Но что характерно – сразу же после взрывов появились комментарии: кому это выгодно? В ЖЖ, на "Эхе Москвы", в эфире нежно цветущего кактуса "пражской весны" (символа демократии и свободной любви) "Радио Свободы" с небольшими вариациями, но до боли одно и то же: "кровавая гэбня", "путинский режим", спецслужбы и политические манипуляторы…

И вот здесь – не знаю кого как – а меня посетило ощущение дежавю. Потому что этим мерзким "проискам спецслужб" уже свыше тридцати лет. С чем и связано моё "антисемисткое уточнение" о первом взрыве в московском метро. Потому что главарём той националистической армянской банды был, прости Господи, "правозащитник" и, уж извините за выражение, "диссидент", – некий Степан Затикян. Посидевший к тому времени уже "в кровавых брежневских ГУЛАГах" за "политику", то есть всего-то за свободную и независимую Армению "от Москвы до Анкары".

Так вот – первым свои правозащитные щёки по поводу "провокаций спецслужб" тридцать лет назад надул недоброй памяти отец водородной бомбы и новой русской демократии академик Сахаров. Вслед за ним и вся чухонская правозащитная общественность в лице Московского филиала Хельсинкской группы. Дескать, Затикян – мученик свободы и совести, наш брат и страдалец, общечеловек и проверенный антисоветчик, а его обвиняют… Нечего и говорить, что "вражеские голоса" тогда (как и сегодня) сделали всё, чтобы вывести "кровавую гэбню" на чистую воду. Но вот незадача – у диссидента (не Сахарова, а Затикяна) на квартире нашли и "взрывное устройство", и соответствующую литературу. С листовками. Про "великую Армению" – "от Севана до Ямайки". Последнее "мировую общественность" несколько напрягло… Особенно на фоне постоянно звучавших в ту пору взрывов – в США, Франции, Швеции, Италии… Тоже с листовками про "великую Армению от Севана до Ла-Манша"…

То, что сегодня "след" другой – очевидно. Предыдущие товарищи себя взрывать не любили. Заводили механизм и уезжали в Ереван. А вот "правозащитная реакция" – один в один. И государственная – увы, тоже. Уже спецы из ФСБ нашли для шахидок и помощников "со славянской внешностью", уже звучат голоса, что "несчастные женщины" потеряли в ходе спецопераций сородичей ("добрейшей души людоеды и палачи", "нежные отцы и заботливые супруги", "талантливые богословы и знатоки Корана"). Обязательно услышим про наркотическую и психологическую обработку, может быть, и про личную связь с Усамой бен Ладеном. Да вот беда – терроризм половым путём не передаётся. Значит, что-то ещё?

Безусловно. И первое – миллион (или больше) долларов, который получат из Саудовской Аравии семьи самовзорвавшихся убийц. Вот если бы вместо этого к ним в аул нагрянули кадыровцы и показательно вырезали всё близкородственное (дети, братья, племянники) население, то никаких "шахидок" впоследствии (ни наркотических, ни нервно-неуравновешенных) на всё обозримое будущее на Кавказе не нашлось бы. А свалить можно было бы на кого угодно. Придумать каких-нибудь "белых мстителей", навербовать десятка полтора бритоголовых идиотов, и показывать время от времени по телевизору. Для Госдепа США и Европарламента.

А на Кавказе всё бы и так знали – по "сарафанному радио" – что и как. Это – о профилактике. Есть мысли и по безопасности.

Дело в том, что в СССР прозвучал в метро один взрыв – в 1977 году – и до развала Союза (за 14 лет) больше ни-ни. "Кровавая гэбня" работала. Ныне – с 1996 года по 2010 (тоже, кстати, 14 лет) – считайте сами сколько. Почему так – ответов много и все правильные. Как это изменить?

Реалистичный вариант вижу только один – купить Путину, Медведеву, Бортникову и Нургалиеву проездные билеты на метро (хотя бы на полгода), чтобы десятки тысяч людей, обеспечивающие их безопасность (плюс космическая, радиоэлектронная и прочая разведка) – одновременно работали и на миллионы простых людей, едущих в метро. Чтобы они, охраняя их бесконечно дорогие для народа задн… (простите – жизни), защищали и нас с вами. Хотя бы попутно. Смею вас уверить – московская подземка была бы самой безопасной в мире.

Ольга Шевчук. Колесница надежд. Записки на чемоданах. М., "У Никитских ворот", 2009

Сразу скажу, повесть-воспоминания Ольги Шевчук – произведение дерзновенное: исповедальное.

Решиться на исповедь может только крепкий духом человек, большой, зрелый талант. Каждый человек знает, что нет ничего мучительней личного опыта и он же, возможно, не догадывается, что нет ничего противоречивей быстро текущей и крайне изменчивой действительности, без верной характеристики которой личный опыт может показаться откровенно пресным, заимствованным, списанным с известных образцов. И любой серьёзный писатель, прежде чем браться за исповедальную прозу, не один раз в себя заглянет и подумает: а справлюсь ли? Одно дело крутить сюжет, лепить характеры по наитию, сообразуясь со своим пониманием художественности текста, и совсем другое обрекать себя на многолетнюю "каторгу чувств" по выражению Сергея Есенина.

Настоящей выстраданной честной прозы сегодня так мало, что невольно дорожишь каждой строчкой, фразой. Всё на месте. Все подчинено одной неоспоримо важной цели: читателю должно быть интересно! А что может быть интереснее исповедально-захватывающих откровений и "сердца горестных замет" молодой женщины, к тому же поэтессы?

"Я мечтала о большой любви", – едва ли не с первых страниц своей повести признаётся Ольга Шевчук, начиная разговор о наболевшем: о своём времени, о талантливых друзьях, учителях, и о своей женской судьбе в книге "Колесница надежд", имеющей подзаголовок "Записки на чемоданах".

Да, были в своё время булгаковские свидетельства "на манжетах", но в них преобладает зубоскальство, желание лягнуть растерянного обывателя, хихикающий тон фельетониста, чего и в помине нет в книге Ольги Шевчук. Всё-таки она поэт, человек большой души: открытой, жертвенной, ранимой. Возвращение в прошлое, каким бы оно ни было, занятие не из легких. Трудно, горестно, а порой и слёзно-обидно бередить старые раны, мучительно больно сдирать намертво присохшие, пропитанные кровью сердца бинты охранительной забывчивости, продиктованной необходимостью жить в этом мире. И даже не жить, что было бы просто чудесно, а банально выживать в условиях либеральной деспотии, обречённо размышляя, как сохранить себя, свою семью, детей, рождённых и зачатых? Как не потеряться в мире фальши, алчности и злобы; наконец, как, будучи русской поэтессой, приехавшей из Ташкента в Москву для получения второго высшего – писательского! – образования накануне распада СССР, вернуться в Россию после крушения державы?

Здесь, в Москве, Ольга познакомилась с целой плеядой молодых самобытных писателей, родившихся в первое послевоенное десятилетие и по трагичес- кой случайности (распад СССР) оказавшихся под костоломным колесом "спасительного рынка". Она очень верно назвала свою повесть: "Колесница надежд". Колесо, колесовать… Жуткие ассоциации. Жуткие, как сама "жизнь" в постсоветской "независимой" России. Где Ольга со своей семьёй откровенно бедст- вовала. Мучилась. Но рук не опускала.

Что подпитывало её, откуда она черпала силы для отстаивания своего человеческого и творческого "я"? Из родника любви, я думаю. Талант – это всегда любовь. Всё остальное подделка, если вспомнить выражение Юрия Кузнецова, ведшего семинар поэзии на ВЛК в этот период. Сама Ольга Шевчук училась в семинаре прозы у Эрнста Ивановича Сафонова, возглавлявшего в то время, вплоть до своей преждевременной смерти, популярный еженедельник "Литературная Россия", в котором Ольга неоднократно публиковала свои оригинальные стихи.