, что Владимир Сорокин — крупная фигура, много сделавшая в переходный период для новой литературы и показавшая безграничные возможности для игры в литературе с языком. Виктор Пелевин — еще и прекрасный социолог, и его роман "Генерация "П", я бы сказал, роман не только увлекательный, но и обличительный. Кто как читает. Что касается Виктора Ерофеева, то к нему можно предъявить крупные претензии за ангажированность и порнографию в романе "Русская красавица", но куда деть его знаменитый рассказ "Жизнь с идиотом", по которому Шнитке написал оперу, а культовый режиссер Рогожкин поставил фильм? Куда деть его уникальную работу по собиранию современного молодого рассказа? Не нравится? Мне тоже не нравится, но в работе и палитре литературы и это необходимо.

О Марксе, который тоже предназначен для обмена, — не говорю. Здесь все неясно только для уродов.

На чью мельницу идущие льют все вместе воду? Продолжают раскручивать уже упомянутую тройку или ставят в неловкое положение старейшего, но не первого ряда нашего писателя? Ведь если говорить всерьез о Борисе Васильеве, то кроме блестящих произведений у него есть и такие, от которых могла бы отказаться и эта великолепная тройка. Возвращение когда-то изданных книг их автору, а идущие намечают и это, — сильная мера. Мне припоминается случай, когда читателями были возвращены книги Гамсуну, склонившемуся в свое время к фашизму. Вообще такая беспардонная возня с книгой мне именно те времена и напоминает".

Оба этих варианта я продиктовал А.С. Вроде бы договорились, что один вариант пойдет в этот четверг, а другой, последний, с книгами, он поставит на следующую после текущей неделю. Всех это очень бы устроило, потому что я на неделю уезжаю. Родные края зимой, во-первых, а во-вторых — оторванный от московских дел начитаюсь, но есть и третье: у Саши дома, кажется, есть и компьютер и теперь уже интернет. Научусь спокойно всему этому у него. Но не успел я отдиктовать Вартанову текст и отойти от телефона, как В.С., которая постоянно на вахте у телевизора, сообщила: "идущие" отменили свою акцию. Идиотизм собственного поступка дошел и до них.

В последний свой день в Москве решил сделать все, до чего прежде не доходили руки: собраться, сдать в поликлинику анализы, съездить к С.Б. Джимбинову. Я уже испытываю некоторое чувство возрождения, плоскость нового романа, как сброшенный с верхнего этажа лист фанеры, мечется в воздухе резкими рывками. Замысел еще не летит, но уже в воздухе. Этих колебаний еще будет много, но одно знаю твердо: такой напряженности в письме, как в романе о Ленине, я больше не повторю.

В поликлинику поехал на машине. Джипы, и в частности мою "Ниву", как мне кажется, изобрели для того, чтобы ездить не по шоссе и по разным взгоркам, а по московским переулкам. Например, я, уже съехав с Садового, чувствую свое преимущество перед буксующими во Вспольном и Гранатном переулках легковушками. Здесь две машины не разъедутся, поэтому я на своей "Ниве" беру ближе к сугробам и навалам снега. В.С. посоветовала после сдачи анализов, которые делаются всегда натощак, сходить в Макдональдс, который находится рядом с поликлиникой на Арбате, позавтракать. Как давно несуетным днем, пешком я не был в центре. Какой восхитительно закрытый и буржуазный город. Это переулки Парижа, Копенгагена, Франкфурта. Совершенно заграничное впечатление. Огромное количество ресторанов, куда каждый день собираются люди, у которых есть деньги. Кто они? Какой жизнью живут? Наша певица-эмигрантка Казарновская абсолютно права, когда говорит, что в Москве такая же энергетика, как и в Нью-Йорке.

На работе, в институте написал письмо Лидии Васильевне. Когда я еще только пришел на работу ректором, уже тогда она казалась мне неоправданно для института старой. Я рад, что не поддался первому импульсу и вместе мы проработали десять лет. Скоро и я буду на таком же положении. Старею с каждой минутой, уже хуже вижу, уже привыкаю к постоянному нездоровью и тяжести, а все куда-то стремлюсь, все думаю, что это временные недомогания. Л.В. останется лаборантом кафедры, а вот на ученый совет мы возьмем другую девушку. Л.В. в зарплате ничего не потеряет.

Не успел я справиться с письмом, как сначала позвонила Г.А. Ореханова, а потом вместе с заместителем директора и пришла. Появилась еще одна разгромная статья на спектакль "Униженные и оскорбленные", который Т.В. Доронина делала к 180-летию со дня рождения писателя. На этот раз в "Независимой". Здесь тот же тезис, что и в "Коммерсанте": спектакль не получился, а здание хорошо бы отобрать и использовать под спектакли-мюзиклы. Г.А. Ореханова принесла мне подписать письмо, которое вроде бы составил В.Г. Распутин в защиту театра. Это обращение к президенту, суть его в том, что мы уже видели, как после подобных подготовок отобрали симфонический оркестр России у В.Светланова и Большой театр у В.Васильева. Именно поэтому мы не обращаемся к министру культуры. Т.В. Доронина полагает, что это начинается подготовка. Письмо уже подписали В.Розов, В.Распутин, обещали подписать Ф.Ф. Кузнецов, Скатов, директор Пушкинского Дома и директор бывшей Ленинки. И мы еще говорим о каком-то плюрализме. Убеждаюсь, как много в нашей культуре делается, чтобы отогнать русскую культуру от центра, развеять ее. Как еще держат меня? Надо тоже ждать налета. Может быть, кампания уже началась?

Б.Н. Тарасов едет в Нью-Йорк за счет матери нашей аспирантки Сони, это продолжение моего проекта, который я веду целый год.

Снова в чистой лаборатории-библиотеке С.Б. Джимбинова. Перед этим мы мельком поговорили в институте о теме для нового романа, которую он мне предложил. Это о писателе-двойнике, который устал писать стихи за своего удачливого коллегу и когда тот что-то ему не доплатил, вставляет в подборку малоизвестное стихотворение Ахматовой. Это сюжет из жизни. Мне он особенно не нужен, роман, вернее его интонация у меня уже готова, писатель не должен далеко отходить от своих пажитей. Тем не менее я решил, что приеду к нему домой и мы поговорим об этих материалах. У С.Б. по обыкновению были приготовлены закуски: и мясо, и рыба, и выпивка, и торт. Я согласился на торт и съел два тоненьких кусочка, режет С.Б. торт тоненько. По обыкновению, он поражает меня своими знаниями и своим глубоким интересом к книге. В его библиотеке нет каталога. Книги на специальных полках стоят в три ряда. Но где какая книга стоит, С.Б. держит в памяти. Меня это восхищает. Но я из своей памяти стремлюсь вычистить все лишнее.

Его удивляет мой Ленин, немножко зная меня, он поражен, почему я не считаю, что Октябрьская революция — это первая еврейская революция. Вторая — это революция 1991-го года. Насчет второй я начал считать так еще в этом самом 1991-м году, когда С.Б. и его друг Ю.Аверинцев так не считали. Здесь же я впервые узнал, что родовая фамилия Собчака — не Собчак. Кстати, много говорили, что госпожа Нарусова может стать нашим новым министром культуры.