– Для меня, да. Она принесена на землю самим Богом. И Моисей и Мухаммад – пророки, Иисус Христос – Сын Божий.

– Мы также верим в Его второе пришествие.

– Слава Богу. Но ждёте как пророка, опять же. А Он обещал Суд.

– Но именно Христос перед Вознесением обещал послать людям утешителя. Он говорил о пророке Мухаммаде.

– Нет, вот тут мы не сойдёмся: Он говорил о Духе Святом…" Он не желает подстраиваться под пусть и очень гостеприимных арабов, открыто и прямо отстаивает собственные убеждения.

Остается неясным, по каким фактам из текста критик Кокшенёва делает вывод о том, что "православное зрение" героя или писателя (здесь это разграничение не имеет смысла по причине уже упоминавшейся слитности их образов) "заплыло жиром", то есть притупилось, исказилось или вовсе атрофировалось.

« * *

Над Прагой дождь. Темна волна в реке,

Летит вода на статуи и здания.

Зажавши зонтик в мокром кулаке,

Я уделяю городу внимание.

Закрыт от солнца мутной пеленой,

От Вышеград раскинувшись до Жижкова,

Он долго перелистывался мной

Старинной и загадочною книжкою.

Здесь надо быть и жить не торопясь,

Включив души глядящий далеко радар,

Чтоб уловить магическую связь

Своей судьбы и мокнущего города,

Чтобы понять и ощутить восторг,

Впитать в себя живое излучение

Людей и стен, проулков и мостов

И площадей в вечернем освещении.

Хоть дождь меня опутал на ходу,

Мне ни к чему волнение и паника,

Ведь я всегда укрытие найду

На Водичковой улице у "Браника"!

« * *

Луна показалась и сгинула,

Как в омут, упав в облака.

Откуда волною нахлынула

Такая густая тоска?

Накинулась, как ненормальная,

Сомкнув рук немытых кольцо,

Как старая блядь привокзальная,

Нечисто дыша мне в лицо,

Честя инородца и выродка,

Всё ближе, ко мне и тесней,

И, чёрт её знает, как вырваться

И как расплеваться мне с ней.

О СЕБЕ

Не приходят ко мне SMS,

Почтальон в дверь не стукнет рукою,

Я – один из усталых повес,

Что не может смириться с покоем.

Сквозь туман улетевших годов

Тихо плачут, сгорая, поленья,

Я живу средь нестройных рядов

Не нашедшего вход поколенья.

Тормознулся, хоть шёл под откос,

Взять решив

своё счастье измором.

Словно кожа вторая, прирос

Свитер чёрный с багровым узором.

Непричастен вниманью зевак,

Улыбаюсь – и это немало,

И темнеет старинный коньяк

В неподъёмных хрустальных бокалах.

На подстилке средь каменных плит

Спи, собака, и сдуру не лай там,

Пусть над домом ревёт и шипит

Непогода в пятьсот снегобайтов.

« * *

У девятого студкорпуса

жжём конспекты и концепции,

Жжём последние иллюзии,

пляшут блики по щекам,

Надуваем тёплым воздухом

мы шедевры контрацепции,

И летят они как ангелы

к поседевшим облакам.

У девятого студкорпуса

тетя Феша с тетей Лизою

На костры глядят коптящие,

взгляд привычен и суров...

Запах дыма тихо стелется

вдоль по улице Фонвизина,

Упираясь в Комсомольскую,

растворяясь меж домов.

Уезжаем во все стороны,

кто в столицы, кто – в провинции,

От портвейна общежитского –

путь в начальственный коньяк.

У девятого студкорпуса

сгрузим мы свои традиции,

В двести сорок первой комнате

будет новый молодняк.

Мутный свет утихнет в лампочке,

ночь тяжёлым утром сменится,

Станет неба цвет чахоточный

красить липкие ветра,