Но в ней даже брань и хула

Для вашего брата – реклама,

Какой бы она ни была.

Ведь ругань лишь слабого бесит,

В ней есть потаённый резон.

Скандальчиком лёгоньким в прессе

Не брезговал даже Кобзон.

– Э, бросьте! – Он тушит окурок.

– По вашей печати, дружок,

Я – бард приблатнённых и урок,

Фальшивый хрипун и пижон.

А в общем – кумир подворотни,

Играющий "под пахана".

Но вы, кому пел я сегодня,

Вы что, извините, – шпана?

Я – гость очень редкий в эфире,

Но то, что – украдкой пока –

Едва ли не в каждой квартире

Врубают мой хрип... Это как?!

Добавлю еще по секрету,

Что плёнкой с концертом моим

Легко опоясать планету.

Куда там Кобзонам твоим!

Но это я так, для тебя лишь, –

Он вновь переходит на "ты", –

Ту плёнку, как шлем, не напялишь

От ругани и клеветы.

Вот вывод обидный и странный,

Что сделал известный поэт:

Мол, в песнях моих без гитары

Души поэтической нет.

И с рифмой не всё слава Богу –

Глагольна, проста и т.д.

"Кричу" и "торчу", дескать плохо.

А "Оза" – "стервоза" шедевр?

Вот так мои стоны, печали

Поэт разложил по частям.

Чего же мне ждать от печати,

Которая служит властям?

Я вставил: – Знакомое что-то...

Он тотчас почуял подвох:

– На сцене б сыграл идиота,

Но в жизни... Ну, что я вам – лох?

И хмыкнул: – Прелестная пара –

Чудак-неврастеник и я.

Такой себе Чацкий с гитарой.

Нет, друг, это роль не моя.

На людях я холодно-вежлив,

Как опытный снайпер в бою.

Словесным поносом не грешен

И власти, заметь, признаю.

Но только... не лица у власти.

Никак не пойму до сих пор,

Какой они веры и масти

Но это... иной разговор.

А в общем-то некуда деться

От выбора: лгать или клясть.

Хотите, дам серию лекций

На тему "Художник и власть?"

О, это – мудрёная сфера,

Хоть правда, похоже одна:

Художнику высшая мера

Авансом в ней предрешена.

Бунтарь обречён на свободу

В тюрьме иль в петле умереть.

Холуй ненавистен народу.

А чем это лучше, чем смерть?

В раздумьях над этим предметом

Я смерть бунтаря выбирал,

И мысленно два пистолета

К дуэли не раз примерял.

Но, чувствуя холод металла,

Твердил я себе как урок:

Не хочешь хулы иль опалы –

Будь дальше от власти, дружок.

Но бьют и нейтралов жестоко...

Недаром почти без грехов

Поэты уходят до срока

В тот мир, где не пишут стихов.

Быть белой вороной негоже,

Хвалим ли ты или браним.

А я задержался, похоже...

Но этот дефект устраним.

Он с деланно вялой зевотой

Умолк, прикрывая глаза,

Как будто интимное что-то

Чужому случайно сказал.

.....................

И тут же спохватисто бросил,

Да так, будто губы ожгло:

"Слышь, публика зрелища просит,

А, значится, время пошло".

И, вслушавшись в гомон застенный,

Звучавший все громче теперь,

Коротким тычком, как поленом,

Толкнул тяжеленную дверь.

И в ноздри пахнуло чуть кислым

И жарким застольным душком,

Когда уже дым коромыслом,

А кое-кто и под хмельком.

Все ж гостя там сторожко ждали.

Лишь он посмотрел на часы,

Как рюмочный звон и медальный

Покрыли густые басы.