На третий день, уже к заходу солнца, вышли к Чернигову. Город стоял, нависая с холмов на Десну защитным валом и огромными, в три обхвата, бревнами стен. Деревянные сторожевые башни казались издали замершими часовыми в островерхих шлемах.

В предместье напросились на ночлег к доживающему свой век деду. Изба, крытая соломой, была, как видно, одного с хозяином возраста. Вдвоем с дружинником накололи старику дров, чтобы хватило хоть на первое время, разожгли печь, такую же старую, как и хозяин дома. Камни сверху разошлись, через щели пробивался дымок. Невзор выложил на колченогий стол остатки косули. Старик долго благодарил — наверное, как выглядит мясо, он уже успел позабыть, — и так же долго шамкал деснами, перетирая кусок в беззубом рту. Лавок в доме было всего две, но Невзор бросил на пол охапку сена, заготовленного стариком для единственной живности — тощей козы — и заснул раньше всех. Середин долго ворочался на жестких досках. Храпел с присвистом дед на соседней лавке, коптила печь, но было тепло, с крыши не капало, и, в конце концов, Олег забылся беспокойным сном.

Весь следующий день шел мелкий противный дождь. К полудню путники едва оставили за спиной Чернигов. Ноги разъезжались в разбитой, раскисшей колее, на сапогах налипли комья грязи. Середин уже давно перестал злиться на себя за то, что согласился идти пешком, и теперь последними словами проклинал Ингольфа, за которым приходилось гоняться чуть ли не по всей Руси. До вечера друзья одолели едва треть намеченного на день пути.

Смеркалось, Середин, остановился, смахнул с лица капли дождя. Дорога впереди терялась в серой пелене, лес по сторонам стоял мокрый, неприветливый. Березы и осины поникли, ели и те выглядели жалко: по обвислым веткам стекала вода, кора намокла и казалась черной от впитавшейся влаги.

— Дальше не пойду, хоть убей, — громко сказал ведун.

Голос его потонул в мерном шуме нудного дождя. Олег подождал немного.

— Вот прямо здесь сяду посреди дороги, и все! — пообещал он.

Из березового подлеска слева показался Невзор.

— Чего шумишь? Пойдем, я шалаш поставил.

Проваливаясь по щиколотку в намокший дерн, Середин побрел за ним.

На взгорке под раскидистым дубом Невзор соорудил шалаш: составил пирамидой длинные слеги, обложил их сверху донизу еловыми ветками. В шалаше, в небольшом углублении, он уже развел костер, пристроил на рогульках ободранную тушку зайца. Середин вдохнул аромат зайчатины и блаженно улыбнулся:

— Вот так бы каждый день.

В шалаше было тепло, дым уходил в дыру в потолке. Олег разделся, пристроил вокруг костра мокрую одежду. Невзор разделал ножом зайца, придвинул мясо Середину, сам взялся обгладывать ребра.

— Ты ешь, не смотри на меня.

— Завидую, — пробормотал Олег с полным ртом, — тебе и шалаш не нужен, и костер ни к чему.

— Нашел чему завидовать, — угрюмо бросил Невзор. — Завтра нам на другую сторону переправляться, так что набирайся сил. Десна отсюда в полете стрелы, за осинником, — кивнул он в сторону дороги. — Тот берег, вроде, повыше. Может, его не так заливает. А здесь лес пойменный, мокрый.

Хвойная подстилка колола бока, но от усталости Середин заснул, как только растянулся на пахнувших смолой ветках.

Утром, продравшись через чащу, вышли к Десне. Низкий берег, поросший осокой, заливала мутная вода. Моросил дождь, и просвета в низких тучах не ожидалось. Срубив несколько молодых осин, они перевязали их гибкими ветками лозняка. Получился немного корявый, но довольно устойчивый плот. Человека он, конечно, не выдержал бы, но этого и не требовалось. На плот сложили одежду, оружие. Невзор спокойно зашел в воду. Вдоль позвоночника темная полоса шерсти подмокла и свалялась, на голове немного отросла и топорщилась ежиком.

— Ну, что, взяли?

Зубы выстукивали дробь, тело покрыла гусиная кожа. Олег поежился, не испытывая никакого желания лезть в реку, однако, делать было нечего. Он осторожно шагнул с берега, поскользнулся на глине и с маху сел, взметнув каскад мутной воды.

— Вот это правильно, — серьезно одобрил Невзор, — если чего-то не хочется, то лучше это делать сразу и быстро.

Середин промолчал. Взявшись за плот с двух сторон, они вытолкали его на быстрину. Сверху вода, снизу вода… Отплевываясь, Олег пытался разглядеть противоположный берег. Плот, казалось, стоял на месте, вернее, не стоял, а плыл вниз по течению, независимо от их усилий. Наконец ноги коснулись придонной травы, затем нащупали песок. Друзья выволокли плот, подхватили одежду и бегом поднялись по склону под сосны. Середина била дрожь, даже в штаны он попал ногами не с первого раза. Кое-как подтянул перевязь.

— Ну, что, может, погреемся? — предложил Невзор.

— Это как?

— Бегом, а?

— Давай попробуем, — с сомнением согласился ведун.

Невзор припустил вперед, подхватив торбу, Середин подтянул перевязь и бросился за ним.

— Кажись, пришли, — выдохнул Невзор.

С холма, поросшего соснами, они увидели деревню, зажатую между двумя курганами. Избы, окруженные огородами и яблонями, сгрудились во впадинке, некоторые карабкались вверх по пологим склонам. Крепкий частокол окружал селение, пересекая дорогу, идущую от реки, пробегал по курганам, вплотную примыкая к избам, стоявшим на склонах. Поля вокруг были убраны, возле реки паслось стадо коров. Ветер гнал редкие облака, клонил молодые березки и сосенки на редколесье за окраиной села.

— Сход, что ли, какой?

В центре поселка, на продолговатой утоптанной площади, толпился народ — в основном мужики. Один размахивал руками, показывая куда-то за курганы, остальные слушали.

— Вот сейчас и узнаем. — Середин, придерживаясь руками за молодые деревца, стал спускаться с холма.

Бревна тына, заостренные сверху, были, в основном, старые, потемневшие, но местами виднелись и вкопанные совсем недавно, еще со следами топора и свежей землей вокруг. Путники прошли в распахнутые настежь ворота, уже издали заслышав гул голосов. Возле изб группками собрались бабы с ребятишками, вполголоса переговаривались, на пришельцев смотрели с плохо скрытой неприязнью.

Толпа мужиков на майдане гудела, как потревоженный улей. Низкий с хрипотцой голос, перекрывая гул, разносился по улице.

— А я грю: куда пойдем? Урожай собран, а зерно не помололи, того и гляди с Чернигова за податью наедут — и что? А жить-то вы где будете? А скотину держать? Через три луны морозы вдарят, а у вас ни крыши над головой, ни клетей под скотину.

— Что ж теперь, всем тут помирать? — возразил чей-то смурной голос.

— Ты скажи, чтобы всем ясно стало: че делать? Тут оставаться — и вправду все помрем, уходить — опять не жизнь. Ты мужик или кто?

Середин тронул за рукав крайнего крестьянина.

— О чем спор?

— А-а, — мужик не глядя вырвал руку, — погоди, не до тебя.

— Я грю: оставаться надоть, — снова возник хрипловатый голос, — вместе перебедуем. Не могет быть, чтобы мор у нас приключился. Пришлых с весны не было, сами никуда не ходили, даже в Чернигов. Неоткуда мору взяться, курицу вашу мать!

— А жальник, а кости чужие в холмах?

— На жальнике наши старики лежат, а кости в холмах спокон века там были, и никто еще на них не жаловался. Они высохли, как хворост, на них даже псы не смотрят.

— То-то и не смотрят, что убегли, кто не передох.

— Да, почему собаки сбегли, а?

— К зиме вернутся. Как жрать в лесу нечего станет, так и вернутся.

Невзор толкнул локтем Середина.

— Это неплохо, что собак нет, а? Хоть в этом повезло.

— Если бы еще знать, почему?

Мужики, вяло переругиваясь, потянулись с площади. Крестьянин — пожилой, кряжистый мужчина с коротко стриженной бородой, загорелым лицом и тронутыми сединой волосами, — исподлобья смотрел им вслед.

— Поутру Трошку хоронить. Все придут? Чай, не чужой мужик, да и баба с дитем не пришлая, — крикнул он.