— Кто хочет спать — того не добудишься, — рассудил купец.

— Ну, ты философ.

— Чего ругаешься? Нет так нет. Вот только светильник задую, — приподнялся он с лавки.

— Оставь. Пусть горит, — остановил его Олег.

Сено в мешке, служившем матрацем, шуршало немилосердно, кололо сквозь ткань, и Середин пожалел, что снял куртку. Он закрыл глаза и постарался расслабиться. Пахло полынью и сгоревшим маслом. Поднявшийся за окном ветер хлопал бычьим пузырем.

«Невзор промокнет, — подумал Олег, — ветер перед дождем, не иначе».

Вскоре стала наплывать дрема. Перед глазами возник Лапоть — парень, что хотел зарезать Вторушу. Лицо у него было ободрано ножом до кости, выколотые глаза растеклись слизью, смешавшись с кровью. Он что-то шептал разбитыми губами, розовая пена пузырилась на них, стекала по подбородку на острый кадык. Лапоть поднял руку, и она заскрипела, будто несмазанная тележная ось. Худые пальцы вдруг превратились в заточенные колья, которые все ближе и ближе придвигались к Середину. Он отвел взгляд и увидел, как беловолосый мужик, щуря красные, как угли, глаза и наставляя на него вилы, медленно приближается для верного удара.

Олег судорожно вздохнул и с усилием вырвался из кошмара. Масло в светильнике почти прогорело, фитилек едва тлел, и в этом неверном свете Середин увидел, как часть стены над его лавкой опускается на него подобно крышке гроба. Меж бревен торчали остро заточенные колышки, точь-в-точь, как в его сне. Он скатился с лавки, больно ударившись плечом о дощатый пол. Вторуша храпел, разметавшись на лавке, стенка с кольями почти коснулась его груди. Олег метнулся через комнату, сорвал спутника с лавки. Колья чиркнули Вторушу по груди, разрывая рубаху.

— А… — заорал было купец, тараща выпученные глаза, но Середин успел прихлопнуть ему рот.

— Тихо. Лежи смирно, понял?

Вторуша согласно мотнул головой, и ведун вернулся к своей лавке. Стенка с кольями уже опустилась, колья уперлись в матрац, продырявив его насквозь. Олег попробовал просунуть между кольями руку, чтобы достать саблю, — не получилось. За дверью скрипнули половицы под крадущимися шагами. Середин схватил кистень, лежащий у изголовья, вдел руку в петлю. Сжав в ладони увесистый многогранник, он, неслышно ступая босыми ногами, подошел к двери и встал сбоку от нее. Вторуша на карачках уполз в угол под окно и затаился там. За дверью затихли, прислушиваясь. Крест на запястье грел, как обычно. Значит, шли люди. За окном шелестел тихий дождь, фитилек в плошке погас, в темноте едва проглядывалась белая ткань на лавках. Дверь скрипнула, приоткрылась на ладонь. На пол упала тусклая полоска света.

Внезапно во дворе кто-то заорал диким голосом. Крик быстро перешел в стон и затих. Завыла, заголосила девка внизу. Дверь распахнулась настежь, и в комнату ввалились двое слуг с топорами в руках. Хозяин шел с факелом в руке, подпихивая их в спины. Взвыл Вторуша в углу. Олег толкнул шар кистеня, как спортивное ядро, целя в голову первому вошедшему. Раздался хруст. Мужик крякнул, будто костью подавился, глаза его закатились, и он стал оседать на пол. Второй слуга упал на колени, бросил топор и закрыл голову руками. Толстяк выругался, попытался ткнуть факелом Середину в лицо. Олег почувствовал, как жаром обдало глаза, затрещали брови. Отбив рукой факел, он махнул кистенем. Шар вдавился хозяину в висок с легким треском, будто переламывая сухую ветку. Мужик рухнул на бок, факел выпал из руки, покатился, оставляя за собой огненную дорожку. Олег прыгнул вперед, подобрал факел, потом вытащил за шиворот из комнаты слугу и велел затоптать огонь. Вторуша на подгибающихся ногах выбрался в коридор.

— Что ж за жизнь такая, — запричитал он, — хоть сиди дома и носу не высовывай. Вор на воре, убивец на …

Внизу опять завизжала девка. Олег слетел по лестнице, обвел факелом вокруг, освещая зал. Из кухни, держа бабу за волосы, вышел Невзор. Окровавленным ножом он подталкивал ее перед собой, покалывая в зад.

— Ну, что, не обманулись мы, стало быть, насчет хозяина?

— Стало быть, так, — подтвердил Олег, — что за шум во дворе был?

— Похоже, тать, что в болото уполз. Волос у него белый, как снегом запорошен. Хотел меня сонного зарезать. Что с этой делать? — Невзор за волосы приподнял девке голову.

— Ой, пустите, люди добрые! — заголосила девка. — Не по своей воле у душегуба служила. Ой, не губите…

— Давай поговори с ней, кто чем тут занимался, а я слугу поспрашиваю, — сказал Олег, — после и сравним. Сдается мне, все тут одной веревочкой повязаны.

— Ой, не губите…

Невзор поволок девку в кухню, а Середин вновь поднялся наверх. Слуга потушил огонь, сидел на полу, привалившись к стене и угрюмо глядел в пол.

— Вставай, — Середин пнул его в бок.

Мужик поднялся. «Ну и рожа», — подумал Олег. Брови лохматились над глубоко спрятанными глазами, клочковатая борода едва прикрывала выступающую нижнюю челюсть. Костистое лицо подергивалось, то ли от страха, то ли от боли, хотя Олег помнил, что пальцем его не тронул.

— Эй, купец, — крикнул он.

Из двери показался Вторуша. Уже одетый, даже волосы пригладить успел.

— Этот говорил чего-нибудь? — спросил Олег, кивнув в сторону мужика.

— Не, молчит, как пенек. Я было совестить, а он только головой мотает. Зарежешь?

— Видно будет. Ну, веди, — подтолкнул Олег мужика к лестнице.

— Куда? — хрипло спросил тот.

— Откуда у вас колья на гостей падают, туда и веди.

Мужик провел его по коридору, толкнул дверь в соседнюю комнату. У стены, на массивных козлах, стоял ворот со спицами, как у рулевого колеса. Толстая веревка от ворота уходила под потолок, скрываясь в пробитом отверстии. Мужик взялся за спицы, с натугой потянул на себя. Веревка стала наматываться на барабан, ложась ровными рядами.

— Эй, — донесся голос Вторуши, — тута стены подымаются. Да сразу обе.

— Много людей сгубил?

Мужик намотал веревку на специально вбитый в бревенчатую стену крюк, поскреб в бороде.

— Не губил я никого… А-а, — отвернулся он, — все одно не поверишь. Не убивал я, сам только неделю здесь. — Мужик протянул корявые, заскорузлые от тяжелой работы руки: — По дворам ходил — своего-то нет, — подсобить чего, репницу вскопать, скотину доглядеть. Хозяин, будь он неладен, соблазнил. Говорит: на лик ты страшен, будешь татей отваживать. А сам хуже любого изверга. Мне Павлина как рассказала, что тут деется, я чуть со страху не помер.

— А чего ж с топором ко мне пошел?

— Хозяин сказал: прибьет вместе с вами, ежели откажусь.

— И что, порубил бы нас? — полюбопытствовал Середин.

— Не знаю, — буркнул мужик, отворачиваясь.

— Ну, и что с тобой делать?

— Не знаю.

— Эй, Олег, — донесся снизу голос Невзора, — срубил мужика, али как?

— Пока нет.

— Погодь. Баба говорит: ни причем он.

Олег усмехнулся.

— Это потому, что мы не спали — вот и ни причем. А так очень даже причем был бы. Что про девку расскажешь?

— Посуду моет, скотину обихаживает. Иногда с хозяином спит, чаще с гостями. Хозяин, стервец, плату за это берет. Она здесь только за харчи, как и я, работает. Безответная, привыкла уж по чужим постелям спать. Приблуда, одно слово.

— Хрен с тобой, живи. Только поруби всю эту погань, — кивнул Середин на жуткое приспособление и вышел.

Заглянув в комнату и не обнаружив купца, он спустился вниз. Вторуша, похаживая за стойкой, по-хозяйски обстукивал бочонки. Невзор выглянул из кухни.

— Отпусти ее, — сказал Олег, — пусть закусить чего соберет. Что-то голод меня пробил. Со страху, что ли. Слышь, Павлина?

— Ай, — с готовностью высунулась девка в зал, — чего прикажете?

— Поесть собери.

— Ага, ага… — Девка скрылась в кухне, застучала чашками. Что-то грохнулось, раскатилось по полу.

— Да не мельтеши, — прогудел Невзор, — никто не торопится.

Вторуша, вышел из-за стойки с двумя кувшинами, грохнул их на стол. Расставил чашки.

— Оказывается, и мед у хозяина имеется, и бражка, не чета той, что угощал. Вот чего не пойму — зачем он нас вином потчевал?